Железный Грааль - Страница 65

Кинос прошествовал по мосту со шлемом под мышкой, через плечо гордо и радостно поглядывая на меня. Он наслаждался моим удивлением.

– Это еще до меня было, – заметил он на ходу, заглядывая в бездну. – Я выстроил вокруг дворец. Но этот провал и мост над ним создали руки посильнее моих. Боги, должно быть. Великий был труд. Здесь мне легче было строить. Там внизу – море, но такого моря и вообразить невозможно. Я видел его однажды отраженным в щите в подземном святилище. И еще есть места, где оно говорит сквозь землю. Чудовищные создания плавают в нем. А может, чудесные? – Он снова оглянулся. – Наверно, это зависит от того, как посмотреть.

Мальчик, который видел сны за всю Грецию.

Мне вспомнились слова Ясона, брошенные им в гневе в темном сыром доме Урты, в Тауровинде.

Да, Кинос много совершенствовался в этом искусстве.

И все же он не создал ничего.

Перед нами поднимались новые ворота, уже не бронзовые, а железные, покрытые ржавчиной. И они открылись перед нами. Кинос указал мне на алтарь и гробницу, созданную им для родителей.

Два изваяния, стоявшие рука об руку, глядели на нас сверху вниз: Ясон и Медея. Лица благосклонны, одеяния для радости, не для битвы. Колхидская волшебница Медея изваяна не в тяжелой мантии, не под покрывалом, обычно скрывавшем ее лицо, – в простом платье, украшенном травами и ожерельем из крошечных чашечек, в каких она растирала порошки. Ясон, каким запомнился он маленькому Киносу: еще юный лицом и взглядом, с легкой бородкой, широкоплечий, с волосами, убранными под венчик.

Оба были сделаны из железа. И, как и на воротах, по блестящей когда-то поверхности изваяний запекшейся кровью расползлась ржавчина. Мне вспомнилась залитая кровью Медея в тот день, когда она разыгрывала смерть сыновей. Сколько ненависти было в этом действе: не к мальчикам – к мужчине, беспомощно смотревшему из-за решетки ворот.

Кинос придал изваяниям родителей ощущение счастья, отнятого у них изменой Ясона. Ржавчина на статуях говорила о многом: о распаде любви, о смерти надежд.

А Кинос говорил:

– Мне нравится этот металл. Я его здесь нашел. Он прочнее бронзы. И от этого налета, от этой цветной патины, они кажутся совсем живыми.

В самом деле. Он был прав. Все зависит от того, как посмотреть. Это был его Железный Грааль.

Стало быть, не три острова – один: плетеные прутья, камень и железо. Остров Трех Братьев из видения Мунды – трех личин одного человека. В Ином Мире запутанная паутина Времени становится опасной ловушкой.

Оно гордо стоял перед статуями, заглядывая снизу им в лица.

– Я так скучал по ним, Антиох. Ты не представляешь. Мне здесь хорошо – и в то же время грустно.

Стоя здесь, я иногда нахожу новые силы, а порой отчаяние. Две статуи – как две створки дверей, и когда они открываются и я прохожу за них… – Он бросил на меня многозначительный взгляд, повторил: – Когда они открываются и я прохожу за них – я другой человек. Это от меня не зависит. Будь начеку, Антиох. Отравленный поджидает на берегу, среди яростной битвы.

Он поднял руку, коснулся статуи Медеи:

– Здесь я нахожу хоть немного покоя. Я помню, как мы бежали с матерью через дворец. Игра, думал я, игра в догонялки, отец гонится за нами с воинами, дает попробовать вкус войны, полной приключений жизни, что ждет впереди. Я слушал рассказы отца и не мог дождаться. А однажды утром проснулся и увидел себя чужаком в чужой стране. И не осталось ничего, кроме воспоминаний. Я питался ими. Питаюсь и сейчас. Тот человек, Ясон, найдет меня. Нас ждет примирение и обновление. Будет ли с ним мой брат? Не ведаю. А мать? Тебе это покажется странным, Антиох, но я чувствую, что она присматривала за мной все эти годы. Порой я просыпаюсь и нахожу слезы на своих щеках, слишком свежие, чтобы быть моими.

Он снова повернулся ко мне, прижимая шлем левым локтем, легко опустив правую руку на рукоять меча. Помолчал немного и добавил тихо:

– Да, меня воистину любят и оберегают, моя хрупкая жизнь не отброшена; вечность определяет наше дыхание, вечность определяет нашу жизнь…

Хотя эти слова он проговорил, обратив на меня блестящие глаза, я узнал в них песню. Скорбную песнь Медеи. Я часто слышал ее, хотя не знал, чьи смерти она оплакивала в своих стенах, в стенах своего дворца, что делила с Ясоном до его измены.

Но для Киноса эти слова не были погребальной песнью. Он цеплялся за них, как за соломинку жизни и надежды. Игрушек ему не хватило.

Как мне хотелось в тот миг в Тауровинду: в грязный, шумный, суетливый городок за ее высокими стенами, где жизнь и радость, злость и продолжение жизни сохранились, несмотря на перенесенное опустошение и смерть. Вокруг меня была дивной красы цитадель, прекрасный камень, сияющий дворец, огромный и пустой, наполненный лишь игрушками – игрушками, созданными из разума для человека, опустошенного одиночеством.

Материя снов и видений.

Как могла Медея, заботливая мать мальчика, допустить к сыну это безумие?

– У меня есть для тебя кое-что еще, – заговорил наконец Кинос. Он снова воспрянул духом, перехватил шлем за ремень и вообще расслабился. Улыбнулся и стал разительно похож на отца, хотя Ясон в его годы не был так разукрашен полузалеченными ранами.

Он провел меня к боковой стене святилища, толкнул железную дверцу и пропустил меня вперед в чудесный водный садик. Вперед уходил длинный ряд сосен и олив. Лазурный ручеек тихонько вытекал из храма в дальнем конце сада и падал в неглубокий пруд у наших ног, тихий и прозрачный, ясный, как голубой кристалл. Вода легонько плескала в берега.

Маленький корабль, не длиннее моего меча, двигая веслами, направлялся к нам по слабому течению озерца. Кинос подвел меня к причалу у мраморного берега, и корабль повернул туда же. Шесть бронзовых фигурок налегали на весла.

Корабль был Арго, все в нем было мне знакомо – от взгляда нарисованных глаз на носу до резной головы улыбающейся Афины на корме.

Бронзовые аргонавты подняли весла, когда корабль коснулся носом разукрашенного резьбой мола, и один из них – точная копия Тисамина – выскочил на «берег». Он привязал корабль. Остальные пятеро перебросили сходни и выбежали на сушу. Я узнал всех. Гилас даже помахал мне. Аталанта возилась со своим крохотным луком.

– Нужно подобрать для них надежное место, – сказал Кинос. – Возьми меч и спрячь его в ножны. Меч тебе все равно понадобится, когда мы выйдем из железного святилища.

Я сделал, как он советовал. Я знал, что он отдает мне. Шесть бронзовых колоссов вскарабкались по шву на коже и соскользнули в промасленное, почерневшее убежище меча.

– Колоссы у них внутри, – добавил Маленький Сновидец. – Я сделал броню из бронзы, потому что мне так нравится, и к тому же она поможет им добраться к хозяевам, что остались на берегу. Если те еще живы.

Под «броней» он подразумевал сами фигурки.

– Где ты их нашел? Колоссы?

– Девочка принесла. Дочь вождя. Я сперва не знал, что это такое. Колоссы очень странные и все разные. Их спрятал Арго, гордый старый корабль, в приюте изгнанников. Они мне сами сказали. Я, бывало, играл там с детьми вождя. Кимона я мог побороть. И мне очень нравилась Мунда. Но те женщины, что присматривали за детьми, стоило им меня заметить, прогоняли прочь. Для таких изгнанников, как я, там не было места.

– Я видел «Места, чтобы звать отца», которые ты устроил с детьми. Маленькие пещерки с маленькими мечтами.

– Девочка вернулась, когда я послал за ней. Она лишь смутно понимала, что с ней происходит. Думала, это игра. Я заставил ее так думать. Она вернулась в приют изгнанников и нашла там колоссы. Подобрала их, хоть и не знала, что это такое, и принесла сюда.

– Где теперь Мунда?

Его взгляд был жестким, безнадежный взгляд.

– Спит, – сказал он, глядя на меня. – Прости.

Я поднялся на ноги, осторожно придерживая ножны.

– Спит?

– Ты был так близко, что мог бы услышать ее дыхание. Я помню, как ты украл сделанных ею куколок. Сплетенных из соломы и прутиков. На том краю острова, где ты высадился в первый раз. Мне нравилось смотреть, как она их мастерит. Нравилось смотреть, как она играет. Я затем и послал за ней, чтобы было с кем поиграть.