Жена чародея - Страница 3

— Но как мне заставить отца переменить решение, Бренн?

Синие глаза Верран смотрели на молодого человека, явно ожидая от него какого-то чуда.

— Я скажу тебе, как ты должна поступить. Мы с тобой убежим сегодня же. Убежим и поженимся.

— Но мы не сможем сделать этого! Отец нас задержит.

— Не задержит, если не сумеет найти.

Верран задумалась.

— Но что станет тогда с моей семьей? Гнев лорда Грижни…

— А чего ради тебе трепетать за судьбу твоей семьи? Твои родители уже доказали, что твоя собственная судьба им безразлична, не так ли?

Внутренне она не согласилась с этими словами, однако же промолчала. По собственному опыту она знала, что возражения только вызовут у Бренна вспышку гнева.

— Верран, любишь ты меня или нет? До сих пор мне казалось, что любишь.

— Мне кажется, люблю.

— Но предпочтешь выйти замуж за Фал-Грижни, потому что он знаменит и могуществен, не так ли?

— Это несправедливо и просто нечестно, Бренн!

— Тогда выходи за меня замуж. Сегодня же.

Леди Верран посмотрела на него, испытывая сильнейшее искушение ответить согласием. Как он красив и умен, какую увлекательную жизнь поведут они вдвоем! А что касается его соперника… Согласие уже заиграло у нее на устах, но так и не было произнесено. Потому что в этот миг в дверь Бренна Узит-Базефа постучали.

— Не отворяй!

Бренн, проигнорировав ее слова, широко распахнул дверь. Трое слуг Дриса Верраса, включая мажордома, стояли на пороге.

— Что вам угодно?

— Лорд Уэйт-Базеф! Лорд Дрис Веррас разыскивает дочь! — торжественно возвестил мажордом и тут же увидел Верран. — Вам придется отправиться с нами, леди.

— Никуда она с вами не отправится! Она останется здесь, со мной. Так и передайте Дрису Веррасу и Фал-Грижни, если вам угодно.

Бренн говорил сравнительно спокойным голосом, но глаза у него сверкали, а лицо было белое как мел. Нижняя челюсть, пожалуй, слишком изящная для истинного мужа войны, была гордо выпячена. И несмотря на его молодость, вид у него был более чем угрожающий.

— Лорд Уэйт-Базеф, мы не собираемся с вами пререкаться. У нас приказ доставить молодую леди в отчий дом.

— Отец молодой леди может проваливаться ко всем чертям! Никто не расстроится. А она останется здесь.

Мажордом понял, что дальнейший спор с молодым человеком бесполезен, и решил обратиться к самой барышне.

— Леди, ваш проступок, если о нем станет известно, запятнает честное имя вашего рода на ближайшие двадцать лет. Неужели ваши родители заслуживают от вас такого к себе отношения? Подчинитесь чувству долга и вернитесь домой.

Верран явно дрогнула, и мажордом шагнул к ней навстречу, следом за ним сделали по шагу вперед и двое других.

— Не смейте переступать порог! — воскликнул Бренн. — Верран, я не хочу, чтобы ты его слушала.

Но ни Верран, ни мажордом не подчинились его приказам.

— Леди, от имени вашего отца я вынужден настаивать…

Мажордом протиснулся в комнату.

Бренн Уэйт-Базеф отчаянно покраснел. Он что-то забормотал, и медальон у него на груди засветился. Что-то треснуло, коротко и резко. Мажордом, отчаянно закричав, отступил. Он прижимал к груди только что сломанную руку.

— Бренн! Прекрати! Прошу тебя! — выкрикнула Верран.

Но он оставил ее слова без ответа.

— Передайте мой ответ Дрису Веррасу и Террзу Фал-Грижни. — Слуги смотрели на него разинув рот. Двое младших по чину поддерживали изувеченного мажордома. — А теперь убирайтесь отсюда и больше не возвращайтесь! — Леди Верран невольно шагнула вслед за слугами. — Верран, ты останешься здесь.

Она обернулась к нему. В глазах у нее сверкали слезы ярости.

Превозмогая боль, заговорил мажордом.

— Леди, прошу вас в последний раз. Увести вас силой мы не в состоянии. — Он посмотрел на медальон, глубоко вздохнул и продолжал: — Но если вы не вернетесь, ваш род будет опозорен, а гнев лорда Грижни окажется воистину чудовищным. Ваше сегодняшнее решение предопределит судьбу многих. Умоляю вас тщательно продумать это и сделать мудрый выбор.

— Бесчестье той семьи ее не касается. Ее семья — это я, а другой семьи ей не надо! — воскликнул Бренн. — И гнева Грижни ей бояться нечего, потому что я могу защитить ее, и она сама это знает. Пусть лучше побережется сам Грижни!

Леди Верран изумленно уставилась на этого… неуравновешенного мальчишку! Глаза у нее расширились. Определение возникло у нее в мозгу нежданно-негаданно. И она сама не могла поверить в то, что именно так — неуравновешенным мальчишкой — только что назвала своего возлюбленного Бренна. Но слово было — пусть и мысленно — произнесено и закружилось над ней, словно выпущенная из клетки летучая мышь. Впервые за несколько дней она задумалась четко и трезво, а задумавшись, пришла к неожиданным для себя самой выводам.

Она подошла к двери.

— Я ухожу, Бренн.

— Верран, я думал…

— Взвесив все обстоятельства, я считаю, что так будет лучше.

— Тогда ради чего ты сюда вообще явилась? Чтобы посмеяться надо мной?

— Домбулис моего отца ждет внизу? — поинтересовалась леди Верран. Мажордом с глубоким облегчением кивнул. — Вот и отлично. Вернемся домой и позаботимся о твоей руке.

Она бросила последний несчастный взгляд на Бренна Уэйт-Базефа, который как пораженный громом застыл посреди великого множества скелетов, а затем в сопровождении отцовских слуг покинула башню Шевелин и уселась в домбулис.

Вернувшись домой, леди Верран выдержала чудовищное объяснение с разгневанным отцом. Вопреки ее обещаниям впредь вести себя хорошо Дрис Веррас распорядился держать ее в ее собственных покоях под стражей и постоянным наблюдением до самого дня бракосочетания с Фал-Грижни.

В утро бракосочетания небо было таким же пасмурным, как и настроение леди Верран.

Впрочем, тучи на небе останутся ненадолго, на этот счет у нее не было никаких сомнений, — их наверняка разгонит могучая воля великого Фал-Грижни. Разгонять тучи или, если вздумается, скликать их было в его власти.

Вокруг Верран хлопотали прислужницы, но она сама воспринимала эти хлопоты с их непременными ахами и охами апатично. В молчании она облачилась в вышитое подвенечное платье цвета слоновой кости и в атласные туфельки, молча надела несколько самых дорогих и изысканных драгоценностей. Фал-Грижни заранее известил о том, что великое множество драгоценностей, которые традиционно надевают идущие под венец представительницы знатных родов города, не в его вкусе. Поэтому Верран пришлось отказаться от ослепительного ожерелья и драгоценного пояса, доставшихся ей от матери. И вместо шитой золотом фаты, в которой венчалась еще ее бабка, она надела прозрачное покрывало, усеянное крошечными бриллиантами. Сравнительная безыскусность всего наряда в целом пришлась по душе Фал-Грижни, сама же леди Верран отнеслась ко всему этому равнодушно, потому что у нее не было ни малейшего желания угождать своему внушающему ей ужас жениху. Женщины расчесали ей волосы, но не стали над ними излишне мудрить, и это было к лучшему, так как длинные волосы Верран в этом и не нуждались. В качестве заключительного штриха одна из прислужниц коснулась щек леди Верран румянами, чтобы скрыть бледность, естественную после бессонной ночи.

Верран посмотрела на себя в зеркало. Прислужницы сопроводили этот осмотр возгласами восторга, напоминающими радостный птичий щебет, но сама невеста словно бы ничего не слышала. Ей были безразличны и подвенечное платье, и фата, и даже стремительное превращение из обычной хорошенькой девушки в истинную красавицу, которое она претерпела. Вглядываясь в собственные глаза, она читала в них уныние и печаль, растерянность и глубокий страх. Леди Верран выпрямилась и поджала губы. Кем бы ни оказался на самом деле ее супруг — чародеем, призраком или сыном Эрты, — он не должен заметить ее страх и не должен этому страху порадоваться.

Одна из прислужниц подала Верран букет бледных лилий с кремовыми лепестками. Эти цветы были традиционным знаком прощания новобрачной с отчим домом. При выходе из дому в ожидающую карету или домбулис было принято метить, рассыпая лепестки цветов, свой путь. Верран механически проделала то, чего от нее ждали, — она обрывала холодные лепестки и выпускала их из рук. Их летучий аромат окружал ее; следом за ней размеренным шагом выступали прислужницы. Когда она в последний раз переступила порог собственных покоев, дожидающиеся за дверью музыканты присоединились к процессии и заиграли на своих инструментах. На мгновение леди Верран показалось, будто все это — всего лишь детский спектакль в домашнем театре, но тут же она подумала о происходящем иначе: свадебное шествие показалось ей похоронной процессией, и ее шаг дрогнул.