Земля обетованная - Страница 26

Он показал направо, наискосок по склону.

Я сбросил рюкзак вниз и спрыгнул. Он нашел на земле чистое место, уселся и порылся в мешке.

— Я не знаю, сможем ли мы нести Мерседу, — с сомнением сказал я. — Вы считаете, что ее нужно разбудить?

Он приставил к губам флейту, наморщил лоб и сыграл короткую мелодию. Она была совсем не такой, как те протяжные звуки, что я обычно от него слышал. Это была жесткая, пронзительная последовательность звуков. Ее требовательное звучание возымело немедленное действие на Мерседу, тотчас же очнувшуюся от своего коматозного состояния. Она потрясла головой и перекатилась на своем ложе на корне, расправляя мышцы. Потом она выпрямилась, стоя на коленях, а потом встала на ноги. Я протянул ей руку и помог спуститься.

Пока я, поддерживая, вел ее к Майклу, я уже понял, что она все еще была слепа. Я посветил ей в лицо фонариком, но она не отреагировала на это.

— Вы можете как-нибудь вернуть ей зрение? — спросил я. В это мгновение мне казалось, что нет ничего, на что не действовала бы его флейта.

Но Майкл покачал головой.

Остатки наших продуктов мы поделили на троих. Майкл все тщательно оглядел и решил, что среди них нет ничего несъедобного для их расы. Но все равно продуктов было немного.

— И что нам теперь делать? — спросил я, когда мы поели.

— Пойдем к реке, — напомнил он.

— А потом?

— Найдем лесных жителей. — Майкл проявлял массу оптимизма. А ведь Мерседа была слепа, и они оба все еще были больны.

— Вы знаете что-нибудь об остальных? — спросил я. — Не могли их настигнуть магны-странники?

— Не думаю. Мы знали, что происходило. И все убежали. Пока они быстро бегут, они в безопасности. От магн-странников, во всяком случае.

— И каково же им теперь?

Майкл пожал плечами. — Если они найдут лесных жителей или те найдут их, то все будет в порядке.

— А если нет?

Он опять пожал плечами. Я знал это не хуже его. Лес был велик. Данель уже мог находиться у лесных жителей. Или Макс. Но знали ли они, что есть настоятельная причина искать нас?

Когда мы добрались до реки, Майкл опять прижал флейту к губам и сыграл тихую и мягкую мелодию. Во время игры глаза его снова изменились. Я поводил ладонью перед его лицом. Он опять ослеп. Напряжение, поддерживавшее связь между глазами и мозгом, было для него слишком утомительным. Он, должно быть, мог использовать музыку флейты как сонар, и эта музыка должна была воздействовать прямо на мозг. Этим способом он сумел пробудить из ее глубокого бессилия Мерседу и этим же способом он гипнотизировал для Данеля пауков.

Он вел нас, как Гаммельнский Крысолов, сквозь джунгли. Локтями и бедрами он прокладывал путь через густые заросли, а пальцы его тем временем непрерывно двигались по трубке флейты. Его нежная мелодия вызывала во мне мысли о ветре и воде. Это мне не нравилось. Если бы я сидел в концертном зале или перед телевизором, то эта музыка подходящим образом вызывала бы во мне жажду простора и свободной природы. Но здесь мы были безжалостно предоставлены широкой, свободной природе, и для меня ничто не было более далеким, как питать к ней мечтательное чувство. Музыка слишком соответствовала нашей ситуации. А это была плохая ситуация. Мы все еще были в трудном положении.

Мы обрадовались воде, но она оказалась кислой. Майкл на некоторое время вернулся в царство живых и стал разговорчивым.

— Теперь отдохнем до утра? — спросил я.

— Нет.

Этот ответ я и хотел услышать: мне больше не хотелось терять время. Но если бы он сказал, что Мерседа не может не спать всю ночь, я не стал бы протестовать.

То, что стемнело, для них обоих не имело значения.

— Вверх по реке, — сказал Майкл, не добавив к этому ни слова объяснений. Должно быть, холм был выше, чем я думал. Видимо, склон вел вверх, в горы. Перспектива идти всю ночь в гору была не слишком привлекательной, но дорога облегчалась тем, что по обеим сторонам реки это вообще-то был, скорее, ручей — были узкие полоски, где растения росли больше горизонтально, чем вертикально. Было похоже на ковер с длинным ворсом, и он совсем не затруднял ходьбу.

Когда Майкл начал снова бездумно перебирать пальцами по флейте, я помог Мерседе подняться.

— Вам хорошо? — спросил я ее. Шепотом, так как предполагал, что Майкл сейчас начнет играть, а я не хотел, чтобы мой голос вмешивался в нежную музыку флейты.

— Со мной все хорошо, — заверила она меня.

— Бежать для нас ничто, — вмешался Майкл.

Вообще-то я не имел желания начинать интеллектуальный разговор в такое неподходящее мгновение, но не смог удержаться от вопроса: — Как вам это удается?

— Мы должны находиться в движении, — сказал он.

— Музыка этой флейты, должно быть, приводит вас в нужное душевное состояние, — продолжал я, — но силы и выносливости она не даст. Если вы используете ее, чтобы заставлять себя постоянно двигаться дальше, вы же можете убить себя.

— Меня поддерживает болезнь, — категорично сказал он.

— Как это?

— Она ускоряет выделение накопленной энергии.

Я перестал приставать к нему, чтобы оставить эту тему. Если он сказал, что может идти дальше, и Мерседа тоже, я был готов ему верить.

— Лучше я пойду вперед, — предложил я. — Мне не хочется, чтобы кто-нибудь из вас свалился в воду. Я не умею плавать.

Я счел хорошей мыслью, чтобы Мерседа положила одну руку на мое плечо, а Майкл со своей флейтой шел сзади, но Мерседа, очевидно, не имела желания касаться меня. Последнюю ночь мы держались тесно друг к другу, но это было тогда, когда мы были охвачены паникой. В ясном же уме она не могла себя перебороть.

Итак, я зашагал вперед, оставив на их усмотрение, как они думают держаться вместе.

Ну, сказал я ветру, не запятналась ли славой капитан Лапторн, известная охотница за преступниками? Людям «Зодиака» с завидной легкостью удалось устроить полный беспорядок. Разве Чарлот не будет восхищен?

— Если вы встретите лесных жителей, ответил он, то ваши шансы найти Элину и ее похитительницу останутся, по меньшей мере, такими же, как раньше.

Возможно, согласился я. Но решение загадки не приблизилось ни на шаг. Мы ведь абсолютно ничего не знаем о преступлении, его возможных мотивах и возможных реакциях каких-нибудь других партий, которые еще могут сюда впутаться. Какие шансы были бы у Шерлока Холмса, доведись ему работать в таких условиях? Могу спорить, очень мизерные.

— Это зависело бы от его способности делать выводы.

О'кэй, Шерлок, сказал я. Делай свои выводы. Хватит смотреть на меня свысока. Объясни мне все.

— Я не могу.

Большое спасибо.

— Давай предположим, что девочка на самом деле индрис.

Это предположение я уже делал, заверил я его.

— И?

И что?

— Тогда она потомок древней космической расы, не имеющей сегодня никаких межзвездных контактов. Может быть, они все мертвы, но куда проще мысль, что они вернулись домой или куда-то ушли. Нам нет нужды исследовать эти вопросы сейчас. Анакаона — их потомки, дегенерировавшие либо естественным путем, либо под влиянием этой планеты. Девочка — возврат давно утерянной наследственности. Какие мысли это вызывает в тебе?

Генетические манипуляции, сказал я.

Он не ответил. И оставил мне распутывать нити самому.

Как говорил Чарлот, женщина не ее мать. Поэтому речь идет о киднэппинге. Но кто же тогда мать ребенка? И была ли мать вообще? Я целую минуту удивлялся своим мысленным достижениям. Потом мне стало ясно, что и это рассуждение не продвинуло нас ни на шаг вперед. Из этого нельзя было вывести мотива и с помощью этого нельзя было пролить новый свет на Титуса Чарлота. Даже в моем циничном настроении я никогда бы всерьез не предположил, что Чарлот ставит на своих гостях в колонии анакаона подобные эксперименты. Я верил его заверениям, что речь идет только о совместной работе над тем, чтобы добиться понимания между двумя расами и найти синтез знания и образа мышления. Но если то, что полагал ветер, было правдой, то это бросало новый свет — и в моих глазах отвратительный — на методы, применяемые для этой работы Чарлотом.