Жара и Снежинка (СИ) - Страница 3

— Снег, давай не отвлекайся! — рыкнул один парень из кружка. Стас нахмурился, а я понял, что мне пиздец.

Да, пока мы два месяца вливались в коллектив и все такое, я первым делом занялся вплотную своей кличкой. Поймите меня правильно, счет шел на минуты. Быть Снежком я больше не мог. Поэтому сразу дал понять, что я «Никита», «Ник», «Снег» — кто угодно, но не снежок. Одному умнику даже пришлось в зубы заехать за попытку пошутить.

Я прикрыл глаза и стал молиться. Сразу всем. Мне было неважно, кто мне поможет, (как и то, что я, по сути, был атеистом) потому что, если бы мне сейчас помог Аллах и запечатал рот Жарскому, ей-богу, я бы обратился в ислам и сделал обрезание в ту же секунду. Но ни Иисус, ни Аллах, ни Кришна, ни все остальные жители заоблачных высот не сжалились надо мной.

Тем временем Жарский обрел дар речи.

— Снег? — ухмыльнулся он.

— Просто молчи, — я искренне надеялся, что мой голос похож на веяние холода, а не на блеяние обосравшейся перед волком овцы.

— Дай угадаю, — Стас оглядел костюмы ребят, их было немного, мы только начали свои репетиции, — ты пробуешься на роль Снеговика, — кто-то сзади заржал.

— Если у меня такая фамилия, это не значит, что я всю жизнь буду связан с ней, тебе не приходило такое в голову? Просто, если рассуждать как ты, полагаю, я в будущем буду продавцом мороженого, а ты — жарить шашлык, — меня откровенно несло. Я это понимал. И попытался взять себя в руки. — И я не снеговик, а Дед Мороз, — гордо добавил я.

Дальше он начал говорить… Я сказал, что пытался взять себя в руки? Забудьте. В руки я взял его морду. Таким в этой школе меня еще не видели. Кстати, роль я получил. А козлина эта, надеюсь, получила гематому на всю щеку. Правда, я тоже понес потери…

«Лучше бы я согласился на Снеговика», — подумалось мне. Потому что после моей речи Жарский убил двухмесячную работу над созданием собственного прозвища одной фразой. Именно поэтому я и слетел с катушек.

Теперь, с его легкой руки, я — Снежинка. Нет, я занимаю то же место в школьной системе, что и раньше. Меня не гнобят и не кричат вдогонку «Педик». Просто я — Снежинка. Вот так, блять.

И это было началом конца нашего затишья. Почему именно «начало конца», а не конец? Потому что я ближайшие несколько дней просто тупо его игнорировал. Вообще не замечал. И вот тогда я понял, что мне его, чтоб ему пусто было, не хватает. Этот факт был как гром среди ясного неба. Потому что я, конечно, мог заскучать, когда он болел, но чтобы самому объявить бойкот и самому от этого страдать…

Все решилось через несколько дней, на дне рождения у одноклассника. В последний день четверти. Я же не знал, что три класса НАСТОЛЬКО дружны. А они, представьте себе, дружили. Ну я откуда знал? Шел себе и шел, зашел в подъезд, крикнул кому-то в лифте, чтоб двери придержали…

Блять, лучше бы я шел на седьмой этаж пешком! Стас, судя по его охуевшему виду, тоже не ожидал.

— А ты что тут забыл? — «обрадовался» он мне.

— К однокласснику еду, — программа по генерированию шуток пока в моей голове не работала, поэтому на грубость я не ответил.

— Ясно.

— Ну да.

— Угу.

Заебись, блять. Разговор двух дебилов. Надо ли говорить, что в тот день мы не разговаривали? Вообще. Он пил и заигрывал с девушками. Я пил и думал, что пора бы эту самую девушку заиметь. Хули я уже два месяца без секса?

Я свалил через полтора часа домой в тот день. В каникулы я уходил морально уставшим и нихуя не понимающим.

А вернувшись с каникул, мы начали все заново. Не с чистого листа, как все, наверное, понадеялись, а просто вернулись к прерванным игрищам. Я выкладывался как мог. Что я только не делал. Он тоже свою фантазию не жалел. Но, хоть со стороны и казалось, что мы вернулись в прошлое, я чувствовал, что все пиздец как изменилось. Все шутки, все приколы приобрели второй смысл, который понимали только мы (я надеюсь).

Я готов был занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, что действительно сидит под коркой мозга. Я все еще помнил этот чертов поцелуй. Наверное, потому я так и изводил его. Мстил за то, что не могу забыть. Интересно, а он забыл?

Конец полугодия. Стас.

Я стоял на балконе и курил. Никогда не считал себя заядлым курильщиком, но в последнее время все труднее давалось нахождение в большой компании без никотиновых палочек. А все из-за него.

Долбанный придурок! Ну вот знал же, не надо трогать этого нимбоносца с оттопыренными ушами! Так нет же, залепил ему жвачку прямо в белые патлы. Дебил! А ведь у меня по жизни отличная интуиция. А может, не интуиция, а чувство самосохранения. Не суть. Так вот, я всегда знал, когда что-то делать или не делать, сказать или нет, пойти или не пойти. И самое обидное, что в тот сраный день я чувствовал всем своим маленьким щупленьким нутром, что НЕ НАДО трогать этого пацаненка. Он вообще мне с самого начала не понравился. Слишком смазливый, слишком правильный, слишком… не такой, как я. Я привык быть впереди и почему-то испугался, что этот херувим лопоухий меня обскачет. И руки сами достали жвачку и зарядили её в макушку белобрысому. И понеслось…

Эх… Я поглубже вынырнул башкой на улицу, вдыхая свежий, морозный воздух. Двадцать девятое декабря. Сегодня был последний учебный день. Дальше каникулы. И, как во всех дружных классах, это дело бурно отмечалось. Выбор пал на Таньку из нашего класса, а точнее, на дачу ее родителей. Снова. Родители девушки, конечно, не собирались оставлять нас совсем без контроля, но у них через два дома жили друзья. Так что чета Степановых дала последние напутствия из серии «не пить, не курить, баб не ебать» и, пообещав заглядывать, свалила.

Когда мы только со Снежным пришли в новую школу, там было сформировано три десятых класса. Мой, с уклоном на обществознание и историю, его химико-биологический, и обычный общеобразовательный. Там учились те, кто еще не определился, куда хочет угробить пять лет учебы в ВУЗе. Так вот, вопреки всему, нас приняли хорошо. Мы прекратили на время свои подначки, завоевывая доверие учеников и учителей.

Все три класса были дружны между собой, учитывая, что львиная доля ребят была знакома с первых классов. Поэтому я скоро сам не заметил, как раззнакомился со всей параллелью и стал частью большой компании десятиклассников. И Снежного, как в наказание за все мои грехи в прошлой жизни, как вы понимаете, тоже туда занесло. До нас, я в этом почти уверен, одновременно дошел этот факт. Потому что мы не бегали огромным двадцатиглавым табуном курить за ворота школы. И я думал, что моя компашка — это вот она, рядом. Ага, хуй мне. Ближайший день рождения его одноклассника, куда были приглашены и ученики с параллели, включая меня, и мы со Снежным столкнулись нос к носу в лифте в доме именинника. Все было ясно, как Божий день.

После мы, не сговариваясь, принялись за старое. Только как раньше уже не получалось. Тот поцелуй (а я ведь сам не знаю, как так вышло) не смог забыть ни я, ни он. Я это видел. Читал по блядским голубым глазам, по тому, как иногда он вертит лохматой башкой, ища меня в толпе и как замирает, когда находит. Все было по-новому. Мы сильно изощрялись в подковырках. Но то, как мы шутили, приобрело двойное дно, второй смысл.

И вот сейчас я и еще человек двадцать, включая блондинчика, находимся на территории двухэтажного кирпичного дома моей одноклассницы и отмечаем окончание года. А мне тошно. Тошно от того, как эта патлатая гнида веселит девчонок своими байками, как та же Танька не отводит влюбленного взгляда от его глаз. И я понимаю, что ревную. К сожалению, не Таньку. И от этого не просто тошно, а блевать хочется.

— Ай, сука, — сигарета, про которую я уж и думать забыл, сама себя докурила и обожгла мои пальцы. Кинув бычок в окно, я еще решил немного постоять. Ну, а куда идти? Самые пьяные из компании побежали снеговика лепить. Я даже слышу их смех. А остальные пошли нарушать указание предков. Кто бухает, кто ебется. В общем, я не хотел ни первого, ни второго, ни третьего. Зато кто-то захотел моей компании, потому что я услышал, как открывается дверь в комнату, которая вела на балкон, где я и находился. Поворачиваю голову. Никита, мать его, Снежный. Я уже говорил, что мы не можем друг без друга? Значит, говорю.