Жемчужная луна - Страница 8

Когда они оказались одни в номере, Гарретт провел рукой по ее лицу и спросил:

– Ты ведь никогда не занималась любовью, правда?

– Нет, никогда.

– Мы вовсе не должны сейчас заниматься любовью, Джулиана. Только когда ты захочешь. Нам ни к чему спешка.

– Тебе придется вернуться во Вьетнам?

– Да, – серьезно ответил он. – Но я вернусь к тебе, любовь моя, где бы я ни оказался. И когда мой срок службы закончится…

– Тогда люби меня сейчас, Гарретт, – мягко прервала его Джулиана. – У нас есть причины для спешки – мы не останемся вместе навеки. Не знаю почему, но это так.

Гарретт и раньше занимался сексом. Это были просто путешествия в мир наслаждения, умелые, но хладнокровные. Любовь с Джулианой была совсем иной. Эта девушка пробудила в нем нежность, о которой он и не подозревал.

Утром в их номер доставили чемодан для Джулианы. Он был полон самых изысканных платьев из атласа и шелка.

– Это от моей тети.

– Да, она действительно современная женщина. Мне бы хотелось познакомиться с ней.

– Ты познакомишься.

Однако Гарретту не суждено было встретиться с Вивьен. Когда Джулиана позвонила ей, чтобы поблагодарить за одежду и договориться о встрече за чашкой чая в «Пен», Вивьен с благодарностью отклонила ее предложение – словно она тоже отлично знала, что следующие шесть дней будут последними. Шесть дней, воспоминания о которых заполнят всю их жизнь.

– Я напишу тебе, – обещал он Джулиане перед отъездом. – Я вернусь как можно скорее. Не плачь, Джулиана! – шептал он, сцеловывая ее слезы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать самому. – Я вернусь.

«Нет, ты не вернешься», – думала она с уверенностью, поражавшей ее саму.

И горечь от уверенности в том, что он не вернется, отчасти смягчалось другой уверенностью: он останется жив.

– Я люблю тебя, Джулиана.

– Я тоже люблю тебя, Гарретт, и буду любить всегда.

После того, как они вынуждены были расстаться и были изгнаны из волшебного рая любви, каждому из них пришлось пережить трагедию. Для Джулианы ею стал обширный инфаркт Вивьен, произошедший как раз во время ее отсутствия и послуживший мрачным свидетельством того, что ее любовь к Гарретту была столь же запретной, как и детские мечты о жизни на суше. Гарретта поджидала смерть старшего брата, сбитого над джунглями Вьетнама, смерть, которая вызвала ярость и безумное желание отомстить.

Но это не означало, что он ошибся в своей любви; это означало, что смерть Блейка отрезала ему путь к ней.

По пути в Даллас, во время дозаправки в Токио, он позвонил в дом, выходящий окнами на Долину Счастья. Как только он назвался, домработница, явно враждебно к нему настроенная, сразу рассказала о несчастье с Вивьен. Теперь она выздоравливает, сказала ему женщина, и Джулиана постоянно дежурит у ее постели, там, где ей и следовало быть с самого начала – вместо того, чтобы быть с ним.

Гарретт знал, что Джулиане не приходило никаких сообщений в «Пининсулу», хотя Вивьен отлично знала, где она находится и значит, сама решила не беспокоить ее. Гарретт попытался переубедить домработницу, но не смог. Не удалось ему найти ее и в больнице. Сейчас было не время делить с ней его боль, а если бы Джулиана услышала его голос, она сразу бы догадалась, что с ним тоже стряслось что-то страшное.

Он позвонит ей из Далласа.

Даллас… это так далеко от Гонконга. Сияющее над Техасом солнце горячо и ослепительно, его лучи грозили стереть из памяти нежные образы Джулианы и воспоминания об их любви. Горе его родителей было так безутешно, их ненависть ко всему азиатскому так велика, что на этом фоне его недельное пребывание в раю показалось ему далеким и чем-то нереальным.

Прошло всего пять дней с тех пор, как он сцеловывал ее прощальные слезы, но теперь, когда Гарретт звонил ей из Далласа, Джулиана казалась ему почти призраком, несбыточной мечтой, сотканной из паутины. Но потом, когда он услышал ее нежный, как шелк, голос, – тихий и далекий, пронизавший, прежде чем достигнуть его, безмерные пространства, – она оказалась реальной, как и его воспоминания, и эликсир любви начал постепенно залечивать открытые раны сердца.

Любовь Джулианы исцелила и Вивьен. Она уже находилась дома, но Гарретт понимал, что должно пройти еще немало времени, прежде чем Джулиана сможет оставить ее. Он также понимал, что пока слишком рано говорить родителям о том, что она приедет в их дом – они возненавидят ее с первого взгляда, без всяких причин, просто потому, что охвачены горем. Они уже ненавидели Гонконг – целых четыре дня после смерти Блейка они не знали, где находится Гарретт, не могли с ним связаться, и им казалось, что они потеряли обоих сыновей.

Дуглас и Полин Уитакер считали, что Гарретт должен был почувствовать смерть брата, Гарретт и сам так считал. Казалось невозможным, чтобы сердце брата остановилось, а его не откликнулось в этот миг; но он не почувствовал ровным счетом ничего, никакого сбоя, ни даже шепотка отчаяния. Он был настолько увлечен магией Джулианы, что безмолвный крик, изданный сердцем умирающего брата, остался неуслышанным – и Гарретт терзался этой виной.

Блейк Уитакер был главным наследником, а Гарретт – запасным. После возвращения из Вьетнама Блейк должен был присоединиться к Дугласу, чтобы научиться управлять огромным консорциумом компаний, которые взросли на техасской нефти.

Гарретт был более беззаботен, чем брат. Он летал бы, пока не стал лучшим пилотом, а потом перешел бы на общественную работу, поехал бы в Пентагон советником и пользовался бы популярностью у командования.

Из двух братьев Гарретту всегда прочили более яркую будущность – или же полную катастрофу. Но катастрофа поджидала более аккуратного Блейка, так что теперь Гарретт должен был выйти в отставку. Безрассудному и беспечному парню предстояло занять место ответственного.

– Я вернусь в Гонконг так скоро, как только смогу, Джулиана, – ворковал он по телефону. – Но пока я нужен родителям, я должен помочь им справиться с утратой и ознакомиться с бизнесом.

Гарретт не стал говорить вслух о своем плане распространить деятельность нескольких компаний их консорциума на Гонконг. Проведя в Гонконге всего неделю, он понял, что у этого города большое будущее. Но Гарретт понимал и то, что никакие возможные прибыли не смогут убедить Дугласа Уитакера инвестировать в Азию, во всяком случае, не теперь. И никогда родители не смогут смириться с его любовью к Джулиане.

Но им придется – потому что Гарретт Уитакер готов расстаться с любой мечтой, но не с мечтой с Джулиане.

– Ты никогда не вернешься в Гонконг, Гарретт.

– Но почему? Джулиана… – Он запнулся, потому что она докончила вторую половину фразы:

– А я никогда не уеду отсюда.

– Но ведь мы собирались связать наши жизни навсегда! – возразил Гарретт, страстно желая, чтобы его слова достигли ее немедленно, не пересекая такого ужасного пространства, разделяющего их. – Я собираюсь вернуться в Гонконг, Джулиана, как только смогу.

– Нет, Гарретт, ты не сделаешь этого. Ты не должен. Разве ты не понимаешь?

– Я понимаю только то, Джулиана, только одно – что я люблю тебя.

– И я люблю тебя! Но посмотри, какую беду навлекла наша любовь на тех, кого мы любим. Твой брат, моя тетя.

– Неужели ты всерьез считаешь, что наша любовь имеет какое-то отношение к этим бедам?..

– Разумеется, Гарретт, – тихо ответила Джулиана, и в серьезности ее спокойных слов Гарретт услышал голос древней китайской традиции: веру в предначертанность судьбы. – Даже если бы мы оказались вместе, я все равно чувствовала бы, что то малое время, которое было отведено нам, это все, что было определено нам.

– Ты просто чувствуешь себя виноватой в том, что когда ты была нужна тете, тебя не оказалось на месте. Я чувствую ту же вину в отношении Блейка. Я настолько был поглощен нашей любовью, что не почувствовал его смерти. Но это потому, что наша любовь была так сильна, Джулиана, и это значит, что она права. Я вернусь в Гонконг.