Железо, ржавое железо - Страница 68

Посетители ресторана не обращали внимания на его крики и слезы: тут привыкли к публичным оплакиваниям. Мы пошли обратно в квартиру отца. Я прыгал через две ступеньки, а он медленно плелся сзади, опираясь на перила, как на костыль. Когда мы поднялись наверх, он, еще не отдышавшись, провел меня в крошечную, похожую на чулан комнатенку, где стояла раскладушка, накрытая тонким одеялом, – прямо походная койка. Распахнув окно, я услышал доносившиеся с противоположной стороны улицы неразборчивые призывы «Голоса Иерусалима». Спал я как убитый, будто мой сон охранял сам Иегова.

На следующее утро, после обещанного кофе с молоком и черствого медового пирога, отец повел меня па могилу матери. Это было маленькое кладбище, устроенное в центре шумного города, неподалеку от редакции «Палестайн пост». Я не удивился, увидев могильный камень с эпитафией на иврите. Любимая жена покоилась под надписями, напоминающими бараньи кудряшки. На могиле лежал подсохший букетик гвоздик, вчерашний, как сказал отец. Он расплакался, а успокоившись, резко сказал:

– Тебе пора на встречу. Я позвонил, пока ты еще храпел. Аденоиды у тебя, что ли? Мы здесь рано встаем.

– Где я должен с ними встретиться?

– Дома. Я могу их угостить араком или кофе. Я хочу присутствовать.

– В качестве моральной поддержки? Скорбящий вдовец вдохновляет сына на ратные подвиги.

– Перестань, это не смешно и не красиво. Я все-таки твой отец.

Ровно в десять в квартиру вошли именно те трое, о которых я вспомнил: Алеф, Бет и Гимел. В Англии, в дешевых черных костюмах, они напоминали мне героев Кафки. В сандалиях, фланелевых брюках и расстегнутых у ворота белоснежных сорочках, под которыми виднелась густая черная растительность, они выглядели как типичные жители Средиземноморья.

– Шалом, старший сержант, – приветствовал меня Алеф, а может, Гимел.

– Доброе утро, господа. Сейчас перед вами гражданское лицо, магистр философии.

– Поздравляем, – сказал Бет.

Его акцент из центральноевропейского превратился в израильский. По-моему, раньше у него были скверные зубы, но теперь он сверкал ослепительной улыбкой. Неудивительно, Палестина – крупнейший производитель искусственных зубов.

– Итак, расскажите нам все, что вам известно.

– О чем?

– Вкратце, об истории вашей страны.

– Моя страна – Англия.

Отец печально покачал головой. Они тоже покачали головами, хотя и не столь печально. Отец достал бутылку арака и пошел на кухню варить кофе.

– Об Израиле мне известно немного, – сказал я, – например, что это – светское сионистское государство, провозгласившее независимость на следующий день После истечения на этой территории британского мандата, не помню, какого мая тысяча девятьсот сорок восьмого года. Потом ООН приняла решение разделить Палестину на восемь или девять секторов, если не ошибаюсь, но евреи стали проникать в районы, закрепленные за арабами. Захватили всю Галилею, весь Негев…

– Ну, скажем, не весь, только до залива Акаба, – протянул Алеф.

– Мне также известно, – добавил я смелее, – об арабских беженцах, которых больше полумиллиона. Они в панике оставили свои дома после бойни, устроенной бандой «Штерн». Я слышал, что арабов силой выгоняют с насиженных мест, чтобы поселить там евреев.

– Что ж, неплохо, – ответил Бет. – Шестьсот тысяч – вот точное число беженцев. Бойня, как вы выразились, произошла в деревне Дейр-Ясин под Иерусалимом, а организация, которую вы спутали с бандой, называется «Иргун Цви Леуми».

Беседа стала чересчур напоминать защиту диплома в Манчестере.

– Я сюда приехал не в поисках работы и не для того, чтобы учиться, – сказал я. – Как и все в Англии, я черпаю информацию из газет.

– Занимающих по преимуществу антисионистские позиции, – уточнил Бет.

– Я заметил, что вы сочувствуете арабам, – сказал Алеф. – Хочу вам напомнить, что именно арабы убили вашу мать. Арабы никогда не соглашались с декларацией Бальфура, и ни одно арабское государство до сих пор не признало Израиль ни юридически, ни фактически. Евреев, живущих на своей земле, они считают чужаками, хотят, конфисковав нашу собственность, вышвырнуть нас отсюда или вообще уничтожить. Арабы – наши враги. Это ясно как божий день.

– Куда уж яснее, – сказал я. – Нищие крестьяне с женами и ребятишками – наши враги. Арабский ребенок, копающийся в грязном песке, – враг Израиля. Я думаю, скоро для них начнут строить концентрационные лагеря.

Вошедший с кофейником отец, услыхав мои слова, расплакался и затряс головой.

– Ну, тут вы перегибаете палку. Израиль делает для коренного арабского населения все, что в его силах. В Яффе евреи издают газету «Эль Йом» на арабском. Мы планируем ввести в школах арабский язык. Но арабские государства поклялись уничтожить Израиль, и у нас есть на это ответ. Или будет, – сказал Бет.

Все трое смотрели на меня так, будто этим ответом должен был стать я. Наконец Алеф сказал:

– Ваш отец говорил нам, что вы изучали философию.

– Я ее по-прежнему изучаю.

– А я основательно изучал только двух немецких философов. Один из них Кант, который различал феномен и номен. Номен, или «вещь в себе», отражает реальную суть происходящего, но мы можем судить о нем только через феномен, – поделился своими познаниями Алеф.

– Мне это прекрасно известно. Не пойму только, какая связь между Кантом и уничтожением арабов? Мне всегда становится не по себе, когда философия начинает пахнуть порохом.

– Хорошо. Тогда давайте вспомним Гегеля. Он полагал, что действительность, даже божественная, реализуется в государстве. Феномены, с которыми нам приходится сталкиваться при создании государства, не имеют ничего общего с номенами, по крайней мере мы так считаем. Убийство ребенка, копающегося в песке, есть феномен, качественно отличающийся от понятия о безопасности государства, по ради безопасности государства мы вынуждены иметь дело с такими феноменами.

– Это же чистой воды гитлеризм, – сказал я.

– Мы полагаем, что Гитлер не читал философских трактатов. Его мозг не способен был их понять. Правда, Гитлер обладал и многими другими качествами. – Была ли его усмешка знаком восхищения Гитлером? – Некоторые из его последователей действительно искали какое-то метафизическое обоснование для уничтожения нашего народа. Наверное, самым ценным даром является способность не ведать, что творишь. Я просто пытаюсь донести до вас мысль, что мы должны смотреть на мир философски, а не давать воли чувствам.

Отец кивнул, разливая по чашкам кофе:

– Я ему говорил, что Израиль нуждается в философах.

– Это верно, очень верно, – подтвердил Гимел. – Но в первую очередь нам нужны отлично подготовленные вооруженные силы. – Брызги слюны на мгновение повисли в пыльном воздухе комнаты. Он резко повернулся ко мне. – Вам ничего не известно об израильской военной мощи. Сто тысяч мужчин и женщин уже в строю, и с каждым днем прибывают новые, обученные, из Восточной Европы, в основном из Венгрии. Нам хватило боевой выучки, чтоб разбить египтян. Я имею в виду подразделение «Хагана», экипированное в Чехословакии. Но мы не можем полагаться на Восточную Европу после того, как на нее наложила лапу безбожная антисемитская империя. Антисемитизм уходит корнями в далекое прошлое. Его не нацисты выдумали.

– Я всегда это подозревал, – ответил я.

Мое саркастическое замечание ввело собеседников в уныние, и все стали молча пить кофе. Алеф первым отодвинул свою чашку (настоящий старый английский фарфор) и сказал:

– Это название уже упоминалось, но я повторю: «Иргун Цви Леуми». Добавьте к ней боевиков из «Штерна» – и вот вам сила для упреждающего удара. «Штерн», кстати, скоро расформируют. Они действительно головорезы, готовые крушить все подряд. Но Израиль не может себе позволить бросаться людьми и оружием. Крупные сражения – расточительство, если вы еще помните, чему мы вас учили. Сороконожку следует поражать в голову, а не отрывать ей лапку за лапкой. Удары нужно наносить в самое сердце врага. Устрашать либо удалять его вождей. Совершать убийства, истреблять младенцев, насылать чуму, перекрывать воду, как делали наши предки в Египте. Библия – не самое плохое руководство для диверсантов.