Зеркальные очки - Страница 52

Он останавливается перед встроенным в шкаф ростовым зеркалом. Зеркала до сих пор вызывают в нем необоримое восхищение. Этот беспрекословно повторяющий твои движения двойник, лишенный любой воли, кроме твоей собственной. Недостижимая и безмолвная копия окружающего мира на заднем плане. Когда в Брунглях у него еще были глаза, Кремень видел свое отражение лишь в лужах и осколках стекла. Теперь, рассматривая в зеркале опрятного незнакомца, он ищет в облике ключи к скрывающейся под ним личности.

Кремень худ и невысок — недоедание сказалось на фигуре, но руки-ноги у него на месте, а скудные мускулы крепки. Из коротких рукавов черного комбинезона выглядывает загрубевшая от непогоды, покрытая шрамами плоть. В тапочках из крепчайшей биокожи чувствуешь себя будто босым.

Его лицо иссечено множеством граней, как на той странной картине в спальне. («Пикассо» — так вроде бы пояснила Юнь.) Твердая челюсть, узкий нос, светлая щетина на черепе. Глаза — нечеловеческие фасетчатые матово-черные полусферы. («Но не отбирайте их, пожалуйста, я сделаю все, что вы пожелаете».)

За его спиной открывается входная дверь. Это Юнь. Нетерпеливой волной слова машинально выплескиваются из Кремнева рта, накладываясь на слова Юнь и к концу фразы сливаясь с ними в единое целое.

— Я хотел бы встретиться с…

— Мы вскоре увидимся с…

— …Элис Цитрин.

Из окон пятьюдесятью этажами выше Кремневых город выглядит еще более впечатляюще. От Юнь Кремень узнал, что земли, на которой стоит здание, век назад еще не было. Большой кусок Ист-ривер к югу от Бруклинского моста был засыпан во время бума нулевых, последовавшего за Вторым конституционным съездом.

Кремень увеличивает отношение электронов к фотонам: Ист-ривер превращается в белую огненную полосу. Манипуляция помогает отвлечься и расслабиться.

— Встаньте рядом со мною. — Юнь указывает на диск сразу за дверьми лифта, за несколько метров перед еще одним входом.

Кремень подчиняется: он будто чувствует ощупывающие его лучи сканера; или тут сказывается близость Юнь, которая касается его локтем? Ее аромат наполняет его, Кремень изо всех сил надеется, что зрение не сможет притупить другие чувства.

Дверь перед ними беззвучно открывается.

Юнь ведет его внутрь, туда, где их ожидает Элис Цитрин.

Она сидит в самоходном кресле внутри подковообразного ряда экранов. Ее кукурузно-желтые волосы коротко подстрижены, кожа ровная, без морщин, но Кремень ощущает, что она очень стара, — таким же образом, как он ощущал эмоции окружающих, будучи слепым. Он всматривается в ее орлиный профиль, кажущийся знакомым, как лицо, некогда увиденное во сне.

Она разворачивается на кресле, смотрит в глаза. Юнь останавливает его в метре от полированной консоли.

— Рада встретиться с вами, мистер Кремень, — приветствует его Цитрин. — Полагаю, вы хорошо устроились, жалоб нет?

— Нет, — подтверждает Кремень; он пытается вспомнить все те слова благодарности, которые собирался произнести, но они вдруг улетучились в охватившем его смущении, и неуверенно начинает: — Моя работа?..

— Понимаю ваше любопытство. Думаете, это должно быть что-то незаконное, отвратительное или смертельно опасное. Зачем бы я еще нанимала человека из Брунглей? Что ж, удовлетворю ваше желание. Вашей работой, мистер Кремень, будет изучение.

— Изучение? — Кремень ошеломлен.

— Да, изучение. Вы понимаете, что это значит, верно? Изучайте, познавайте, расследуйте, а когда почувствуете, что поняли, напишете мне отчет.

— Я не умею даже читать и писать. — Недоумение сменяется удивлением, переходит в недоверие. — Что за хрень я должен изучать?

— Областью вашего изучения, мистер Кремень, будет окружающий вас мир. Вы, должно быть, знаете, что моя роль в строительстве окружающего нас мира не столь уж мала. И сейчас, когда моя жизнь подходит к концу, мне интересно узнать, плохо или хорошо то, что я создала. Эксперты подали мне достаточно отчетов — как позитивных, так и негативных. Но сейчас мне необходим свежий взгляд из низов общества. Я требую лишь честности и точности. Что касается чтения и письма, Юнь поможет вам изучить эти вышедшие из моды навыки моей юности, если пожелаете. Но при необходимости машины будут читать вам и запишут вашу речь. Начать можете немедленно.

Кремень честно пытается осознать это сумасшедшее задание, которое кажется лишь капризом, прикрытием для чего-то неведомого и зловещего. Но что ему остается, кроме как сказать «да»?

Он соглашается.

— Отлично. — Губы женщины складываются в чуть заметную улыбку. — Значит, наш разговор закончен. И последнее. Если вам понадобится поехать куда-нибудь, Юнь должна вас сопровождать. И никому не рассказывайте о моем участии. Не хочу подхалимажа.

Условия просты, особенно присутствие Юнь. Кремень согласно кивает.

После чего Цитрин поворачивается к ним спиной, и Кремень остолбенело замирает: он готов поверить, что глаза ему лгут.

На широкой спинке кресла устроился зверек вроде лемура или долгопята. Огромные блестящие глаза внимательно рассматривают окружающее, длинный хвост выгнулся вверх спиралью.

— Ее котеночек, — шепчет Юнь и подталкивает Кремня к выходу.

Работа слишком сложна, слишком масштабна. Кремень клянет себя за то, что согласился.

Но что он мог поделать, если хотел сохранить глаза?

Жизнь в тесных границах Брунглей не способствовала пониманию сложного, экстравагантного, пульсирующего мира, в котором он очутился. (По крайней мере, так ему поначалу кажется.) Его держали в темноте (в прямом и переносном смысле) так долго, что мир за пределами Цитрин-Тауэра обретает черты таинственности.

В этом мире — сотни, тысячи сущностей, о которых Кремню даже не доводилось слышать. Люди, города, предметы, события… Области исследования, названия которых он с трудом выговаривает: ареалогия, теория хаоса, фрактальное моделирование, параневрология. Не забыть историю, этот бездонный колодец, в котором сегодняшний день — не более пленки из пузыриков. Пожалуй, открытие истории наиболее смущает Кремня. Он не припоминает, чтобы когда-либо задумывался о существовании жизни до собственного рождения. Теперь же мысль о всех этих десятилетиях, веках, тысячелетиях чуть не сводит его с ума. Как можно рассчитывать понять сегодняшний день, не зная всего, что произошло ранее?

Безумно, безнадежно, самоубийственно даже пытаться.

Но Кремень пытается.

Он уединяется со своим магическим кристаллом терминалом, соединенным с центральным компьютером Цитрин-Тауэра (представляющим собой невообразимый улей быстродействия), а через эту машину — практически с любым компьютером в мире. Часами вокруг него непрестанно мелькают изображения, слова — словно ножи, брошенные цирковым артистом. Ножи, которые он — туповатый, но усердный помощник — должен поймать, чтобы выжить.

У Кремня прекрасная, натренированная в жестокой школе выживания память — он многое впитывает. Но от каждой тропинки, по которой он следует, через несколько шагов ответвляется другая, которая, в свою очередь, разделяется, и получившиеся третьи производные дают начало новым, не менее важным, чем изначальный, путям…

Однажды Кремень чуть было не захлебнулся, когда бандиты избили его до бесчувствия и оставили валяться в канаве, а начался дождь. Теперь ему вспоминается это ощущение.

Верная Юнь кормит его по три раза каждый день. Ее присутствие до сих пор волнует его. Каждую ночь, лежа на кровати перед сном, он снова и снова проигрывает сохраненные изображения. Вот Юнь наклоняется, сидит, смеется — ее узкие глаза лучатся светом. Вот нежные округлости ее грудей, бедер. Но жажда знаний пересиливает: дни идут и он все меньше думает о ней.

Однажды он замечает таблетку на подносе с обедом и спрашивает Юнь, что это.

— Мнемотропин, способствует активности долговременной памяти, — отвечает она. — Я подумала, тебе пригодится.

Кремень жадно проглатывает лекарство и отворачивается к тихо ворчащему дисплею.