Жемчужинка для Мажора (СИ) - Страница 6

А я ведь действительно не знала, что наши служители закона… такие!

Стоит машине скрыться за поворотом, Соколовский шарахается от меня и очень протяжно вздыхает. Глубоко. С чувством. Будто его сильно достало всё, что связано со мной.

— Прости, — вырывается, прежде чем я успеваю подумать.

— И почему ты такая идиотка? — Он трёт переносицу указательным и большим пальцами. — Почему от тебя столько проблем?

Вопросы явно риторического характера, поэтому я угрюмо молчу. Внутри все чувства смешались, и я больше не могу однозначно относиться к Соколовскому. По крайней мере, точно не сегодня.

Возможно, завтра я буду ненавидеть Глеба ещё больше. Но… не сегодня. Я слишком устала от всего. Слишком.

— Ну, что, седая девочка-проблема, веди меня к себе домой.

Что?

Я зависаю от того, что меня даже не соизволили спросить. Прозвучало, как приказ.

— А не слишком ли ты обнаглел, Соколовский? — Ошарашено произношу я. А у самой сердце трепыхается в груди, как крылья колибри, стоит представить мажора в своей захолустной совдеповской квартирке.

И стыдно, и… А что «и»?

Я вновь зависаю, не находя ответа.

— Вот и вся твоя благодарность. Что и следовало от тебя ожидать, — презрительно фыркает парень.

— Это неправда! Я благодарна тебе! — Протестую, сжав руки в кулаки.

— Тогда давай уже зайдём хотя бы в подъезд! Ты думаешь, эти черти далеко ушли? — Пугающе низко говорит брюнет, и я содрогаюсь от одной только мысли, что те гопники могут вернуться.

Он прав…

— Пошли, — бурчу я, неосознанно хватая Глеба за руку.

Так проще идти в темноте. И дело вовсе не в том, что мне на самом деле страшно до мороза по коже.

Если Глеб и был изначально против моего самовольства, по итогу он ничего не говорит, покорно следуя за мной. Лишь губы поджаты и взгляд янтарных глаз, направленных на меня, сверкает из-под густых чёрных ресниц.

Мы молча заходим в подъезд и так же молча поднимаемся на седьмой этаж. И лишь оказавшись у дверей собственной квартиры, я облегченно выдыхаю, понимая, что дышала через раз, пока мы шли.

Выпустив руку брюнета из своего захвата, достаю ключи дрожащими руками. Не с первого раза попадаю в замочную скважину, но, в конце концов, дверь поддаётся.

Соколовский, глядя на всё это, лишь пренебрежительно фыркает себе под нос. Даже язвительные комментарии оставляет при себе.

Да уж, сегодня с ним явно что-то не так.

— Проходи. — Киваю на вход.

— Ты меня, как кота, первым запускаешь что ли?

Я удивлённо кошусь на Глеба, не понимая его настроение от слова «совсем».

Это он сейчас что, пошутил? Без сарказма? Без издёвки? Без злобы? Просто пошутил?

Треш…

— Как пушечное мясо, — мрачно выдаю я и впихиваю его в прихожую, быстро закрывая за нами дверь.

Если вечно бдящая бабуля по имени Афанасия Никифоровна заметит, что я посреди ночи привела к себе парня, мне не сдобровать. Сначала она позвонит арендодательнице, жалуясь на меня, на чём свет стоит. Та в свою очередь — родителям. Круг замкнётся. И в итоге мне достанется — будь здоров. Потому что поверят точно не мне.

— Чего пихаешься? — Возмущается Глеб, проходя вперёд на пару шагов дальше, чем нужно, и пачкая своими мажористыми кедами мне коридор.

— Куда по чистому! — Хватаю его обратно за порванную и некогда белую кофту и тяну на себя.

Получается, как в плохом кино.

Глеб не удерживается на ногах от неожиданности, заваливается на меня. Я с ужасом смотрю на тушу, которая вот-вот меня раздавит, так же, как кролик на удава — даже не пытаясь избежать столкновения. Всё равно уворачиваться некуда.

Но Соколовский каким-то чудесным образом в самый последний момент успевает поймать равновесие. И помогает ему в этом входная дверь, в которую он упёрся руками по обе стороны от моей головы. Непострадавшей, слава всем богам.

Мы так и застываем друг напротив друга. Лицом к лицу. Я сглатываю, а Глеб тяжело и рвано дышит.

Не найдя ничего лучше, пищу тоненьким голосом:

— Тебе плохо?

Янтарные глаза прожигают меня, от чего в районе груди и живота становится жарко. Очень. Мне хочется отодвинуться, но я понимаю, что если шелохнусь, наша шаткая «конструкция» упадёт.

— Видать сильно об голову приложили, — хрипит парень, — раз я о таком думаю.

— О… чём?

Но вместо ответа брюнет пожирает взглядом мои губы. И мне становится предельно ясно о чём.

Я сначала бледнею. Потом краснею. Меня кидает то в жар, то в холод. Я, как и Соколовский, начинаю тяжело дышать, потому что воздуха в коридоре перестаёт хватать.

Нужно срочно открыть окно! Душно… Как же душно!

— Ты не мог бы… — Я упираюсь ладонями в плечи Глеба, ощущая себя максимально неловко. И странно.

Я не могу разобрать то, что чувствую прямо сейчас.

Соколовский делает очень глубокий, тяжелый вдох и прикрывает глаза, с силой сжимая веки.

— Это что? Малина? — Спрашивает неожиданно.

— Малина? — Переспрашиваю. А потом до меня доходит. — Ты про шампунь? — Хлопаю глазами, мечтая, чтобы парень поскорее отодвинулся. Но он, как специально, не торопится.

Наверняка назло.

— Шампунь. Господи, — хрипло смеётся брюнет и, наконец, отодвигаясь, выравнивается. Закрывает лицо рукой и продолжает беззвучно сотрясаться от смеха.

— Что? — Не выдерживаю я. — Что происходит, Глеб?

— Глеб? Ты назвала меня по имени? — Его брови взлетают вверх. Похоже, парень в тотальном шоке.

Впрочем, как и я.

Я игнорирую его вопрос, смущаясь ещё больше. Хотя казалось бы — куда ещё больше?

— Причём тут мой шампунь? — С нажимом повторяю я.

Соколовский стоит на расстоянии двух шагов от меня, и разум постепенно возвращается на круги своя. Что радует.

— Притом, что это — дешёвка. — Припечатывает он и скидывает кеды. — Жесть, Скворцова. Я, конечно, знал, что ты не закупаешься в дорогих бутиках, но не настолько же!

— Ты сейчас вылетишь из квартиры, я тебе это обещаю! — Злясь на себя за то, что мне становится стыдно от его слов, уже жалею, что не оставила мажора на улице.

И что я творю? Боже… А главное, зачем?!

Ответов нет, поэтому я просто яростно смотрю на парня. Включаю свет в прихожей, чтобы он оценил. Но вместо этого упираюсь взглядом в большую ссадину с кровоподтёком на скуле и болячку на губе, которая вновь стала кровоточить после того, как этот шкаф поржал надо мной.

— Ванная там, — указываю на дверь справа по коридору.

— Благодарю, — язвит Глеб и скрывается за ней.

Только после этого я вздыхаю с облегчением, приваливаясь к стене. Но легче не становится, потому что в голове всплывает острый вопрос:

«И что мне теперь делать с главным врагом моей жизни, который, судя по всему, собирается остаться у меня ночевать?!»

— Сильно больно?

Любопытство — не порок. А уж тем более, если оно подкреплено врождённой жалостливостью…

Соколовский отрывает взгляд от зеркала в ванной и неодобрительно косится на меня, стоящую в дверях. Я неловко мнусь под его взором, но не ухожу. Хотя придерживаю дверь, чтобы закрыть и уйти, если встречу привычные ненависть и злость, исходящие от Глеба.

Вот только, кроме неодобрения, я не нахожу в янтарных глазах ничего другого.

— Я разрешал тебе входить? — Цедит парень, однако, его голос не источает яд, как обычно это бывает.

Он уставший.

Я игнорирую вопрос, и, набравшись смелости, вхожу внутрь своей же ванной. Присутствие Глеба на фоне обшарпанной краски и старого кафеля на стенах смотрится до дикости чуждо.

— Давай, помогу. — Не спрашиваю, ощущая себя более уверенной на своей территории.

Открываю шкафчик и достаю из него коробочку с медикаментами первой необходимости. Открываю перекись водорода и смачиваю ей ватку. Во вторую руку беру полотенце и смачиваю его под проточной водой, чтобы смыть с лица Соколовского грязь.

И всё это под внимательным взглядом медовых глаз.