Жара в Архангельске (СИ) - Страница 94

— Я вообще-то думала, что как подруга ты будешь на моей стороне, — сказала она.

— Вот только мной манипулировать не надо, ладно? Особенно, пользуясь в таких целях словами о дружбе и бла-бла-бла!

Олива оторопела.

— А чего ты бесишься? Завидуешь, что ли?

— Я?.. Я завидую?!

И тут, как говорится, огниво чиркнуло.

Впоследствии ни Яна, ни Олива уже не помнили, с чего это началось, кто кому что сказал в начале, кто кому что ответил. Кровь шибанула в голову обеим, они вскочили и, стоя друг перед другом с искажёнными гневом лицами, шипели, как две кошки, выкрикивали друг другу оскорбления, друг друга перебивая, не слушая друг друга.

— Да ты и летом от зависти чуть не лопнула! Да! Завидуешь, что я замуж выхожу, а ты нет!

— А ты забыла, кем ты была! Чмо! Была чмом, и всегда им будешь!!

— Что?! Это я чмо?!

— Да, ты!!! Кому ты нужна, ты посмотри на себя! Ты думаешь, Салт с тобой, а он тебе рога наставляет! У тебя же под носом! Дура!

— Какие ещё рога?! Чё ты плетёшь?

— А такие рога! Большие, ветвистые! Он давно уже ко мне перебежал, а ты не заметила! Вот так-то, дорогая моя Олива!

И Олива, как пыльным мешком саданутая, так и села с раскрытым ртом.

Говорят, когда на человека обрушивается убийственная новость — мозг поначалу блокирует эту информацию, отказываясь её воспринимать, чтобы медленно подготовить организм к стрессу. Первое, что приходит в голову в таких ситуациях — неверие в реальность происходящего. «Это чушь!» «Это абсурд!» «Этого не может быть!» — вот первая мысль-реакция, которая возникает в ответ. Правда, не всегда. Не у всех. Но Олива относилась как раз к такому типу.

— Ты врёшь, — выдавила из себя она, когда обрела способность говорить.

— Спроси Салтыкова сама, если не веришь мне, — сказала Яна, — Хотя, он наверняка начнёт выкручиваться, как он обычно это делает…

Олива сгорбилась, обхватив колени руками.

— Что ж, выходит, он и тебя опутал… — медленно произнесла она.

— Никто меня не опутал, — Яна уже собрала свою тележку, — Мне плевать на Салтыкова. Да и на тебя тоже.

Олива закрыла лицо руками и заплакала.

— Тогда зачем тебе это надо было? Поиздеваться надо мной захотела? Реванш взять?

— Думай, что хочешь.

Яна вышла в коридор, быстро оделась и, выкатив тележку, захлопнула за собой дверь. Олива же продолжала сидеть, не повернув головы. В данный момент она понимала одно — подруги у неё больше нет.

Да и была ли Яна когда-нибудь настоящей подругой? Олива сидела и медленно перебирала воспоминания, связанные с ней, её вечные попытки как-нибудь уколоть, унизить Оливу, её презрительно-снисходительный тон… А Олива все эти годы цеплялась за эту дружбу, как за спасительную соломинку, искренне полагая, что Яна желает ей добра. Да и ей ли, Оливе, несчастному чмошному Филипку, было разбрасываться друзьями, когда с ней в Москве никто больше толком и не общался?..

Ладно, ушла она — и пускай… И пускай… Никто не заплачет. Но Салтыков… Салтыков, который, казалось, ещё вчера клялся ей в вечной и верной любви!.. Подонок… Какой же он подонок…

«Но я же знала, какой он; я знала это ещё год назад, что он такой, что он может так поступить… — рассуждала Олива сама с собой, — Дура, понадеялась, что со мной он изменится! Люди не меняются…»

А может, Янка действительно всё наврала?..

Однако, додумать эту мысль до конца Олива не успела, так как вернулся Салтыков. Но он был не один, а с Мочалычем.

— Мелкий, бери сумки…

Олива долгим, пронзительным вглядом осмотрела его низкорослую коренастую фигуру в коричневой дублёнке и повязанном снаружи тёмно-красном шарфе.

«Нет, что-то в нём есть подлое всё-таки…» — промелькнуло у неё в голове.

«А я не подлая? Я же тоже его обманула, и теперь трясусь, что обман раскроется, — тут же подумала Олива, — Кругом ложь, враньё, предательство… Километры лжи… Мерзко…»

Олива взяла у него сумку, посмотрела, что внутри. Там лежали смятые наволочки, бутылки жигулёвского пива и торт «Южная ночь» в магазинной коробке, и это тоже показалось ей лживым и отвратительным.

Она свалила сумки на кухне и, не говоря ни слова, прошла в спальню. Не включая света, Олива в одежде легла в кровать и лежала долго поверх одеяла. Она слышала, как невнятно базарили о чём-то на кухне Салтыков с Мочалычем, чувствовала доносящийся оттуда запах сигарет, и её трясло.

Наконец, Мочалыч ушёл. Как только за ним захлопнулась входная дверь, Олива босиком вышла в коридор и направилась к Салтыкову.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — сурово спросила она его.

— Что именно?

— Ну, например, спросить, где Яна.

— Ну, и где Яна? — спросил Салтыков довольно безразличным тоном.

И Олива, кривляясь, словно обезьяна, замахала руками:

— Уехала твоя Яна! Улетела!

— Почему это она моя? — глядя в сторону, хмыкнул он.

— Он ещё спрашивает, почему?! — Олива подскочила к Салтыкову и вдруг наотмашь ударила его по щеке, — Подонок! Ты с ней спал!!!

Салтыков схватился за побагровевшую от удара щёку и выругался матом. Олива же, не в силах более сдерживаться, начала громить и швырять об стены всё, что попадалось ей под руки и под ноги.

— Ты что творишь?! — Салтыков подскочил и схватил её за локти.

— Уйди!!! Я ненавижу тебя!!! Ненавижу!!! — исступлённо орала она, пытаясь отпихнуть его от себя, — Ты хуже всех!!! Ты чудовище!!! А-а-а-а-а!!!

Салтыков взвалил её себе на спину, как мешок с картошкой, отнёс в ванную и окунул её голову в струю холодной воды из-под крана.

— Успокоилась?

— Она сама мне сказала… что ты к ней перебежал… — клацая зубами, выговорила Олива и снова разразилась плачем.

— Так, всё, хватит с меня, — Салтыков швырнул на тумбочку ключи.

Олива мгновенно поняла, что это значит. Она вскочила и, встав в прихожей в дверях, загородила ему выход.

— Я никуда тебя не пущу!!!

— Отойди!

Салтыков резко отодвинул её и она, дико взревев, грянулась ничком на пол, молотя по нему кулаками и головой.

— Ты не смеешь так поступать со мной!!! Не смеешь!!!

Салтыков схватил Оливу за руку, дёрнул вверх и поднял её на ноги.

— Мне что, «скорую» вызвать?

Она судорожно вцепилась в него.

— Скажи, что у тебя с ней ничего не было!!! Скажи мне, я умоляю тебя!!!

— У меня с ней ничего не было, — сказал Салтыков, прижимая Оливу к себе.

— Ты врёшь… Ты всё врёшь…

Он отнёс её в постель, уложил. Олива больше не истерила и покорно далась ему в руки. Только, когда он встал, чтобы покинуть комнату, она нащупала в темноте его руку и сжала.

— Не уходи, — хрипло и тихо попросила она, — Останься со мной. Будь со мной всегда… всегда… Ты же обещал…

Салтыков покорно и устало опустился на постель рядом с ней.

— Ты не уйдёшь? — снова спросила его Олива.

— Нет.

— У тебя правда с ней ничего не было?

— Правда, — глядя в сторону, произнёс Салтыков, — Спи, мелкий.

Олива утомлённо закрыла глаза. Мелкий… Как ей хотелось навсегда оставаться для него мелким, всегда слышать из его уст это прозвище, которое когда-то так бесило её, а теперь было ей необходимо как воздух, как его присутствие, как его три волшебных слова «я тебя люблю»…

«Завтра я скажу ему всю правду, — уже засыпая, подумала Олива, — Я объясню ему, что просто очень сильно боялась его потерять, и поэтому пошла на это гнусное враньё с беременностью… Он поймёт… Мы простим друг другу всё, и между нами никогда больше не будет лжи…»

«А может, сейчас сказать?» — вяло плеснулось в её мозгу.

И это было последнее, о чём она подумала в тот воскресный вечер.

Олива проснулась часов в одиннадцать. По привычке провела рукой рядом с собой, ища Салтыкова, но ощутила лишь пустую подушку. «Наверное, уже ушёл на работу», — подумала она и открыла глаза.

Хмурое зимнее утро заглядывало в окно сквозь полоску штор, освещая комнату, которая без ёлки и без разобранного стола выглядела теперь какой-то пустой. Непривычная пустота была и на подоконнике, и на противоположном диване, где Салтыков обычно ворохом скидывал свою одежду.