Желтый дьявол
(Т. 1 ) - Страница 3
— Можете идти. До свидания, князь.
— Надеюсь, «до свидания»… Россия вас не забудет.
— Да! — И заключительный аккорд плевков сыплется из гнилого рта генерала О-ой — члена Верховного тайного совета Японии — Генро.
Глава 2-я
ГРОМ…
1. Оборванный провод
Большой, просто уставленный кабинет председателя Центро-Сибири. Товарищ Яковлев работает.
Москва требует чехов разоружать, и возможно скорее продвигать на Восток. На Востоке у ворот в Тихий Океан — тоже неладно что-то: какой-то подозрительный флирт союзников с чехами, — союзники медлят с их отправкой на родину.
Входит Гейцман — комиссар иностранных дел Центро-Сибири. У него черное озабоченное лицо, он угловат, покашливает и картавит.
— Знаете, мне сообщили, что «Микасо» сегодня в ночь вошел без разрешения в бухту Золотой Рог, встал на якорь против Совета. С орудий были сняты чехлы.
— Да-а… еще одно лишнее подтверждение моих догадок.
— Каких?
— Сам не знаю точно — многих… Да вы их знаете… Но, давайте-ка, поговорим с Владивостоком.
Товарищ! — И Яковлев вызвал из соседней комнаты телеграфиста.
Та-та-та, тарр-так-так. Р. -..-…-…-…-..-
— Владивосток… товарищ Яковлев, отвечает Владивосток.
— Кто говорит?
— С-у-х-а-н-о-в…
— Костя? Хорошо!.. Спросите его, товарищ: правда-ли, пришел к ним в гости броненосец «Микасо», и что он с собою привез.
— Может быть… и Гейцман, не договорив, махнул рукой.
— Что? Ах, уж вы пессимист…
Та-та-та… роковая лента идет, телеграфист читает:
— Да, «Микасо» пришел. Настроение у японцев внешне — обычное, но броненосец вошел довольно не корректно.
— Как с чехами?
— Самое лучшее…
— Союзники?
— Обычно сдержанны, горды и…
— И что — и.
— Тр-тр-та-та… и…
— Не отвечают… как будто оборвалась линия… нет тока… трансляция может быть еще работает.
— Попробуйте, возьмите ближе.
— Пробую, не берет.
— Скорее на вокзал — попытаемся по железнодорожному проводу.
— Машину… быстро… едем.
2. На раз'езде
… — Ах, ты красная собака! — Удар саблей ссекает часть груди с рукой, и труп красноармейца валится. Эскадрон врывается на станцию.
— К стенке их, на столбы!
Несколько ударов сабель, несколько выстрелов, хряст позвонков, вопль, тихий стон — и все кончено.
Раз‘езд 86-й в одиннадцати верстах от китайской границы и станции Манчжурии в руках белогвардейского раз'езда.
Офицер дает еще какие-то распоряжения, сам идет смотреть, как подпиливают телеграфный столб, а после того как он спилен и валится, повисая на проводах — подбегает и рубит.
Сообщение между востоком и западом прервано!
Навсегда! Надолго, или…
Кто знает?..
Вот уже показался дымок из-за косы Чин-Гис-Хана, — это первый неприятельский броневик вышел на разведку.
— По коням!.. И банда срывается, чтобы нестись дальше, все ближе к сердцу Сибири — Иркутску. И кавалерийский раз’езд уходит в сторону Мациевской.
А вот показались и первые цепи семеновских отрядов, из-за увалов, — прикрывая броневик, они двигаются вместе с ним.
Что-то будет…
Вечером, когда броневик и цепи ушли в глубь Сибири, одиноко, на последнем от раз’езда подпиленном столбе висел человек… Этот человек был железнодорожник, — ремонтный рабочий.
Солнце уходило в монгольские степи, зажигая и расцвечивая их.
Черная фигура, повисшая на проводах, довлела над ней огромным кошмарным пятном, длинной тенью уходя на Восток.
Так вспыхнул в зареве вечера весь Дальний Восток— от легендарного разбойничьего Байкала до берегов Великого океана; там — от тихой незлобивой Кореи, до самых дальних каторжных островов и полуостровов холодного севера. — Вплоть до Берингова пролива: Сахалина — Аяна — Камчатки…
3. Лазо
— Ну? — смотрит на Лазо Яковлев, указывая на горный рубеж на карте, — что ты думаешь?
— Немедленно выехать на фронт, — отвечает Лазо, — а Половников пусть срочно организует здесь резервы и в первую голову — Черемхово.
— Кого берешь? И не поехать ли мне самому с тобой…
— Нет, тыл сейчас не менее важен, чем фронт.
— Чорт разберет, действительно, где теперь тыл, а где фронт.
— Везде, это — гражданская война… После этих штучек Глинской нужно ждать, что когда об этом узнают местные белогвардейцы — сорганизуют еще новые выступления.
Оба задумались.
— Наши бегут, — первым заговорил Яковлев.
— Это обычно вначале, — я беру с собой Карандашвили, он будет хорошим заслоном на первое время.
— А пехоту?
— Пока только железнодорожный батальон. А ты здесь поторопи Москву с броневиками, да с пулеметами…
— Сегодня ночью буду говорить с ней… Да, знаешь, Половников усиленно настаивает послать на фронт этого военспеца, командированного к нам оперативным штабом Петрограда.
— Не нравится мне он.
— Который?
— Да оба!.. Ну, да пока вообще нельзя — задержи… Входит ад'ютант Лазо Ильицкий.
— Я готов! Суханов…
И кобур его револьвера отстегнут.
— Карандашвильцы готовы?
— Да, и железнодорожный батальон грузится.
— Понтон разыскал?
— Волынят водники.
— Взять пулеметами!..
— Уже — есть… Карандашвильцы действуют…
— С медикаментами как у тебя, Сергей? — спрашивает Яковлев.
— Об’явил мобилизацию и конфискацию…
— Не слишком ли ты поторопился?
— Кажется, и так довольно долго церемонились… пусть боятся, как бы мы их шкур не конфисковали…
— Дождутся! — Ильицкий смеется, и глаза его сверкают: — началось, — думает он, — хорошо…
— Ты знаешь, — говорит Лазо, — у меня почти уверенность, что Семенов пройдет до Оловянной без останови.
— Нужно взорвать мост.
— Уже посланы, а через час выезжает на паровозе Ильицкий — будет руководить.
— Прекрасно.
Ноздри Ильицкого раздуваются парусами от удовольствия.
— Мне можно идти? — спрашивает он.
— Да, — захвати только двухверстки, да бикфордова шнура побольше.
— Есть!
— Поменьше разговаривай там — я тебя под утро догоню.
— Есть! До свиданья, товарищ Яковлев.
Яковлев жмет ему руку. Ильицкий по-военному делает поворот через левое плечо и легким шагом выходит из кабинета.
— Ну, мне тоже пора, — и Лазо крепко жмет Яковлеву руку. На миг у обоих в глазах загорается что-то теплое, близкое, товарищеское.
Лазо выпрямляется — высокий, стройный — он смотрит на Яковлева уверенно, улыбается по-детски, всем своим круглым, краснощеким лицом.
Яковлев отечески ласков. Он думает: настоящий офицер Коммуны.
Лазо, уходя, бросает:
— Говорить с фронта буду только с тобой и нашим шифром.
— Идет…
Дверь затворилась…
Яковлев знает — на Сергея можно положиться, хотя и молод, очень молод… Но что-то Половников с военспецами очень ему не нравится. Да и тот его не жалует — не соглашался послать Лазо командующим фронтом.
— Что-то тут есть: но что, разобрать трудно. Лазо прав — всюду фронт.
4. Нагайка Карандашвили
Ночь.
Оперативное совещание закончено.
Пол халупы покрыт спящими.
Сквозь здоровый храп командиров и штабников гудит монотонно тягучее ду-ду-ду. Это работает находящийся в углу халупы фонический телефон.
— Кто идет? — Из дверей раздается отрывистый возглас часового.
Ответа не слышно. С шумом раскрывается дверь, и в халупу вваливается окровавленный человек.
— Фронт прорван!
Все вскакивают.
— Где?
— Что? Что случилось?
— Спокойно! говори по порядку — и Лазо берет прибывшего под руку.
— Батальон спал, — рассказывает красноармеец. — Наскочили казаки. Изрубили. Артиллерия сдалась. Я еле добрался до вас. Скорей на помощь.
Металлический голос Лазо:
— Командиры к своим частям! Ординарец — лошадей! Марш!