Жажда - Страница 2

Кажется, я увлекся, цитируя по памяти положения одной из тех модных статей, великое множество которых печатается в наше время где угодно. Вдохновителем современных психиатров считается австриец Сигизмунд Фройд. По крайней мере, так мне говорил наш патологоанатом Карл Иванович.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что в океане массового психоза все же оставались островки благоразумия. Одним из них было Петербургское полицейское управление, где к сообщениям об убийствах в Кленовой роще отнеслись профессионально. Да, нашего брата следователя, привыкшего ко всему, трудно вывести из себя, так что всеобщая паника не коснулась уголовного отдела.

Итак, меня назначили вести расследование смертей в деревне. Многие коллеги мне завидовали. Они с удовольствием покинули бы Петербург и отправились в Кленовую рощу, где, по крайней мере, пыль не висит в воздухе, а от зданий, набережных и мостовых не исходит жар.

Я знал, почему выбор начальства пал на меня. Отнюдь не из-за того, что мне прежде не раз доводилось раскрывать сложные и громкие дела. Дни былой славы миновали. Я загубил свою репутацию, злоупотребляя горячительными напитками. Из управления меня не вышвырнули, памятуя былые заслуги, однако же не жалели. Проще говоря, решили, что если я не справлюсь, то всю вину можно будет легко свалить на меня. В случае неудачи я должен был стать козлом отпущения и с громким треском вылететь со службы.

Признаться, мне было все равно, какая участь постигнет меня. Со смертью Маши и Олежки из моей жизни ушло очень многое. Пусть я в конце концов и бросил пить, однако оправиться от потери семьи полностью не сумел.

Все же я понимал, почему амбициозные коллеги мне завидовали. Вместо того чтобы киснуть в душном управлении, я отправлялся расследовать дело, за несколько дней ставшее сенсацией. О нем писали не только петербургские газеты. Если бы мне удалось его распутать, то я наверняка получил бы «прощение» всех грехов. Возможно, даже повышение по службе. Мои товарищи мечтали сделать карьеру, прославиться, стать героями хроник. Иначе говоря – повторить мой давешний успех.

Я говорю о громком деле Коломенского душителя, разумеется. Полагаю, вы слышали о нем. Мои портреты в те времена красовались на первых полосах газет. Я был знаменитостью. Тогда мне казалось, что мир лежит у моих ног. Разве могло мне прийти в голову, что всего одна ночь унесет жизни Марии и Олежки, а заодно разрушит мою?

Начальник управления распорядился было прислать трупы из Кленовой рощи в Петербург для медицинской экспертизы, но потом малость поразмыслил и понял, что при такой жаре до города они попросту не доедут. Так что тела поджидали меня в деревне, в тамошнем морге.

Я получил суточные и материалы по делу, которых было всего ничего, оставил свою кошку Могилу на попечение младшего следователя Сомова и выехал из Петербурга в середине июля, практически не обремененный багажом. Я взял с собой только несколько смен белья, бритвенный прибор и набор инструментов, которые могли мне понадобиться при сборе и обработке улик.

Стояла неимоверная жара. Мне казалось, что засуха достигла своего пика. На домах трескалась краска и лопалась штукатурка, тротуары покрывал слой песчаной пыли. На балконах виднелись погибшие растения. Они свешивались через раскаленные железные перила подобно скелетам. В городе стоял отвратительный запах масляной краски, от которого кружилась голова. При вдохе легкие обжигал горячий воздух.

Люди прятались по домам, хоть как-то спасаясь от жары, улицы были пустынны. Когда экипаж, запряженный сонной кобылой, погоняемой таким же кучером, вез меня по ним, мне казалось, что я еду по городу, внезапно оставленному жителями. Будто злой волшебник разом уничтожил или похитил население целой европейской столицы.

Только голуби непонятно как умудрялись находить себе пропитание в этом царстве запустения. Они оживляли пейзаж, перелетая с крыши на крышу.

Меня сопровождал доктор Мериме – патологоанатом, которому предстояло провести вскрытие и тщательно исследовать тела. Он заменил в этом путешествии Карла Ивановича, уехавшего в Ростов Великий навестить престарелую тетку. Кажется, эта почтенная дама находилась при смерти, и наш славный добрый криминалист рассчитывал на немалое наследство.

С Мериме я был хорошо знаком. Иногда мы вместе ужинали в холостяцком клубе на Бронной. Доктор работал в городской больнице, но был хорошо известен и в управлении. Он часто привлекался полицией для медицинской экспертизы, и его заключения нередко оказывались решающими в ходе расследования. Этот милейший человек был рад составить мне компанию, удрать из своей больницы и от пациентов, хотя это, конечно, и не делало ему чести как врачевателю.

На вид доктору Мериме можно было дать лет сорок, но на самом деле он был гораздо старше. Многие мои коллеги считали, что ему пошел шестой десяток.

Невысокого роста, довольно плотного телосложения. Одевался он скромно, но со вкусом и даже некоторым изяществом, носил цветастые пышные галстуки и имел забавную привычку периодически протирать тонким батистовым платком круглые очки в серебряной оправе.

Он приехал в Россию лет двадцать назад послушать лекции знаменитого хирурга Пирогова, решил не возвращаться во Францию и остался в Петербурге. Семьей, правда, не обзавелся и жил принципиальным холостяком.

Я работал с ним не часто – обычно в расследованиях мне помогал Карл Иванович, но в тех двух-трех делах, когда криминалистом выступал Мериме, мы легко находили общий язык. Я не без оснований считал его человеком приятным и весьма знающим свое дело. По-русски он говорил прекрасно, почти без акцента.

Сейчас Мериме сидел в экипаже справа от меня и протирал платочком очки. Он периодически глядел сквозь стекла на солнце, дабы убедиться в их чистоте.

– Надеюсь, это путешествие пойдет на пользу нам обоим, – проговорил мой спутник. – В последнее время я видел одни трупы, и прогулки на природе мне нисколько не повредят. Не поверите, но из-за этой жары я возблагодарил судьбу за то, что стал патологоанатомом. Прохлада морга – единственное мое спасение. Что поделать, годы дают о себе знать. Помню, когда мы воевали в Китае, тоже стояла страшная жара. Нас повсюду подстерегали опасности, о которых цивилизованному человеку ничего не известно.

– Какие же? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Ядовитые твари и насекомые, норовящие отложить личинки в раны на вашем теле. Но тогда можно было спрятаться в тени, а ночью насладиться прохладой, – проговорил доктор, вытер пот со лба и убрал платок в карман. – А здесь, в Петербурге, духота совершенно невыносима. Посудите сами, не могу же я появиться на улице в расстегнутой сорочке! – Мериме даже фыркнул. – А в Китае мы зачастую именно так и поступали. Да, в дикой природе цивилизованный человек быстро избавляется от многих условностей. Но они быстро берут свое, стоит снова оказаться в обстановке европейской благопристойности.

Я с удовольствием слушал болтовню доктора, в особенности потому, что на нее не требовалось отвечать. Мериме был не самым взыскательным собеседником и вовсе не рассчитывал на то, что ему будут поддакивать. Это выгодно отличало его от большинства честолюбцев, заводящих долгие разговоры в надежде вызвать восхищение своей несчастной жертвы.

Впрочем, на этот раз слова доктора меня заинтересовали.

– Вы воевали в Китае? – спросил я, не скрывая удивления.

– Да, в качестве полевого хирурга. Это была «опиумная война», как ее назвали позже, – пояснил Мериме, видя мое недоумение. – Насмотрелся же я тогда на покойников. И на тех, что действительно были мертвы, и на тех, что еще оставались живы.

– Как это? – не понял я.

– Две трети китайцев курили опиум, мой друг. Наверное, даже больше. Вы видели когда-нибудь человека, который и дня не может прожить без того, чтобы не отравиться этой дрянью? Нет? А я видел. Высохшие двадцатилетние старики, не понимающие, где находятся, зачем живут на свете. Когда проходит дурман, все их мысли лишь о том, как достать новую дозу. Мы, французы, это поощряли. Торговать опиумом и держать огромную страну в наркотическом опьянении было выгодно не только нам, но и всей Европе. – В голосе доктора я услышал нотки горького осуждения. – Так-то, друг мой! А ведь не так давно наркотики считались медикаментами. К счастью, ныне с этим мифом покончено.