Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ) - Страница 5

И однако, где-то же папаша Якобс деньги берет… За меня вот парой серебряных заплатил. Интересненько.

— Карл, скажи мне как художник художнику: ты рисовать умеешь?

— Чего?! — Карл поднял голову от лука, который чистил. В его больших наивных глазах стояли слезы.

Лук хороший был, сочный, ядреный. Так и хрупал под ножом, тек прозрачным луковым соком.

— Я не художник, — осторожно напомнил мне Карл, глядя на меня, как на шибанутую. Наверное, подумал, что я медленно съезжаю с катушек. — И ты тоже.

М-да, это явно не тот человек, который смог бы оценить мою шутку.

Все время забываю, где я. Это очень странно — чувствовать себя одновременно и Аделью, проданной женушкой непутевого игрока, и… не Аделью. А практически без пяти минут шеф-поваром элитного ресторана!

— Ничего, — произнесла я, отнимая у него нож и корзинку с луковицами. — Найди доску покрепче и пошире, отмой ее хорошенько, и углем на ней нарисуй тарелку с дымящимся супом. Сумеешь?

— Эта подойдет?

Карл указал мне вполне себе приличную стойку-штендер, висящую на стене. Я ее не заметила, потому что она была равномерно пыльная и сливалась с окружающим ландшафтом.

М-да, этой таверне не помешает генеральная уборка…

— Это то, что нужно! — заверила я мальчишку. — Ну, а рисовать-то ты сможешь?

— Да, — легко ответил Карл. — Помню, матушка рисовала на ней и чашки, и тыквы. И меня немного учила. И писать тоже! Но это умение вряд ли пригодится, здесь читать никто не умеет.

— Даже твой отец?

— Он первый. Говорил всегда, что важнее уметь считать. А пишут только дураки.

— Ну-ну, — протянула я. — Давай-ка, все равно напиши.

— Что?

— «Блюдо дня! Чечевичная похлебка с чесноком!»

— Это и так все знают.

— Не спорь!

В общем, пока я чистила лук, Карл трудился над оформлением первого в нашем заведении меню.

И вышло у него вполне неплохо.

Я же тем временем начистила и нашинковала лук, нарезала соломкой морковку.

Морковь тоже была на загляденье. Крепкая, ярко-оранжевая, сочная. Я не удержалась и попробовала несколько соломинок. М-м-м, сладкая какая!

Как из таких вкусных овощей можно было приготовить невкусный суп?! У Карла определенно талант…

— Как ловко у тебя получается! — изумился Карл, подойдя посмотреть, что я там делаю. — Я б возился битый час!

— Мастерство не пропьешь! — хмыкнула я. Карл с удивлением посмотрел на меня:

— Ты выпить любишь? А по твоему виду не скажешь…

Я так и покатилась со смеху.

— Да нет, конечно. Не люблю я выпить. Это просто… ну, поговорка такая. Вроде шутки.

— А, про художника тоже?

— А ты сообразительный, Карл! Зря папаша на тебя дураком обзывается. И про художника тоже!

В большом котле, который мы кое-как отмыли вдвоем, на ослепительно-желтом, приятно пахнущем семечками, масле я поставила тушить лук и морковь. Масло стало оранжевым, закипело пузырями.

Карл под моим чутким руководством из запасов папаши Якобса набрал самых спелых помидоров. Ошпарил их кипятком и содрал с них шкурку, а я мелко нарезала, изрубила их в кашу, и отправила в котел. Немного посолила. Добавила несколько крупинок желтого сахара, что громыхали одиноко в горшочке.

«Вместо томатной пасты», — подумала я. Тут-то такой приправы взять было неоткуда!

Овощи жирно чавкали в котле, протушиваясь в собственном соку. Я помешивала их деревянной ложкой с длинной ручкой. А Карл, промывая чечевицу вдвое больше обычной порции, слюнки глотал.

— Как вкусно пахнет! — восторгался он. — Неужто это просто лук и морковка? И они бывают такие вкусные?!

— Еще как бывают, — усмехнулась я. — Ну, готово у тебя? Давай, сыпь сюда!

Карл засыпал чечевицы в котел. Над котлом поднялся душистый пар, и я налила воды в варево.

Оранжевое масло, блестя, всплыло наверх, а вода закипела ключом у горячих стенок.

Я чуть посолила нашу похлебку и накрыла крышкой, а Карл снова гулко сглотнул и облизнулся.

Мальчишка был голоден, ведь свой ужин он мне отдал.

— Ничего, — посмеиваясь, сказала я. — Потерпи немного. Скоро поешь вдоволь!

Пока чечевица варилась, мы с Карлом почистили несколько головок остро пахнущего чеснока и тоже кинули их в варево. Ну, и заключительным штрихом я кое-как порезала черствый, почти засохший каравай на мелкие кубики.

— Добавлять в каждую тарелку по нескольку штук! — строго наказала я Карлу.

Похлебка вышла красивая, оранжевая, приятно пахнущая чесноком, с небольшой кислинкой томатов. Жаль, приправ не было. А то суп пах бы сильнее

Я намеренно чуть передержала ее, чтоб чечевица разварилась сильнее. Ведь истолочь ее в пюре мне было нечем. Но, надеюсь, у лесорубов все хорошо с зубами, и они прожуют мягкие зерна?

Досолив как следует, я перемешала похлебку, отчего по всему дому поплыл густой, вкусный запах.

— Ну, неси чашку, Карл! — весело велела я. — Будешь снимать пробу!

Карла дважды упрашивать было не надо. Он мигом принес свою миску, и я щедро зачерпнула похлебки и налила ему огненного цвета суп до краев!

Карл даже заплясал от радости, когда я ему сыпанула горстью сухариков и вручила ложку.

Он тотчас принялся есть, хотя похлебка была еще очень горяча.

— Погоди! Сливок бы сюда, — всполошилась я. — Тогда будет вкуснее и не так горячо!

Я метнулась к шкафчику с приправами за сливками.

И в этот миг дверь таверны открылась, и вошел мой первый посетитель!

В глазах потемнело, сердце от волнения едва не выскочило из груди. Но я поспешила ему навстречу, восторженно и испуганно ахая.

Это, конечно, был не магнат кампании-гиганта. От него не пахло дорогим одеколоном, и ботинки у него были совсем не лаковые.

С плеча он сбросил у входа пару сучковатых поленьев и зарычал — наверное, это приветствие у него такое. Или говорить он не умеет. Или разучился — с кем там особо болтать, в лесу-то.

Это был самый брутальный и самый грязный мужик, какого я видела! Видимо, угольщик. Его одежда была местами закопчена, а от войлочной шляпы несло гарью и дымом.

Ручищи его были огромны и волосаты.

На плече огромный топор.

Лицо пересечено огромным шрамом.

И до бровей заросло жесткой бородищей!

Лоб его был низкий, массивный, как у неандертальца. Об него разбивались любые вопросы и, конечно, неловко отскочившие от дерева топоры!

Он шумно протопал к столу, плюхнулся шумно на лавку и молча уставился на меня.

Но я расцвела, словно передо мной был мультимиллионер.

— Доброго утра, мастер…— тут я замешкалась, но Карл, спешно дохлебывающий свой суп, пришел мне на помощь.

— Бъёрн, — подсказал он мне, и я заулыбалась еще шире.

— Бъёрн, — повторила я. — Какое чудесное имя!

— Ы-ы-ы, — произнес Бъёрн, скаля в приветливой улыбке широкие, как пеньки, но редкие, как березы в сосняке, зубы.

Его шляпа, приподнятая мощными бровями, съехала со лба на затылок. А я увидела чистые голубые глаза угольщика. И неподдельный интерес в них.

— Чего пожелаете, Бъёрн?

— Ы!

— Как обычно, — перевел Карл, вылизывая миску. — Горяченькой похлебки перед работой.

Я тотчас метнулась к печи, на которой все еще побулькивал мой суп.

— Первая тарелка за поленья, — игриво произнесла я, наполняя миску едой и доливая в нее сливок. — Вторая за деньги.

— Ы, — равнодушно ответил Бъёрн, пожимая плечами.

Он не понял, к чему ему эта информация. Обычной порции варева Карла ему было достаточно, а за мои прелести и заигрывания он не готов был платить звонкой монетой.

— Характер выдержанный, нордический, — пробормотала я. — Скорее всего, женат…

Но ему, разумеется, я ничего такого не озвучила. А только мило улыбнулась.

— Приятного аппетита! — я сыпанула горкой сухарей ему в суп и поспешно отнесла миску ему.

У Бъёрна была своя ложка. Большая, вырезанная из дерева. И он обстоятельно облизал ее перед использованием со всех сторон.

Затем придвинул миску к себе, помешал ею порядком посветлевший от сливок суп, и принялся есть.