Железо, ржавое железо - Страница 2

Вскоре после бегства сына отцу приснился сон, в котором его собственный папаша прыгал, как кенгуру, пытаясь зажечь свечу в золотом подсвечнике. От старика уже давно не было вестей, Элису Уину Джонсу казалось, что дела его отца в Австралии идут неплохо, но сон предвещал неладное. Элиса Уина Джонса ничто не удерживало в Старом Южном Уэльсе, поэтому он отправился в Кардифф и купил на скромные сбережения билет в Новый Уэльс. Он не удивился, когда, прибыв в Сидней, нашел старика при смерти. Старый Гайдн Моцарт Джонс (напрочь лишенный музыкального слуха, даром что сын хормейстера, зачавшего его с одной из своих контральто) бросил жену в Бангоре и отправился на поиски золота в Балларат, штат Виктория. Говорят, на старости лет он стал точной копией Карла Маркса, что, впрочем, можно сказать о многих жителях Виктории. Он жил полнокровной жизнью колониста и умер в достатке. Получив наследство, Элис Уин Джонс вернулся в Монмутшир и с той поры жил в грехе с девицей из Эббу-Вэйл в доме на Саннибэнк-роуд в Блэквуде. По названиям видно, что мы имеем дело с английской топонимикой, поскольку графство не считалось собственно Южным Уэльсом до тех пор, пока ему не вернули старое валлийское название – Гвент.

В рассказах Дэвида о морских приключениях, хотя и не всегда правдоподобных, романтика прекрасно сочеталась с валлийским духом. Он клялся, что служил коком на сухогрузе «Колокольчик», где старпомом был поляк по фамилии Коженёвский. Иностранца выдавал сильный акцент. Непримиримый морской волк, он говорил, что родился на восемьдесят пятом году порабощения его родины москалями. Этот самый Коженёвский, подписавшись Конрадом, напечатал дурацкий очерк о гибели корабля «Титаник»:

Дэвид Джонс хранил эту газетную вырезку, пока она не истлела. «Сорок шесть тысяч тонн, если уж быть точным, – любил добавлять он. – Дай Коженёвскому волю, никакого «Титаника» вообще бы не было, но, будь он капитаном этого судна, с его опытом навигации в водах южного полушария, он бы на айсберг не напоролся. Коженёвский считал катастрофу чем-то вроде Страшного суда для богатых, но забыл о каютах третьего и четвертого классов, битком набитых бедняками, мечтавшими о лучшей доле за океаном, как забыл и о бесстрашном капитане с командой, о моряках, погибших при исполнении долга». После этих замечаний Дэвид Джонс начинал, слегка фальшивя, насвистывать «Морскую симфонию» Воана-Уильямса, [7]услышанную однажды в Ньюпорте.

Дэвид Джонс отбыл на «Титанике» из Саутгемптона в полдень 10 апреля 1912 года. Время и дата обозначены верно, что же касается пребывания Дэвида на этом судне, потомкам остается положиться на его честное слово.

– Чертовски повезло мне, парень, – рассказывал он спустя тридцать лет после трагедии, – попасть на этот треклятый корабль, мне, помощнику кока, мне, который до той поры только и плавал что на каботажных лоханках вдоль восточного побережья с чертовой дюжиной пассажиров на борту. Но то, что этот поганый «Титаник» обречен, нам, простым матросам, было ясно еще до отплытия, мы ведь иногда заглядывали в наши карманные Библии. «Самому Господу Богу не потопить это судно!» – богохульствовал Брюс Исмэй, владелец «Уайт стар». [8]Вот и накликал беду. Сам посуди, парень. Первый в мире лайнер высотой в одиннадцать этажей, длиной в одну шестую мили и такой, мать твою, непотопляемый, что даже о шлюпках не удосужились позаботиться!

Так вот, варил я, значит, капусту для пассажиров четвертого класса, ирландцы почти все они были, капустники; глазел исподтишка на миллионщиков, Асторов всяких да Морганов. Ротшильдов, правда, не видал, врать не стану. Помню, была там одна крикливая американская сучка Молли Браун, тоже звала себя Непотопляемой, вся в перьях и брильянтах, а нашего брата как селедок в бочку набили в провонявший блевотиной и соляркой трюм. Один мой приятель, из образованных, звали его Янто Причард, говаривал: «Наблюдайте, братки, международный капитализм в миниатюре».

И вот на пятые сутки среди ночи в открытый иллюминатор дохнуло ледяной стужей, как будто кораблю в морду дали. Тут поняли мы, что плохо наше дело, а Янто из Ньюпорта мне и говорит: «Судным днем пахнет, браток». Оделись мы, выскочили на палубу и первое, что увидели, – наших капустников. Гоняют себе в футбол зелеными ледышками, отколовшимися от айсберга. Все в кепках и без пальто, пальто они не носили. А потом случилось такое, во что до сих пор не верится, ей-богу. Малыш Янто не переставая орал «Господи Иисусе!». Все было как в сказке: огроменная башня зеленого льда, переливаясь и сверкая в лунном свете, красивая неописуемо, как будто пропела «аллилуйя» Господу – Разрушителю жалких трудов человеческих и, проплыв мимо, на прощание срезала ниже ватерлинии кусок борта футов двести длиной. И так чисто это было сработано, что вначале даже все засмеялись. А те, что играли по-крупному в покер в салоне первого класса, усмехнулись только: подумаешь, мол, опоздаем в Нью-Йорк на пару часов, плыть-то оставалось всего часов тридцать шесть, согласно расчетному времени, как принято говорить па флоте.

Когда выяснилось, что мы идем ко дну, а шлюпок на всех не хватает, тут-то капитализм и оскалил свою акулью пасть. Ну, женщин и детей пропустили вперед, здесь никто не спорил, хотя, сейчас я думаю, зря. Не знаю, приснилось мне это или на самом деле все так и было, не могу забыть одного человека, потонувшего вместе с кораблем, несчастного бедняка из четвертого класса, с виду вроде индуса, а по выговору – валлийца. Он, наверное, прочел все умные книги на свете да еще обладал даром снимать головную и зубную боль одним прикосновением своих длинных немытых пальцев. Так вот, он сохранил человеческое достоинство и пошел с кораблем на дно, а великосветские болваны спаслись, чтобы потом давать званые обеды и делиться впечатлениями о пережитом ужасе.

Порой в ночных кошмарах я вижу лодку, полную матерящихся шлюх, этакий плавучий бордель, а все клиенты остались на борту лайнера, стоят там и ждут, когда перед ними разверзнется водяная могила – даже могильщики не понадобились. Но на борту остались не только клиенты этих шлюх, но и профсоюзные лидеры, и великие музыканты, инженеры и священники с бородами, развевающимися на ветру под его издевательский свист, – там остались полезные обществу люди, и сквозь отходную ветра, под органный аккомпанемент шторма, взрывы котлов и крики ошпаренных можно было расслышать вопрос: где же чертова справедливость?!

Какая уж тут справедливость, когда денежные мешки и их развязные жены совали взятки офицерам команды, отвечавшим за шлюпки: ах, уж пожалуйста, дайте нам места для всей семьи, для всех Ротшильдов с ротшильдятами, вот вам чек на два фунта, нет, лучше на две гинеи – эй, посторонись, сволочь, не видишь, последняя шлюпка для благородной публики, – пожалуйте сюда, сударыня.

А эта шотландская скотина офицер Мердок стрелял в ирландцев, опухших от моей переваренной капусты: они сбились в кучу у правого борта, как раз там, где судовой оркестр исполнял гимн англиканской церкви и правящего класса «Ближе к Тебе, Господи», и в отместку, напутствуемые своим добрым пастырем преподобным Байлсом, так его, кажется, звали, затянули «Веру наших отцов». [9]

Я попал в надувную шлюпку с тремя пожарными, брадобреем из четвертого класса, двадцатью семью женщинами с детьми и четырьмя китайцами, прятавшимися под сиденьями от Мердока, который, если бы увидел их, застрелил бы, скотина шотландская, только за то, что они китаезы. В довесок он еще подсадил к нам Исмэя, которого аж колотило, когда он стоял среди женщин из четвертого класса. Большая шишка, ему б на дне лежать вместе с капитаном. Отплыли мы на несколько ярдов. Корабль еще больше погрузился в воду. Потом отошли еще на полмили, и корабль начало затягивать в воронку. Мы видели, как все оставшиеся на борту цеплялись, словно мокрицы, за поручни, кабестаны и лебедки. Последние сто пятьдесят футов кормы какое-то время торчали из воды, точно страшный памятник под звездным небом, – и все, конец. Даже китаезы рыдали. «Титаник» затонул в 2:20 утра, менее чем через три часа после столкновения – у одного китайца были часы, настоящий «Ипгерсолл», гордость европейской механики. Около четырех утра пас подобрала «Карпатия», мы карабкались по веревочному трапу на борт, мечтая о кружке горячего чая с ромом, но не отказались бы и от рома без чая.