Зеркальные очки - Страница 61

Образ Гагарина превратился для него в идефикс, он снова и снова пересматривал крупнозернистые, шестидесятых годов, телевыпуски новостей, которые неизбежно заканчивались известием о смерти космонавта. В несвежем воздухе Космограда, казалось, парили духи мучеников. Гагарина, первого экипажа «Салюта», американцев, зажарившихся живьем в угловатом «Аполлоне»…

Ему часто снилась Татьяна, взгляд ее был похож на тот, которым смотрели портреты со стены. А однажды он проснулся, или ему приснилось, что он проснулся в Татьянином «Салюте», в своем старом форменном комбинезоне, с фонариком, работающим от батареек, на лбу. Со стороны, словно просматривая кинохронику, он увидел, как отрывает от груди Звезду Циолковского и прикалывает на ее пилотское удостоверение.

Когда раздался стук, он решил, что и это ему тоже приснилось.

Круговой запор люка отворился.

В голубоватом, мерцающем свете старой хроники он увидел чернокожую женщину в очках-консервах. Ее спутанные волосы торчали скрутившимися в штопор кобрами. За ее спиной в невесомости развевался шелковый летчицкий шарф.

— Энди, тебе стоит подойти и взглянуть на это, — произнесла она по-английски.

Маленький, лысый, мускулистый мужчина, одетый лишь в набедренную повязку и ремень с инструментами, подплыл к ней и заглянул внутрь.

— Он жив?

— Естественно, я жив, — отозвался Королев по-английски с небольшим акцентом.

Тот, кого назвали Энди, вплыл внутрь, поближе.

— С тобой все нормально, парень? — На его правом бицепсе была татуировка в виде геодезического воздушного шара над перекрещенными молниями и надписью: «СОЛНЕЧНАЯ ИСКОРКА 15, ЮТА». — Мы не думали, что встретим здесь кого-нибудь.

— Я, в общем, тоже. — Королев моргал.

— Мы сюда жить приехали, — сообщила женщина, подплыв поближе.

— Мы с шаров. Сквоттеры, так сказать. Пошел слух, что здесь больше никто не живет. Ты в курсе, что орбита снижается? — Мужчина перевернулся в воздухе через голову, инструменты на ремне звякнули. — Эта невесомость — такая прикольная!

— Господи, — добавила женщина, — я все к ней никак не приспособлюсь. Она прекрасна. Как будто свободное падение без парашюта, только ветра нет.

Королев уставился на мужчину: у того был такой раздолбайски-беспечный вид, словно он не просыхал от свободы с рождения.

— Но у вас же даже нет космодрома!

— Космодрома? — рассмеялся Энди. — Так мы на тросах затащили ракетные ускорители на шары, скинули вниз, ну и запустили прямо в падении.

— Безумие какое-то, — только и сказал Королев.

— Но мы же здесь, так ведь?

Королев кивнул. Если происходящее ему снилось, то сон был очень диковинным.

— Полковник Юрий Васильевич Королев, — представился он.

— Марс! — женщина хлопнула в ладоши. — Вот погодите, дети услышат!

Она сняла с переборки модельку лунохода и начала ее заводить.

— Послушайте, — сказал мужчина. — У меня работа. Там, за бортом, несколько ускорителей. Надо бы поднять эту штуковину, пока она не сгорела.

Что-то ударило в обшивку, Космоград зазвенел, как колокол.

— Это из Талсы. — Энди посмотрел на часы. — Как раз вовремя.

— Но почему? — Королев недоуменно покачал головой. — Почему вы прилетели?

— Мы же рассказывали. Чтобы жить здесь. Можно чуток тут расшириться, пристроить что-нибудь. Все говорили, что в шарах мы жить не сможем, так наоборот, только мы их и поддерживали в рабочем состоянии. У нас был единственный шанс выбраться сюда своими силами. Кому охота жить тут заради какого-нибудь правительства, армейского дуболома или своры писак? Нужно собственное желаниежить на фронтире, в крови оно должно быть.

Королев улыбнулся, Энди оскалил зубы в ответ.

— Мы подобрали все эти силовые кабели и просто взлетели вверх. А уже когда наверху, парень, остается либо сдохнуть, либо сделать Большой Прыжок. — Он поднял голос: — И назад оборачиваться нельзя, нет, сэр! Мы совершили Прыжок, теперь здесь будем обустраиваться!

Женщина приладила луноход колесиками на липучках к обшивке корпуса и отпустила. Тот, весело жужжа, пополз у них над головами.

— Прикольный! Детям понравится.

Королев заглянул Энди в глаза. Космоград снова вздрогнул, моделька слегка сменила курс.

— Восточный Лос-Анджелес, — сообщила женщина. — В нем дети.

Она сняла очки, глаза ее светились знакомым Королеву безумием.

— Что ж… — Энди побренчал инструментами на поясе. — Может, проведете для нас экскурсию?

МОЦАРТ В ЗЕРКАЛЬНЫХ ОЧКАХ [84]

Эта лихая фантазия о путешествиях во времени родилась в характерном для Движения духе веселого товарищества. Безудержная энергия, едкая политическая сатира — верные признаки того, что авторы хотят поговорить о наболевшем: об Америке, о странах третьего мира, о «развитии» и «эксплуатации». А также о фантастике — о том, что энергичность и веселье присущи ей по праву рождения.

Образ Вольфганга Амадея Моцарта особенно созвучен нынешнему десятилетию: композитор фигурирует в кинофильмах, в бродвейских пьесах, в музыкальных видеоклипах, а также в фантастике. Любопытный случай культурной синхронности. Нескладно что-то в восьмидесятых. И никуда нам всем не деться.

С горы к северу от города Райс обозревал Зальцбург восемнадцатого века, раскинувшийся под ним, как обеденный стол. Громадные гиперболоидные башни [85]и раздувшиеся луковицы нефтехранилищ заслоняли собою руины кафедрального собора Святого Руперта. Из труб нефтеперабатывающего завода валил густой белый дым. Сидя в тени увядающего дуба, Райс вдыхал нефтяную гарь.

Величественное зрелище доставляло ему удовольствие. В конце концов, никто не подписывается на участие в предприятии, связанном с перемещением во времени, если не ловит кайфа от таких контрастов. Вроде фаллоса насосной установки, притаившейся на центральной площади Конвента, или по линейке прочерченных линий трубопроводов, разрывавших лабиринт мощеных улочек. Туговато, конечно, пришлось городишку, но за собою вины Райс не чувствовал. Временной луч случайным образом сфокусировался на коренной породе под Зальцбургом, в которой и вспух пузырь, соединяющий этот мир с временем Райса.

Он первый раз видел комплекс извне окружавшей его высокой металлической сетки изгороди. Он руководил бригадами по всей планете: конопатившими нантакетские китобойные суда, чтобы служили нефтетанкерами; обучавшими местных водопроводчиков прокладывать трубы в Синае и Мексиканском заливе.

И вот наконец он сам вышел на волю. Сазерленд, директор по связям с общественностью, предостерегала его от походов в город. Но Райсу ее мнение было по барабану. Самые мелкие происшествия выводили Сазерленд из себя. Она ночей не спала, пытаясь урегулировать самые тривиальные жалобы аборигенов. Она могла часами распекать «привратный люд» — местных, которые день и ночь осаждали квадратную милю комплекса, выклянчивая радиоприемники, нейлон или укол пенициллина.

Ну и черт с ней, решил Райс. Завод пущен в строй раньше срока, право на отдых честно заработано. Того же, кто не в силах найти себе по душе приключение в году от Рождества Господа нашего 1775-м, следовало пристрелить промеж глаз, — так он считал. Райс поднялся на ноги, отряхнул батистовым платком с рук раздутую ветром сажу.

Вверх по склону к нему, вихляя из стороны в сторону и чихая мотором, приближался мопед. У ездока не особенно получалось держать ноги, обутые в бальные туфли с пряжками, на высоком каблуке, на педалях. На правом плече у него балансировал внушительных размеров переносной стереомагнитофон. Мопед дернулся и остановился на почтительном расстоянии от Райса, тот узнал музыку с кассеты: симфония № 40 соль минор.

Парень прикрутил звук, когда Райс подошел к нему.

— Добрый вечер, мистер директор завода, сэр. Я не мешаю?