Зеркало сновидений - Страница 12
— Отец Джереми! Как прекрасно, что вы здесь…
Вот с этим я мог бы поспорить.
— Я повсюду искала вас… Я — Магдалена, сестра Вениамина…
Магда? Ой, как интересно! И что же ты делаешь во сне Бенни?
— …Вениамин отправился искать Элеонор, и я поняла, что он пошёл в Гримроуд-парк, а потом стемнело, и я просто не находила себе места, и… Вы знаете, где он? Вы можете ему помочь?
Магда говорит ещё что-то, но я уже плохо различаю смысл слов, не понимаю даже того, что сам отвечаю ей, пытаясь утешить, обнадёжить. Я вижу, как луна начинает сползать с неба — но не за горизонт, а куда-то вглубь, в темноту, которая почему-то пошла складками. Сон Бенни заканчивается; но моя роль ещё не сыграна до конца, и я — её заложник. И я снова бегу, теперь к тем воротам, где оставил Вениамина; я знаю заранее, что не обнаружу его там, что он уже в парке, вместе с Элеонор, но ничего не могу с собой поделать. Один семимильный шаг, второй — и я смотрю на опустевшую улицу перед воротами. Третий, четвёртый шаг — и я снова в Гримроуд-парке, куда бы не пошёл дажё под страхом расстрела. Плечо наливается тупой болью, начинают чесаться дёсны, но я знаю, что Бенни проснётся раньше, чем я стану волком.
Я опять на поляне, откуда расходятся пять тропинок. В прошлый раз я шёл к ней полчаса, теперь — полсекунды; время в гаснущем сне сжимается, как и пространство. На этот раз передо мной три силуэта…
Только теперь, слишком поздно, приходит понимание. Я — словно персонаж, которому за миг до финала дали прочитать почти написанную книгу. Я наивно возомнил себя главным героем, хотя с самого начала знал, что мне отведена лишь одна из второстепенных сюжетных линий. Мои блуждания по лесу не имели для книги почти никакого значения: она была о том, как Вениамин, немного подождав священника Джереми у ворот, сам отправился в Гримроуд-парк — чтобы встретить там свою невесту, теперь навеки обвенчанную с потусторонним миром. И когда Элеонор раскрыла свои объятия, Вениамин видел лишь её губы, не замечая выдвигающихся из-за них клыков… И почти одновременно с тем, как в его жилах перестала течь кровь, на его руке сомкнулось металлическое кольцо; по мере того, как он переставал быть человеком, холодный металл жёг всё сильнее и сильнее…
Теперь я вижу лишь развязку. Волк лежит чуть поодаль, а Элеонор надевает на шею Вениамину цепочку с ключом.
Этот ключ — от оков, которыми рука Элеонор соединена с рукой Вениамина. И мне даже отсюда виден блеск серебра и гримасы боли на их лицах; у неё — лёгкая, подавленная, а у него…
— Отпусти меня! Умоляю тебя, отпусти!
— Нет, — шипит Элеонор. — Сам возьми ключ и освободись… если хочешь…
— Но он из серебра! Теперь я не могу коснуться его!
— Какое мне дело… Отныне ты обречён на меня и на боль — и на знание того, что путь к спасению в твоих руках, но тебе до него не дотянуться…
Слышит ли он это — не Вениамин, а сам Бенни? Понимает ли?..
— Джереми, — долетает до меня сиплый шёпот, — беги… Со мной всё кончено… Скажи Магдалене…
Но у меня уже нет времени слушать, что он хочет передать Магдалене. Я бегу через парк, между уползающими в землю деревьями, мимо обрушивающейся церкви, к воротам, за которыми ждёт одинокая девушка. Мир гаснет, я уже почти ничего не вижу, не слышу, не чувствую, не думаю…
— Отец Джереми! Он жив? Скажите, у меня есть надежда?
Почти на ощупь — найти её руки, увидеть глаза — последнее, что я увижу здесь…
— Надежда есть, дитя моё. Но не более.
Пробуждение было не столь резким, как в прошлый раз. Мои глаза распахнулись, пришло сознание того, что ещё один этап пути позади, что я успел найти дорогу в сон Магды за секунду до того, как сон Бенни закончился; но я не чувствовал ни радости, ни удовлетворения. В душе медленно оседала тоска — и страх; чувства, которые приходят после того, как заглянешь опасности прямо в лицо.
Меня не тревожили воспоминания о вампирах и оборотнях. Я понимал, что избежал куда большей опасности — не сейчас, а когда-то давно.
Этот сон мог присниться мне самому.
Следующей ночью ко мне снова явился Гипнос.
Я уже успел выйти из своего сна, но ещё не проник в сон Магды. Темнота ушла, уступив место абсолютной белизне. В обычных условиях мне бы это не слишком понравилось: слишком похож был этот ровный свет на тот, который описывают в рассказах про клиническую смерть; свет другого мира, не режущий глаза, не отбрасывающий тени, не встречающий никакой преграды на своём пути. Однако я точно знал, что это не смерть, а всего лишь сон — и появление знакомой серой фигуры лишь подтвердило мою мысль.
— Доброй ночи, Гипнос, — помахал я ему рукой.
— Я вижу, ты так и не отказался от своей затеи, — его голос был по-прежнему мрачен, но в нём уже не было той тревоги, которая так удивила меня вчера. Или она просто сменилась безнадёжностью? Я не захотел разобрать.
— Ну, затея-то не столько моя, сколько твоя, — поддел я его. — Брось, всё идёт, как задумано. Правда, в сон Магды я едва не опоздал, но…
— Лучше бы ты опоздал! — раздражённо воскликнул Гипнос. — У тебя было бы время ещё немножко поразмыслить: может, ты бы и понял, какую делаешь ошибку…
— Делаю ошибку… — саркастически повторил я. — А что, если ошибаешься ты? Я прошёл через сон Бенни и не увидел там даже признаков Танатоса.
— Не увидел? — в голосе Гипноса было гораздо больше сарказма, чем в моём. — А откуда, думаешь, взялся чёрный цвет, в который был окрашен этот сон? Откуда в него пришли упыри и вурдалаки? Откуда в церкви взялась орава пьяных готов? Ты думаешь, они были в сознании твоего друга? Нет, он бы видел их другими глазами, и этот притон стал бы не источником зла, а убежищем от опасности. Ты помнишь, как чуть не превратился в волка? Ещё немного — и Танатос бы взял своё…
— Пусть так, — недоверчиво проговорил я, — но почему тогда он не явился сам, как во сне Эл? Он мог принять облик какого-нибудь готического чудовища — вампира, оборотня, хоть самого Сатаны. Но ничего подобного я так и не увидел.
Гипнос не ответил. Он повернулся ко мне спиной, всем видом показывая, что не намерен больше меня переубеждать. После этой небольшой демонстрации он шагнул в свет и растворился в нём, как в тумане. И уже из ниоткуда до меня донеслись слова:
— Может быть, это потому, что ты не успел увидеть свою Вивиан…
Я не стал задумываться над услышанным. Под самоуверенностью я скрывал признание того, что Гипнос прав, прав во всём, что касается его стихии — снов. И в его последних словах я чувствовал правду, которая могла бы оказаться слишком страшной для меня. Поэтому я не стал обращать на них внимания.
Вместо этого я стал думать о Магде.
Только тогда я понял, что почти не помню, как она выглядит. Во сне Бенни я не сумел её толком разглядеть; к тому же его зеркало сновидений наверняка отразило её преображённой. Чётко я представлял только её глаза: в них я успел вглядеться перед тем, как меня выбросило в реальность, но, впрочем, и без того хорошо их помнил.
Глаза особенно ярко выделялись на фоне непримечательной внешности Магды. Поймать их взгляд было не так-то просто: в основном они смотрели или в пол, или куда-то в сторону, и из них не уходило выражение смущения и какой-то неловкости. Помнится, под конец мне самому стало неудобно: мне постоянно казалось, будто я знаю про Магду что-то нехорошее, и поэтому она меня избегает. Впрочем, я не мог даже приблизительно представить, как могла эта тихая, скромная девушка в своей жизни совершить что-то нехорошее — да ещё и так, чтобы я об этом узнал.
Остальных, насколько я помню, такие мысли не занимали. Эл любое молчание готова была заполнить своим голосом, Бенни слушал только Эл, Мэтт вообще почти никого не слушал, а Вивиан… Когда я думал о Вивиан, меня переставала заботить Магда. Поэтому молчаливая синеглазая девушка могла спокойно следить за происходящим со стороны, не вмешиваясь — и, вполне возможно, получая от этого своё удовольствие.