Жена тьмы (СИ) - Страница 24
В этом бесспорно была цель, и цель, несомненно, важная! Но… Это «но» с каждым днем приобретало все более угрожающие размеры. Я чувствовала себя в последние дни так, будто только-только начала оправляться после тяжелой затяжной болезни. В голове все мешалось, путалось, и я иногда ощущала, что где-то, глубоко-глубоко в подсознании, прячется та ниточка, за которую стоит дергать, чтобы развязать клубок. Но зацепиться за нее не удавалось, сколько бы сил я ни прилагала. Как будто мне что-то сильно мешало. Или кто-то, чья-то воля такая же, как у моего мужа.
— Ложись, Айса, — прервал так и не оформившуюся до конца мысль Вейн, — хватит с тебя сегодня приключений. Я, пожалуй, пойду.
Вейн поднялся на ноги, еще мгновение вглядываясь в окно, словно мог увидеть что-то в кромешной темноте на улице. Хотя это же его дом. Ему не нужно видеть, чтобы знать здесь каждый уголок. Неосознанно он потер предплечье, в том месте, где под рубашкой скрывался артефакт. Знак, который объединял его с грозной королевой другой страны. С той, от упоминания которой весь мир начинает биться в агонии и страхе. И все же он был другой, не такой, как его мать. Быть может, только пока, ведь годы безнаказанности и безграничной власти, наверняка, наложили бы на него свою печать.
Я досадливо поморщилась: из-за него я не только упустила какое-то важное озарение, но и вернулась мысленно к недавним событиям. В горле опять возник комок, от которого нельзя было избавиться никакими силами. Вейн пошел к двери, и я резко, неожиданно осознала, что еще несколько секунд, и я останусь совершено одна. Одна с этой пустотой внутри, с горечью и страхом. Одна в эту холодную ночь. Одна, и никто не защитит мои от мыслей от страха о том, что я сознательно сдалась, от осознания, что я превратилась в эгоистку.
— Дахар! — позвала осторожно и почти неслышно, когда он уже взялся за дверную ручку. — Не уходи. Прошу, хотя бы сегодня останься со мной. Мне страшно, я боюсь одиночества. Я боюсь того, что тьма этого дома сожрет меня и не позволит выжить.
Вейн обернулся, и неяркий свет от окна тускло осветил его лицо. Сейчас он казался старше, а может, сегодня мы оба неожиданно стали старше. Медленно муж подошел к кровати, на которой я сидела, зажав ладони между коленей — такой испуганный, ребячливый жест.
— Я сегодня плохой собеседник, Айса, — произнес Дахар, видимо, он устал, быть может, сильнее, чем я могла себе вообразить, но все же не ушел молча.
— Тогда не разговаривай, просто поцелуй меня, — мне не верилось, что я смогла это сказать
Ох, будь время и место иное, я получила бы истинное удовольствие от растерянности, отразившейся на лице Дахара. Но сейчас мне было не до этого. Я просто хотела, чтобы он был со мной. Если уж я свалилась сегодня в преисподнюю окончательно, то почему бы не уступить своему горячему и томительному желанию? Падать глубже все равно было некуда.
— Айса, ты умом тронулась? — ядовито прошипел Вейн. — Если я тебя поцелую, то проведу эту ночь здесь. С тобой, милая. И, поверь мне, утром у тебя будет гораздо больше причин, чтобы считать меня злодеем. Я не сниму артефакт, и твоя магия не причинит мне вреда. А с учетом того, что магичка ты так себе, то от злодея в моем лице ничего не спасет.
Я ничего не ответила: у меня не было сейчас сил ни спорить, ни задумываться над возможной правдивостью его слов. Я медленно поднялась: ноги плохо держали и частично из-за этого, а частично из-за того, что просто хотела поступить так. Я сама подошла к мужу вплотную и положила ладони ему на плечи. Мышцы под моими руками были так ужасно напряжены. А потом я сама, первая его поцеловала: просто коснулась искусанными — когда только успела? — губами его холодных тонких губ.
Несколько секунд он не отвечал: просто стоял неподвижно и неяркий свет от окна, которое было за моей спиной, бликами освещал его лицо. А потом, будто очнувшись ото сна, он запустил сильные пальцы в мои волосы, дернул больно и сильно. Поцеловал: жадно, голодно, будто намереваясь выпить остатки моей несчастной души. Он пробормотал что-то в поцелуй, но я даже не поняла что, и спустя секунду его защита и уверенность почти беззвучно упали на ковер вместе с сапогами и ритуальным ножом из голенища.
В комнате воцарилась кромешная тьма — этакий подарок для меня! Сейчас я могла бы попытаться представить себя в объятиях кого угодно, но даже приложи я всю свою фантазию, мне бы это не удалось. Ни с кем и никогда я бы уже не спутала ни запах, ни руки, ни губы Вейна. Фантазии, мои милые неловкие сны, были бы нежными и неуклюжими. В них бы никогда и никто не сделал бы больно. Но в эту проклятую ночь я нуждалась и в этой боли, и в напоре, который обнажал и вытеснял из головы сводящие с ума воспоминания. Нуждалась в своем муже, как никогда.
Вейн укусил меня за губу. Я же на это только тихо всхлипнула, чувствуя, как разливается во рту металлический привкус. Дахар лизнул ранку — и снова, и снова, и снова. Безумный, дикий, он, кажется, пьянел от вкуса моей горькой и такой опасной для него крови.
— Ты сладкая, Айса. Сладкая и такая грязная, порочная и такая смертельно опасная, — бормотал в поцелуе Вейн.
Обидные, злые слова, но тон! Каким же тоном он это говорил! Никто и никогда так не хотел, и вряд ли когда-либо будет хотеть меня. Я осознавала, что просто тону в нем. Вот точно так же я задыхалась, лишь изредка, на ничтожно короткое мгновение, выныривала на поверхность, чтобы потом вновь погрузиться в неистовое беспамятство. Сделать спасительный глоток судорожными губами и погрузиться обратно в бездну.
Тишину комнаты нарушил треск рвущейся ткани — это Вейну не хватило терпения снять с меня ночное платье. Вспышка стыдливости и вновь беспамятство. Губы Дахара на моей шее — горячо, больно, хорошо — все одновременно. Его руки, холодные-холодные, на моей, покрытой испариной разгоряченной спине. Острое наслаждение, которое сменяется томительным страданием.
Мои ноги подкосились, и я, навалившись на Вейна, упала на кровать. Вспышка паники и вновь беспамятство. Его язык прошелся по моим обхоженным ключицам и ниже к часто вздымающейся груди, прикрытой тонким слоем ткани. На светлой коже, наверняка, останутся следы метки похлеще, чем у Вейна от ожогов, оставленным каким-то монстром или садистом в далеком прошлом.
Вскоре я оказалась полностью обнаженной и беззащитной в объятиях этого удивительного монстра в человеческом обличии. Вспышка смирения и вновь беспамятство. Пускай, пускай наполнит мою душу болью и горечью, пускай выжжет из моего измученного тела последние часы судорожных вздохов. Пускай оставит только себя во мне. И этот мир со всеми его проблемами и переживаниями смело может катиться в бездну к моей родной матушке.
Со своей рубашкой Вейн тоже не церемонился резко дернул, и дробь мелких пуговиц щекотно рассыпалась по моим груди и животу. Я положила ладони ему на плечи, погладила вниз, по рукам. Пальцами задела немного загрубевшую кожу. Дахар молчал, дышал тяжело, возможно, это был своеобразный благородный жест с его стороны, и таким образом он давал мне последнее время одуматься, осознать, с кем именно я собиралась разделить свою первую близость. Решиться на столь отчаянный шаг, прежде чем в омут с головой опускаться в это непонятное марево тумана.
— Что, Айса, уже жал…
Я не дала ему договорить, стремительно накрыв его рот ладонью. Нашел время идти на попятную! Говорить мне не хотелось, это казалось полнейшей капитуляцией. Я понимала, что голос выдаст меня с головой: всю мою трепетную грусть и тоскливую нежность. Положив ладонь ему на затылок, я медленно притянула голову Вейна к себе, поцеловала его, упиваясь этим коротким моментом его растерянности. Того самого трещащего осознания, что он полностью в моей власти.
В тишине громко звякнула пряжка ремня Дахара, холодный металл оцарапал мое пылающее бедро, но я едва ли заметила это. Перед глазами все плыло, живот сводило, и по коже бегали мурашки, особенно там, где меня касались его ледяные пальцы, а искры магии смешивались воедино. Это было невероятным коктейлем, от которого я сходила с ума и таяла.