Желтый дьявол
(Том 2) - Страница 48

Под столами валяются груды бутылок. Содержимое их давно прошло через желудки присутствующих. Только в мозгах остался тяжелый дурман, безграничная жажда разгула и дикого каприза.

— Господа! Может-быть, мы устроим охоту?

— Идет! Охоту!

— Принесите ружья, — распоряжается офицер. — Господа, кто участвует?

Из стоящих на ногах присоединяются еще несколько офицеров.

— Господин поручик! А дичь?

— Сейчас я это устрою.

Он, пошатываясь, подходит к телефону.

— Начальника караульной команды! Кто у вас там на очереди? Не надо фамилий, все равно. Человек пять. — Обращаясь в сторону: — Господа, хватит? Ну, шесть. Что? Какого приказа? Я вам приказываю. Молчать! Я отвечаю!

— Господа, прошу вас во двор. Все готово.

…И вот в предрассветном тумане утра во дворе училища жуткая картина…

Команда: бежать! И несколько бегающих по двору людей.

…Пах… пах… пах… — выстрел за выстрелом.

— Эге, что я вам сказал! На расстоянии двухсот шагов я бью без промаха.

— Позвольте, позвольте! Это мой выстрел!

— Ну, это еще посмотрим. Мне наплевать! Смотрите, вот третий сбоку…

…Паххх — дззз… — чорт, промах!

Человек, послуживший мишенью, подскакивает и бежит дальше. Офицер, озлобленный, быстро заряжает ружье и прицеливается.

…Пах — дззз…

Человек останавливается на миг и падает.

— Ну, что, — торжествует офицер. — Я вам сказал!

Егерский полк, являющийся действующей силой Розановской бастилии, все же — полк солдат.

Большинство из них крестьяне — народ неграмотный, несознательный, реагирующий на происходящее вяло:

— Что ж поделаешь! Начальство. Раз приказывает…

Но есть среди солдат и кое-кто из бывших рабочих. И вот начинается в полку какое-то брожение. Причина: расстрел участников гайдовского восстания, многих лично знакомых солдат Егерского полка.

— Не хорошо, братцы, поступаем. Своих же братьев убиваем.

Морщатся, молчат. Всяк сам сознает, но что поделаешь?

— Нельзя, братцы, так дальше жить, — говорит один из молодых, Сидоренко. — Мы не палачи, не убийцы.

— Правильно! — Но что ж ты предложишь?

— Нужно протестовать! Отказаться!

— Посмей только. Самого расстреляют.

— Всех не расстреляют! Если мы будем солидарны, с нами ничего не сделают.

…И ползет агитация. Охватывает пламенем загрубелые сердца. Под столетним рабским повиновением начальству вспыхивают огоньки злости, протеста…

И через несколько дней, когда очередной обычный приказ: «Нарядить роту на утреннюю работу» — все знают: теперь надо действовать.

Солдаты совещаются. Устанавливают свои караулы. Проверяют обоймы зарядов, пулеметы.

И когда на утро, не дождавшись своей роты, в помещение, размахивая кулаками, влетает, вне себя от злости, офицер, ему ответ:

— Мы не пойдем!

— Бунт среди солдат? Бунт в Егерском полку? Я не потерплю этого! Немедленно принять самые репрессивные меры!

— Ваше превосходительство!..

— Молчать! Немедленно! Возьмите всю унтер-офицерскую школу. В вашем распоряжении пулеметы, броневые автомобили.

— Ваше превосходительство!..

— Молчать! К вечеру мятеж должен быть ликвидирован. Слышите? Вы отвечаете!

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

И к вечеру мятеж действительно подавлен. Несколько десятков раненых и убитых. Полк разоружен. Везде охрана из унтер-офицерской школы.

Поздно вечером полковник Морисон получает приказ самого Розанова:

В 24 часа вывезти Егерский полк на русский остров и ликвидировать.

Генерал Розанов.

Трубка телефона. Приказ поручику Вашинцеву:

— Приготовить пулеметы к утру. Посадку производить небольшими группами. Усилить караул.

На утро, проснувшись, полковник находит на столе записку:

Вы погибнете в те же 24 часа, которые вам даны на ликвидацию Егерского полка. Будьте благоразумны.

Как здесь появилась эта записка? Кто ее принес? Полковник знает из газет про загадочные убийства. Вчера он был спокоен, когда читал про других. Но сегодня…

— А, чорт! — стискивает зубы. Угроза! Аноним! Выдумка солдат! Он им покажет.

Браунинг полковника в порядке. Он никогда не был трусом.

Трубка телефона:

— Поручик Вашинцев?

— Ваше высокоблагородие, все готово!

— Хорошо! Мы отправляемся!

300 человек легло трупами. Лишь волны унесли в океан весть о погибших…

И чайки кружатся у острова и не видал еще остров на своем лице столько крови…

Полковник Морисон сидит в каюте парохода, возвращающегося во Владивосток.

Перед ним лист бумаги. Он пишет рапорт генералу Розанову.

Полковник знает: генерал любит аккуратность и учет достигнутых результатов. И еще полковник знает: он у генерала на особом счету.

Почему он себя плохо чувствует? Гм… он просто устал. Немного нездоровится.

Утренняя записка? Смешно! Он уже предупредил сыщиков. Он может быть спокоен. Да притом это просто аноним. Выдумка! Угроза.

Хе-хе! Он не испугался. Дело сделано.

Но рука, двигающаяся по бумаге, дрожит. Повыше локтя она немного вспухла. Больно. Странно.

Полковник нажимает кнопку звонка.

— Позовите ко мне врача.

К явившемуся врачу:

— Посмотрите, что тут с рукой?

— Гм… маленькое заражение крови. Тут царапина. Вы где-нибудь ее поранили?

— Не помню. Хотя… постойте… Я утром перед посадкой столкнулся с какой-то дамой, держащей шляпу. Вероятно, в шляпе была булавка, и я поцарапал руку.

— Как вы себя чувствуете?

— Немного лихорадит. Нездоровится. Я просто устал…

— Да, да, — соглашается врач, — это пройдет. — Он наклеивает пластырь на вспухшее место и удаляется.

Но полковнику становится все хуже и хуже. Час спустя его схватывают сильные судороги…

В очередном номере газеты:

«Вчера ночью скоропостижно скончался полковник Морисон. Причина смерти еще не установлена, но подозревают отравление каким-то малоизвестным ядом…»

Белые струи пара на белом фоне снежной равнины. А броневик, как черный дьявол.

Кононов и Баранов стоят спокойно у полотна и ждут.

Подойдя к ним, броневик останавливается.

Кононов и Баранов поднимаются в служебный вагон, прицепленный сзади.

— Фррршшшш, фррршшш — пыхтит паровоз. Броневик трогается и идет в обратном направлении.

А на передней площадке его вьется звездный полосатый флаг.

— Сигары?

И майор Ходжерс протягивает коробку.

Кононов и Баранов берут сигары с самым невозмутимым видом и, развалившись на кожаном диване, важно покуривают.

Гмм… чорт возьми! Их не удивишь. Они, кроме сигар, ничего в жизни не курили.

— Я должен сказать вам, господа — говорит по-русски Ходжерс, — что вы нарушаете наши условия: вы продолжаете портить путь. Зачем же вы рвете мосты?

— Нельзя. Борьба — отвечает солидно Ефим.

— Ну, поймите, что я охраняю этот участок… Ответственность на мне. На мостах я должен держать караулы. Если вы будете так действовать дальше, я принужден буду сопротивляться. Поймите, что меня могут отсюда убрать и поставить здесь японцев. Вам же будет хуже.

— М-да!.. Ну, а что ж нам делать?

Ходжерс нетерпеливо пожимает плечами.

— Не могу же я поставить к каждой шпале часового — бросает он дипломатично.

Партизаны улыбаются… Поняли.

— Представьте себе, господа, — продолжает Ходжерс, — что, предположим, завтра, предположим в четыре часа дня, проедет в своем поезде генерал О-ой под охраной броневика…

— Что вы говорите? — О-ой поедет? Неужели правда?