Железный волк - Страница 18

– Есть у меня скальд, его зовут Бьорн. Когда мы вернемся к себе, он будет петь о тех, кого мы видели здесь, в ваших землях. Он мог бы петь и о тебе. Но пока что мы тебя не видим, и петь ему о тебе пока нечего. Прощай, князь! – и ушел.

А вот и корабли его ушли – вниз по Двине. А на следующий день ушел Ходота. Ходота ушел вверх. На пристани напомнил еще раз:

– Спеши, князь! Дядя ждет тебя. А то как бы тебе самому не пришлось его ждать. Но ждать-то что! А вот встречать…

Отец пообещал поторопиться. И в тот же день, от всех таясь, отец сошел к реке, взял лодку и поплыл… вниз по течению, к варягам! Гребцам пообещал: озолочу! И те гребли без продыху. Два дня. На третий, уже вечером, они догнали Эймунда. Ярл ни о чем отца не спрашивал, а сразу посадил к костру рядом с собой. Рог подавал, сам мясо нарезал и потчевал. Отец молчал. Варяги пели – тихо, не по-нашему. Но мы и по-варяжски знаем, и по-еллински. Двина – река широкая, она для всех открытая. Ночь наступила, все ушли. Тогда отец сказал:

– Дядя зовет меня в Киев. Земли сулит.

Эймунд с удивлением посмотрел на отца и спросил:

– И что, именно из-за этого известия ты три дня гнался за мной?

Отец кивнул. Тогда Эймунд сказал:

– Какие вы, южные люди, смешные! Когда зовут, нужно идти.

– Но я не верю дяде! – очень сердито воскликнул отец.

– Ну и что?! – сказал Эймунд. – Верить совсем необязательно. Но все равно нужно идти. Только не в Киев, – тут он усмехнулся, – Киев нам пока что не осилить. Ведь у меня всего две сотни воинов. А сколько у тебя?

Отец молчал. Тогда Эймунд хлопнул его по плечу и сказал:

– Еще раз говорю: какие вы смешные! Вот ты не веришь, а пойдешь. И еще без охраны. Ведь тебе было велено явиться одному, не правда ли?

Отец опять ничего не ответил. Эймунд недобро усмехнулся и продолжал:

– Вот так! Не веришь, а пойдешь. И Бурислейф тоже не верил, но пошел. И Ярислейф его зарезал.

– Дядя не резал!

– Да, он не резал, – согласился Эймунд. – Резал я. А для тебя, я думаю, найдется еще один ярл. Ведь не может же Ярислейф отступиться от данного слова!

– Какого?

– А такого. Ведь он же обещал дать тебе землю – и ты ее получишь. Потому что только будучи в земле ты никому уже не повторишь того, что слышал от меня: Бурислейфа убил Ярислейф! А я же был только мечом Ярислейфа.

– Ярл!

– Погоди!..

И так они еще довольно долго спорили, только к утру пришли к согласию. И двинулись – вверх по реке, в обратный путь. Пришли, стали на Вражьем Острове. Дальше отец пошел один и говорил с дружиной. Потом позвали Эймунда и снова говорили. Потом били в Зовун, созвали люд и говорили с людом. Люд разделился, стоял страшный крик. И даже бабушка тогда пришла на площадь, и тоже грозила отцу, и увещевала его, после опять грозила и увещевала, говорила, что добра от этого не будет…

Но он тогда все равно ее не послушался – взял дружину и пошел на волоки. Он тогда очень спешил. Потому что, когда он уходил, бабушка ему при всех сказала, что она пошлет гонца в Киев, к дяде, чтобы его предупредить. И как она сказала, так и было: скакал гонец, потом плыл по Днепру…

И все равно он был еще под Любечем, когда отец и Эймунд уже пришли под Новгород. Крик там был тогда великий! И смятение! Чуть только успели затвориться новгородцы. Но Эймунд на Детинец не пошел, а сразу, через мост, на Ярославов Двор! Вот там и была злая сеча! Посадник Константин, сын того самого Добрыни, стоял насмерть. Но все равно они мечей не удержали! Мы их загнали на крыльцо, терем зажгли. Взвыл люд! Дым! Гарь! И приступили мы…

Вдруг разделилась новгородская дружина: одни остались стоять и рубиться, а другие побежали. Да не смогли они уйти – за ними кинулся Эймунд со своими людьми, перехватил их, порубил, взял добычу – и поспешил обратно. Вернулся – здесь уже все догорало, но Константин упорствовал, отец его теснил – они уже рубились на Майдане, у самой воды. Еще немного, всех бы положили! Или, может, положили бы нас?..

Но тут вернулся Эймунд со своими людьми, и они сразу же стали садиться на корабли. И кричали отцу, чтобы он тоже скорей уходил, что дело уже сделано, мешкать нельзя. И отступил отец к варягам. И они вместе поспешно отчалили. А новгородцы стреляли по ним, стрел не жалели, а Константин, тот еще даже гнался берегом, и от него тоже стреляли. Только всё это было напрасно! Ярл смеялся, говорил, что теперь Бьорну будет о чем рассказать, когда они вернутся домой. И самые лучшие его рассказы, радостно добавлял ярл, будут, князь, о тебе! А потом, когда стрелы с берега перестали до них долетать, он отвел отца на корму и показал добычу. Была она в золоченом шлеме и в такой же кольчуге, а щека у нее была вся в крови. Глаза гневно прищурены. А губы плотно сжаты. Ярл подмигнул отцу. Отец спросил у добычи:

– Ты кто?

Но она ничего не ответила – не пожелала. Она смотрела на отца очень презрительно. Отец оборотился к Эймунду. Эймунд сказал:

– Не сомневайся, князь, это она. Потому что при ней были те, кого я и думал увидеть. Сигурд и Лейф, уппландцы – это они нанимались ее охранять. Да ты сними с нее шлем, и тогда сам увидишь!

Но отец не успел – не решился. Тогда она сама его сняла. И из-под шлема сразу волосы рассыпались. Длиннющие! И были они белые как снег. А брови были начерненные. Губы презрительно подкушены… А руки так и било, било дрожью. Отец осторожно спросил:

– Так… кто же ты?

Тогда она и вовсе отвернулась. Эймунд очень сердито воскликнул:

– Ничего она тебе не скажет! Ведь кто мы для нее? Никто!

Кивнул – и увели ее, она им не перечила. Потом она просто сидела у борта, смотрела на воду, молчала. Ветер трепал ее длинные белые волосы – как у русалки. Шли Ильмень-озером, спешили. Эймунд опять был весел, он ходил взад-вперед, приговаривал:

– Город взять – ума много не надо. А вот зато после его вовремя отдать – это совсем другое дело. Ты не печалься, князь! Мы поступили правильно. Твой дядя, я так думаю, уже покинул Киев. Он спешит, но и мы тоже не сидим на одном месте. Так что еще посмотрим, кто из нас окажется удачливей!

Ильмень прошли, свернули на Шелонь. Молчала пленница. Отец сильно робел, он к ней не подходил, он даже не смотрел в ее сторону. Теперь он точно знал, что это Ингигерда, супруга дядина, дочь Олафа Свейского. Сперва за нее сватался конунг норвегов Олаф Толстый, и все были за то, чтобы эта свадьба скорей состоялась, даже ее отец уже склонялся к этому. Но тут к ним явился Ярослав – и сразу все переменилось! Чем он их, свеев, взял – посулами, дарами? Но что он мог тогда сулить и что, тем более, дарить, когда он бежал с Руси сам-перст, в чем был?! Но что было, то было: раздружились свеи и норвеги, женился Ярослав, вернулся в Новгород с заморской королевной…

А вот теперь она отцова пленница. Пристали к берегу и развели костры. Эймунд велел – и пленнице поставили шатер – его шатер, а сам он лег к костру. Лег и отец. Но его почти сразу окликнули:

– Князь! Тебя Ингигерда зовет!

Он сразу подскочил. Эймунд недобро усмехнулся и сказал:

– Будь осторожен, Вартилаф. Когда я уходил из Киева, она очень хотела, чтобы меня убили. Но я оказался удачлив. А теперь я желаю удачи тебе!

Отец ничего на эти слова не ответил. Но, надо честно признать, они тогда крепко его остудили. И вовремя! Потому что дальше было так: когда отец вошел в шатер, она сидела, запахнувшись в плащ, и даже не повернула к нему головы. Она только очень сердито сказала:

– Стой там! Не подходи ко мне!

Он стоял, а она продолжала сидеть. Немного помолчав, она спросила:

– Ты кто такой?

Отец назвал себя. Тогда она опять спросила:

– Где мой сын?

Отец сказал:

– Не знаю.

– Поклянись!

Отец поклялся.

– Уходи!

Отец ушел. Он тогда и вправду не знал, куда исчез Владимир Ярославич, ее двухлетний сын. И никто у них тогда этого не знал. Дым тогда был, горело все, да и сами они тогда очень спешили. Эймунд, когда узнал, о чем она спросила, только головой сокрушенно покачал и сказал: