Жена чародея - Страница 5

Зал для аудиенций, вопреки своим грандиозным размерам, оказался уже практически полон. Здесь собрались многие сотни гостей. Но Верран восприняла все это сборище как безликую толпу неотличимых друг от друга людей. Она пошла вперед столь медленным и мучительным шагом, что могло показаться, будто ведут на плаху человека, приговоренного к смертной казни. С трудом распознала она ослепительного герцога, восседающего на высоком троне; у подножия трона толпились люди сиятельные и знатные; даже праздничные ливреи лакеев сверкали драгоценными каменьями, а в некотором удалении от всего этого великолепия стоял исключительно высокий и стройный мужчина в простой одежде — и это был Террз Фал-Грижни. Верран узнала его без особенного труда. Ей уже не раз доводилось встречаться с ним, но всегда — издали, всегда воспринимая его как чужого и незнакомого человека в одеянии полуночника, держащегося особняком ото всего рода человеческого.

Но сегодня Фал-Грижни отказался от всегдашних черных одежд. По случаю торжества не облачился он и в знаменитый плащ с изображением двуглавого дракона. Однако его серый камзол, просто пошитый и лишенный каких бы то ни было украшений, казался вызывающе повседневным среди разодевшихся на свадьбу вельмож и аристократов. Грижни стоял с невозмутимым видом, и лицо его оставалось надменным, о чем любой мог догадаться с первого взгляда. Верран не хотелось разглядывать своего жениха чересчур пристально. Она быстро отвернулась от Грижни и поглядела в сторону трона. Герцог Повон Дил-Шоннет, как можно было подумать, глядя на него, сейчас не полностью владел собой. Грузный и широкоплечий мужчина средних лет как-то обмяк на высоком престоле. Его волосы, повлажневшие от пота, растрепались, а остекленевшие глаза казались под набрякшими веками двумя щелочками. В руке герцог держал надушенный носовой платок и то и дело подносил его к носу и делал глубокий вдох.

Рядом с троном стоял прославленный граф Саксас Глесс-Валледж, могущественный чародей, один из старейших членов Совета Избранных, представитель аристократического рода. Достопочтенные люди поговаривали о том, что Глесс-Валледж предельно властолюбив и совершенно безжалостен, но глядя на его изящное лицо, на котором играла приветливая улыбка, этого никак нельзя было подумать.

По другую руку от трона стоял элегантный молодой лорд Бескот Кор-Малифон, щеголь и острослов, прославившийся своей экстравагантностью и вызывающий у людей осуждение из-за своей распущенности. Бриллианты Кор-Малифона затмевали, казалось, свет солнца.

За троном величаво стояли представители самых знатных и могущественных семейств Ланти-Юма. Именно эти люди и правили городом, более того, они решали его судьбу. Лорд Кру Беффел, настаивавший на использовании рабского труда уголовных и политических заключенных на рытье городских каналов. Распутная дочь Беффела Лавененла, согласно молве переспавшая с пятью сотнями мужчин, принимая их как поодиночке, так и весьма многочисленными компаниями. Командир герцогской гвардии Хаик Ульф — жестокий человек, личные слуги которого постоянно ходили в синяках и свежих шрамах…

Но Верран не успела завершить осмотр великих и знатных, потому что в это время ее подвели к Фал-Грижни. Она еще раз бросила на него беглый взгляд из-под фаты и увидела где-то у себя над головой гордый и бледный профиль. У Грижни были сильные черты лица несколько аскетического склада, взгляд непроницаемо холоден, а осанка — воистину царская. Темные волосы чародея были едва заметно тронуты сединой, чуть серебрилась и короткая бородка. Глаз его Верран толком не могла разглядеть. Вид у него был такой, словно он не знал таких человеческих чувств, как душевное участие или симпатия, и Верран поневоле вздрогнула. А меж тем взял слово герцог. Он решил сам провести брачную церемонию, и, не будь Верран так сильно расстроена, она бы чувствовала себя польщенной. При прочих равных обстоятельствах она заметила бы также, что голос герцога звучит несколько странно. Но глубокое уныние, в котором она пребывала, не давало ей замечать подобные пустяки. Герцог приказал жениху и невесте подать друг другу руки. Чутье подсказало Верран, что рука Грижни непременно окажется холодной — как заброшенная могила. Она неохотно подала ему руку — но нет, его пожатие оказалось теплым и крепким, тогда как ее собственная рука была просто ледяной.

Герцог произносил свою речь, неверно ее интонируя. Хотя заранее составленный и нанесенный на пергамент текст лежал у него на коленях, даже простое чтение давалось Повону не без труда. Казалось, он утратил ориентацию и то и дело прибегал к спасительным ароматам надушенного носового платка, который все чаще и с очевидным облегчением подносил к носу. Церемония выдалась долгая. В конце концов Верран настолько пришла в себя, чтобы все-таки заметить, что герцог, напротив, совершенно не в себе. Она также подметила, что Фал-Грижни произносил необходимые слова и формулы глубоким и звучным голосом, красота которого могла бы принести ему любовь жителей города, вздумай он использовать природный дар именно этим образом. Но он вроде бы популярности не искал.

Но наконец все завершилось. Жених и невеста стали мужем и женой. Фал-Грижни повернулся к новобрачной, поднял с ее лица фату, и Верран впервые испытала на себе всю силу взгляда его темных глаз. И все же ей удалось выдержать этот взгляд не потупившись. Грижни, наклонившись, сухо и строго формально поцеловал ее в губы. Девушка, взяв себя в руки, даже не дрогнула. Заиграла музыка, и ее тут же окружили желающие поздравить молодую чету. Общий вихрь унес ее в сторону от только что обретенного мужа, что, впрочем, ее ни в малейшей мере не огорчило.

Ей удалось и на протяжении всего празднества избегать какого бы то ни было общения с ним, если не считать краткого обмена взаимными любезностями. Во время свадебного пира это оказалось тем проще, что мужа и жену усадили по разным концам стола, а сам этот стол был в длину как хорошее грузовое судно. Не испытала Верран никаких трудностей и во время танцев, потому что Грижни не танцевал, а бальный зал оказался такой длины, что она в нем едва не заблудилась. Во время чтения поздравительных стихотворений, речей и приветствий ей удалось уединиться со стайкой хихикающих ровесниц в особой горнице с окнами на канал, в котором свершались последние девичьи ритуалы. Верран удалось растянуть эти ритуалы надолго, а пока она занималась этим, гости проследовали за герцогом в знаменитый сад с павлинами, общий чертеж которого имел правильную геометрическую форму. Уже настал ранний вечер, когда она наконец очутилась рядом с мужем на большом, обитом шелком диване, или, вернее, на садовой скамейке, потому что именно в саду давали представление под названием «Маски супружества, или же Принуждение к добродетели». Выбор пьесы показался ей нарочитым и, пожалуй, несколько безвкусным. Но ее автором был сам герцог, воспевший добродетель, которою не обладал сам.

Заходящее солнце придало дополнительную прелесть спектаклю. Небо было безоблачно, а в воздухе ни ветерка. Лишь дальний грохот грома напоминал гостям на свадьбе о том, что грозовые тучи насильственно удерживаются от наступления на небо над городом. Сидя справа от Верран, Фал-Грижни следил за представлением с невозмутимым видом. Сидящий слева от Верран герцог также проявлял меньше интереса к спектаклю, чем следовало ожидать от автора пьесы. Глаза его высочества смотрели исключительно на надушенный носовой платок. Зрачки герцога были расширены, дышал он судорожно и с хрипами. Верран с удивлением посматривала на него.

Наконец герцог почувствовал на себе ее взгляд и, в свою очередь, посмотрел на нее.

— Эх, моя дорогая, — уныло заметил он. — Вижу, что вам не по вкусу моя пьеса. Но в ней содержится урок, который каждой невесте следует принять близко к сердцу!

— Весьма поучительный урок даже для той, которая не нуждается в подобных поучениях. Поучительный хотя бы из-за его авторства, которое само по себе является символом добродетели.

Ответ Верран свидетельствовал лишь об отменном аристократическом воспитании, однако герцогу он явно пришелся по душе.