Земля в цвету - Страница 2

И при всем том большинство из нас относится очень пренебрежительно к жителям Зеленой страны растений.

— Растительное существование! — говорим мы с презрением о людях, которые едят, пьют, спят, лениво работают, читают только от скуки и неприметно стареют, так и не увидев ничего дальше своего носа.

Растения-кажутся нам бесчувственными, бессильными, неподвижными — почти неживыми.

Задумавшись, мы срываем листок и растираем его между пальцами. Вот он весь. Липкая кашица. Что особенно важного или интересного может быть скрыто в ней?

Те, кто рассуждает так, не догадываются, что, встречаясь с миллионами растений, они, в сущности, вовсе не знают их. Такие люди проходят только по краю Зеленого мира. Они не представляют себе, как этот мир огромен. Им не приходит в голову, Что он своенравен и могуч, а не безропотен и бессилен; что населяют его племена более удивительные, чем те сказочные народы, которых рассказывали географы средневековья: что есть в этом мире целые «материки», менее исследованные, чем дебри Африки, и заключены в нем самые глубокие и самые таинственные загадки, касающиеся всего живого на Земле.

Никто еще точно не сосчитал всех обитателей Зеленой страны.

В различных справочниках в «флорах» описано несколько сотен тысяч видов растений.

В недрах Зеленой страны скрыты обширные невидимые области. Мы живем в облаках мельчайших живых существ. Бактерии, микроскопические грибки и их споры насыщают воздух, которым мы дышим. Каждая капля речной воды вблизи больших городов увлекает с собой несколько тысяч микроорганизмов. Даже запах земли, всем известный сыроватый запах, происходит оттого, что в каждой щепоти ее живут миллионы почвенных бактерий.

Мы сами, не подозревая этого, носим в своем теле несчетное множество посторонних нам жильцов.

Два века назад швед Карл Линией составлял «систему природы». Он распределил по группам минералы, животных, растения. Для всего, что он видел вокруг себя, у него находилась особая полочка. Он считал тычинки и пестики, смотрел, как они расположены в цветных, и растительная армия послушно выстраивалась по классам, отрядам, родам и видам.

Но Линней решительно не знал, что делать с незримыми мириадами микробов. Махнув рукой, он всех их свалил в один общий ящик и надписал на этом ящике: «Хаос».

Поколения ученых кое-как разобрались в «хаосе». Они нашли в нем самых страшных недругов человека рядом с его друзьями — вездесущими санитарами, убирающими все отбросы, всех мертвецов земли, микробами — созидателями почвенного покрова и «толкачами» важных химических процессов на суше и в море.

Но «хаос» и поныне не распутан до конца. Вся эта живая пыль еще не самая низшая граница жизни. Примерно на рубеже двадцатого века выяснилось, что есть существа еще более мелкие, быть может, какого-то нового порядка. Обычные оптические микроскопы бессильны помочь их увидеть. Эти существа очень различны. Но можно сказать, что в среднем они настолько же меньше бактерий, насколько муха меньше человека. Незнакомцы, чья таинственная жизнь тлеет вокруг нас и внутри нас, получили имя ультравирусов, или просто вирусов; слово это значит «возбудитель». Мы то и дело замечаем следы их огромной и подчас грозной, разрушительной работы. До изобретения электронных микроскопов бактериологи никогда не могли найти микробов многих сотен (около тысячи) очень заразных болезней. Бактериологи знали только: это дело вирусов.

Вот неуловимый враг прошел по картофельному полю и оставил после себя жухлую, словно обугленную ботву. Вот невидимка коснулся табачной плантации, и листва пожелтела, стала дряблой от «мозаичной болезни». Глухо скрипят на ветру «ведьмины метлы» — скрученные, полумертвые ветви деревьев: их отметил незримый убийца. Вирусы поражают людей бешенством, корью, трахомой, свинкой, энцефалитом, детским параличом, даже простым насморком и «лихорадкой», вскакивающей на губе; вирусы возбуждают птичью и собачью чуму, страшный ящур — «рыльнокопытную болезнь» рогатого скота.

А неведомые пожиратели бактерий — бактериофаги!

Вот в лаборатории в крошечной чашечке хранится «бульон» с темным облачком мути: это культура смертоносных бацилл. Но стоит прибавить к бульону несколько капель «фага», и бульон мало-помалу становится прозрачным — облачко мути светлеет, утончается, тает, оно исчезает на глазах, как тело «человека-невидимки» в известном кинофильме. Бацилл больше нет: их истребил пожиратель бактерий.

Ученые еще спорят, что такое вирусы (или, чтобы быть точнее, многие вирусы), что такое бактериофаг: самые крошечные в мире живые существа или только особые вещества? Но человек уже сумел приручить неожиданного друга из сверхмелкого мира. «Фаг» продается в аптеках; он предупреждает и лечит дизентерию.

Конечно, если все это и живые существа, то уже ни растениями, ни животными их назвать нельзя. Их можно сравнить с племенами, кочующими у рубежей Зеленой страны.

Но у настоящих бактерий ученые очень долго, казалось, различали явственные черты уже растительной природы. Ботаники и сейчас неизменно описывают бактерии в своих курсах. Крошечные убийцы и санитары, по мнению ботаников, — это братья водорослей. Впрочем, правильнее и бактерии относить не к растениям, не к животным, а к тому «третьему царству» живой природы, о котором мы сейчас говорили. Бактерии — это как бы живой мост от простейших существ к миру растений.

Но чуть мы не сказали слово «водоросли», мы уже наверняка в пределах Зеленой страны.

Облачка зеленой мути наполняют застоявшуюся лужу где-нибудь на дне ямы. Возьмем отсюда любую капельку, рассмотрим в микроскоп. Мы увидим удивительную картину — множество крохотных пловцов, быстро шныряющих взмахивающих парными усиками-жгутиками.

Девственную белизну снежных пустынь далекого севера прерывают громадные красные пятна. В мертвом безлюдье расстилается кровавое поле… С ужасом смотрели на это старинные путешественники, им в голову не могло притти, что снег окрасили мириады водорослей — близких родичей проворных зеленых пловцов.

Юг. Летний зной. И в самые жаркие недели «зацветают» морские заливы, где немного преснее вода. Гнилостный, неприятный запах исходит от них. Вода делается нечистой, она словно напитана гущей цвета яри. Это живая гуща: тьмы, мириады водорослей…

Бурые, красноватые слизистые пленки на камнях. Зеленый налет на пальцах после того, как проведешь рукой по влажной древесной коре… Это тоже водоросли!

В морях и океанах из водорослей состоят луга, леса на подводных равнинах — их колышет не ветер, как леса на суше, а водяная зыбь; на больших же глубинах они вечно неподвижны. Мореплаватели прежних веков очень боялись пловучих островов; их также образуют водоросли. А среди той невидимой, несчетной живой мелочи, какой всегда полны соленые просторы, — тоже тучи водорослей, замещающих в морской воде бактерий суши. Зубчатые колесики, кораблики, звездочки, причудливые пористые шарики, колючие «ежики» кремневых водорослей, или диатомей…

Их так много, что из остатков их, оседавших на дно древних морей, состоят целые пласты в земной коре. Есть даже минерал — «диатомит».

А наш глаз, любующийся морем, не различает этих раскинутых на тысячи километров прозрачных диатомовых полей — мы видим только ясный синий простор. Между тем жизнь морей зависит от них. Миллионы рачков, в свою очередь микроскопических или еле приметных, пасутся на незримых полях. И косяки рыб, и великаны-киты кормятся этой крошечной живностью. Птицы охотятся за рыбами; люди ловят рыбу. Для населения многих мест на земле рыба — главная пища. И выходит: всех тут накормила живая пыль водорослей.

Вместе с лилипутами растительный мир породил самых больших гигантов, каких когда-либо носила Земля. В горах Калифорнии сохранилось небольшое число древних колоссальных деревьев — веллингтоний, иначе мамонтовых деревьев. Их живая масса нарастала в течение 3–4, другие думают — даже 5–6 тысяч лет. Возможно, что они застали еще последних мастодонтов. Их диаметр доходит до 12 метров, окружность — почти до 40. Это уже не «обхват», в скорее, «обход» или «объезд»! Из одного такого дерева можно выстроить целый поселок.