Земля наша велика и обильна... - Страница 6

Он взглянул с подозрением.

– Ты чего такой затравленный? Уже по своему учреждению передвигаешься перебежками?

– Подсмотрел?

Он хмыкнул с превосходством старого опытного волка над молодым волчонком.

– А иначе нельзя. Все руководители так начинают. Есть только два пути: или прятаться от подчиненных, или делать так, чтобы сами разбегались.

Я пожал ему руку, кивнул на загроможденный стол.

– Зачем тебе факс? Да еще такой допотопный! Столько места занимает!

Он проворчал уязвленно:

– Да я им пользуюсь же…

– Не позорь движение, – посоветовал я. – Ты бы еще ямщиков завел! Все давно перешли на емэйлы, электронные подписи, видеоконференции. Не делай из нас посмешище.

Он скривился.

– Мы по имиджу должны быть консерваторами!

– Почему?

Он сдвинул плечами.

– Не знаю. Но так принято.

– Плюнь, – посоветовал я. – Мало ли что кем-то когда-то для кого-то принято. Обнови технику. Мы небогатая организация, но выделенка у нас пашет неплохо. Почему не пользуешься?

– Ладно, – проворчал он – Главное, чтобы дело шло. А то у других такие навороты в технике, а сами как были идиотами, так и остались.

– Тебя апгрейды не испортят, – сообщил я. – Зато пахать на тебе можно будет глубже.

– Эксплуататор!

– Человек человека, – согласился я. – Это тебе не прошлое время, когда человека человек!

Он нахмурился, стараясь понять, где же тут мина, я улыбнулся, хлопнул по плечу, хотя и нехорошо хлопать того, кто вдвое старше, но я ведь начальник и отец народа, в отдельных случаях допустимо, а границы допустимости определяем сами.

Закрывая двери его кабинета, огляделся, в коридоре пусто, все уже знают о прибытии шефа, разбежались по рабочим местам. Я поднялся к себе. У двери с надписью «Секретариат РНИ» дежурит молодой парень в ладно скроенном костюме. Слегка вытянулся при моем приближении, просветлел лицом, в глазах восторг и преданность. Даже неудобно чуточку, как будто обманываю таких вот чистых и преданных движению. А этот парень, как и все в нашем РНИ, чист и предан Отечеству, для него слова: «…сперва думай о Родине, а потом о себе» – не пустые слова.

У нас не столько людей, чтобы я не знал всех членов партии в лицо, и хотя этот новичок появился два дня назад, я сказал дружелюбно:

– Здравствуй, Кирилл. Ты с ночи?

– Нет, заступил час назад, – ответил он, донельзя счастливый, что с ним заговорил сам фюрер.

– А, ну тогда терпи, – сказал я и хотел толкнуть дверь, но Кирилл поспешно открыл ее для меня, вождя движения. Это еще не мой кабинет, предбанник, за длинным и настолько узким столом, что абсолютно не скрывает изумительно длинных и совершенных ног, Юлия разговаривает по телефону, держа трубку в левой руке, правая на раскрытой тетради, тонкая серебристая ручка подрагивает в ожидании. Слева широкий экран плоского монитора, беспроводная клава и грызун, справа папки с бумагами. Увидев меня, улыбнулась одними глазами, красивая, элегантная, в строгом светлом костюме, что так идет к ее милому и очень неглупому лицу. Она выглядит не как секретарь, подумал я, а как энергичный бизнесмен в юбке, очень деловая, активная, все мгновенно схватывающая, никогда ничего не забывающая, в то же время умеющая так очаровательно улыбнуться, что самое холодное сердце дрогнет и чуточку подтает.

Как и Белович, она в дорогих очках в массивной оправе, такие раньше называли профессорскими, но у Юлии почему-то именно эти профессорские выглядят, я бы сказал, скорее эротически, чем профессорски. Так ничем не примечательные девчушки становятся гораздо симпатичнее, когда одеваются в сугубо мужскую форму: военную, милицейскую или пожарную. Юлия не относится к непримечательным, в ней чувствуется порода и воспитание, закончила престижный институт по модной ныне профессии или специальности имиджмейкера. Не знаю, что это такое, но работает совсем не имиджмейкером, а обыкновенным секретарем у такого неприхотливого босса, как я.

Она снова улыбнулась мне, а невидимому собеседнику сказала мягко:

– Да-да, вы совершенно правы… мы это примем к сведению. Спасибо. До свидания.

Она опустила трубку, рукав соскользнул и скрыл элегантную тонкую кисть с блестящим браслетом. Не целебным, естественно, националистам в такую дурь верить – смешно, неприлично, да и на всякий случай запрещено, а просто сделан нарочито массивным, толстым, чтобы подчеркнуть изящество и красоту ее руки.

– Советуют, как нам жить? – спросил я. – Да, Россия – все еще Страна Советов. Здравствуй, Юля. Что известно про Андыбина?

Она улыбнулась:

– Здравствуйте, Борис Борисович. Сейчас посмотрим.

Легким толчком проехала на кресле с колесиками к монитору, стол настолько узок, что перед монитором не помещается даже клава, приходится работать чуть сбоку, поглядывая на монитор, зато узкий стол не отделяет от посетителей, напротив, создает атмосферу открытости и сердечности, не говоря уже о том, что позволяет любоваться длинными ногами совершенной формы. А если учесть, что приходят почти исключительно мужчины, то такой пустячок тоже срабатывает, еще как срабатывает.

– Вот, – сказала она деловито, – его последние сообщения из командировки по регионам. Завтра к вечеру обещает быть в Москве. Послезавтра выйдет на работу.

– Послезавтра суббота.

– Ну, вы же знаете Андыбина…

– Знаю.

Я улыбнулся, нельзя не ответить тем же на ее улыбку, отпер ключом дверь кабинета. С порога охватил цепким взглядом, не заметно ли обыска, в нашей партии это обычное дело, правительство до свинячьего писка страшится патриотов, только мы и являемся защитниками страны, потому всеми силами старается прижать нас, заставить умолкнуть.

Компьютер включился по щелчку пальцами, на экране зажегся мягкий приглашающий к работе свет. Высветилась заставка: три переплетенные буквы РНИ, то есть Русская Национальная Идея. Кто-то из великих мудрецов сказал однажды: кто не был националистом в молодости – тот равнодушный скот. Не помню кто, но сказано прекрасно и точно. Конечно, этих равнодушных скотов, озабоченных только своим существованием, в стране и в мире абсолютное большинство. И «простых людей», и с высшим образованием, но не они определяют характер общества, не они его ведут или тащат по той или иной дороге.

Да, националистов в любом обществе меньшинство, почти все они проходят обязательные стадии национализма: мой дом – хорошо, а все остальное – чужое, потом вычленяется общность микрорайона или улицы, потом осознается единство с народом и начинаются поиски героических деяний в прошлом, чтобы было чем гордиться сейчас. Это не последняя ступень, впереди еще одна линька, хотя до нее не все попросту доживают – осознание общности с национальностью людей и тревоги за их существование: ведь и ядерного оружия многовато, и блуждающий астероид может сослепу столкнуться с Землей, и еще много напастей впереди, не хрен драться в семье, когда жукоглазые строят империи в космосе…

Но сейчас мы – русские националисты, единственная партия, кто действительно живет мыслями о России, страстно желает вытащить ее из того дерьма, в котором оказалась по вине демократов. У всех остальных партий – борьба за власть, за жирные куски, за место у кормушки. Быть националистом – крайне невыгодно в современном обществе, где и не скрывают, что сперва нужно думать о собственном желудке, а потом… нет, и потому о Родине думать как-то глупо, нужно думать о себе и только о себе.

Некоторое время я стоял у порога, сообразил вдруг, почему заходил к Власову, почему заглянул к Лысенко, газета – только предлог, почему сейчас не хочется за свой рабочий стол, хотя еще полгода назад вбегал в кабинет и сразу же бросался к компу.

На экране появились пункты: это сделать, с этим встретиться, такого-то принять, там-то побывать, и я деревянными шагами направился к рабочему креслу.

Голова стала тяжелой, в висках начало покалывать. Циферблат в уголке монитора бесстрастно сообщил, что я неотрывно всматриваюсь в проплывающие по экрану документы три часа кряду, пора бы маленький перерыв, да чтоб еще бросить в желудок что-нить калорийное.