Земля бизонов (ЛП) - Страница 9

В такие минуты он чувствовал себя одиноким волом, пасущимся посреди гигантского необъятного поля.

Большую часть жизни он провел под открытым небом, его единственной крышей, как земля служила ему единственным ложем, и теперь, покачиваясь в гамаке внутри корабля, он словно находился в материнской утробе — единственным месте на свете, где он чувствовал себя в безопасности.

С той самой минуты, когда канарец впервые увидел солнце, оно, казалось, сопровождало его повсюду, подобно преданному другу.

Даже сейчас солнечный свет будто искал его, проникая сквозь щели и пробоины обшивки, словно призывая его покинуть убежище и выйти наружу, чтобы полюбоваться солнцем во всей его блистательной красе.

Но прежде чем канарец решился выбраться наружу, пошел дождь — поначалу слабенький, но вскоре припустивший с такой яростью, что Сьенфуэгос предпочел оставаться внутри, свернувшись калачиком в углу и глядя в потолок, откуда вскоре стала капать вода.

Он был по-настоящему напуган и не стыдился в этом себе признаться, потому как не знал, что или кто ожидает его впереди, когда он покинет сомнительное убежище. Он знал, что боится даже не смерти, к встрече с которой всегда был готов, а никогда больше не увидеть близких.

Легко и весело быть храбрым и отважным, когда ты молод и одинок, когда никто тебя не ждет, но со временем, когда появляются новые привязанности, жажда приключений уменьшается с той же скоростью, как растут твои дети.

Кто теперь будет рассказывать им забавные истории при свете костра?

Кто поведает им обо всех поединках отважного капитана Алонсо де Охеды?

Кто расскажет им о загадочном Великом хане, которого с таким упорством разыскивал адмирал?

Канарцу, как и большинству тех, кто плыл вместе с ним на борту «Санта-Марии», Великий хан представлялся высоким стариком с длинной белой бородой, увешанным золотом с ног до царственной головы, которую венчает ослепительная корона с изумрудами. Этот старик весело швырял целые горсти крупных алмазов, вынимая их из огромного бездонного сундука.

По крайней мере, именно так описывали Великого хана, и чтобы убедиться в истинности этих описаний, адмирал готов был рискнуть жизнью и пересечь океан, встретившись по пути с самыми ужасными чудищами, морскими или сухопутными.

По словам Колумба, Великий хан с распростертыми объятиями ожидал их на другом берегу и готовил самый роскошный прием для героев-моряков, сумевших открыть кратчайший путь между Востоком и Западом, что, несомненно, пойдет на пользу всему миру и приведет к процветанию всех народов Земли, поскольку теперь они смогут свободно торговать друг с другом.

Увы, видит Бог, это была всего лишь прекрасная мечта!

Прекрасная мечта, обернувшаяся полным кошмаром, ведь оказалось, что их не ждет изукрашенный золотом хан, а все те, кто питал подобные иллюзии, либо погибли, либо влачили жалкое существование.

Даже сам адмирал в конце концов потерял все, и окончил свои дни изгоем, не зная даже, получит ли его бренное тело достойное погребение.

От его мечты о Великом хане в изумрудной короне остался один лишь тот факт, что ему довелось занять важное место в истории.

Но стоило ли это таких страданий?

Сьенфуэгосу вспомнилось, что, когда у дона Христофора однажды спросили, какие минуты в его жизни были самыми счастливыми, тот, не задумываясь, ответил:

— Когда я смотрел на море, зная, что на горизонте вот-вот появятся берега Китая.

— Неужели вы тогда чувствовали себя счастливее, чем в ту минуту, когда причалили?

— Намного счастливее.

— Почему?

— Потому что я с первой же минуты понял, что остров Сан-Сальвадор не имеет никакого отношения к Китаю, и моя мечта разбита.

— А были ли в вашей жизни более горькие минуты, чем та, когда вы поняли, что Сан-Сальвадор — это не Китай?

— Нет. Ну разве что комары на Ямайке, которые больше года не давали мне покоя.

Странно было слышать, что злейшие враги одного из величайших людей, каких когда-либо знало человечество — столь крохотные и ничтожные создания.

Весьма знаменательно, что этот железный человек, с которым не в силах были сладить ни короли, ни принцы, ни кардиналы, ни бури, ни мертвый штиль, ни лесные чудища, ни воинственные дикари, ни хищные звери сельвы, в итоге сломался под натиском миллионов назойливых комаров, не дававших ему спать.

Возможно, именно поэтому он и выбрал столь холодное место, как Вальядолид, чтобы закончить свои дни; он хотел умереть спокойно, чтобы его не осаждали эти твари.

Здесь, на бесконечном берегу, по которому шел теперь Сьенфуэгос, огромные комары водились в таких количествах, что по вечерам целые тучи закрывали солнце, но, к большому счастью для канарца, комары его почти не трогали — быть может, потому, что он вырос среди коз?

При воспоминании о тихих вечерах на своем острове его вновь охватила тоска. Любой другой, наверное, предпочел бы сдаться и остановился бы, пытаясь таким образом спрятаться от проблем. В конце концов, если никуда от них не деться, то какая разница: сидеть или бежать? Однако он был канарцем Сьенфуэгосом, упрямым, как мул и толстокожим, как слон, а потому вскоре решил, что пришло время встать и продолжить путь.

Порывшись в корабельных сундуках, он нашел теплую одежду, огромную шляпу и пару довольно крепких башмаков, но, подумав, рассудил, что башмаки рано или поздно все равно порвутся, а потому решил остаться верным своей давней привычке ходить босиком.

Он взял старый и ржавый арбалет, а от длинной пики — лишь наконечник, чтобы закрепить его на конце шеста: оказалось, что наконечник пики в этом качестве гораздо удобнее ножа.

Из гамака он соорудил некое подобие мешка и сложил туда свернутый парус, небольшой бочонок с порохом, а также кремень и трут, моток веревки, латунную миску и помятую кастрюлю.

Затем неторопливо двинулся на север, даже не оглянувшись, ведь он знал, что останки «Морской принцессы» — последнее звено, связывающее его с прежним миром.

Позднее Сьенфуэгос часто задавался вопросом, почему принял решение повернуть прочь от берега в своем пути на запад в надежде найти удобное место, где он смог бы перебраться на Кубу, а оттуда — на свой остров? Почему вместо этого он повернул на север, хотя прекрасно понимал, что направляется в самое сердце неизведанного континента, который представлялся поистине громадным.

В конце концов он все же нашел верный ответ на этот вопрос: ему было необходимо найти хоть кого-то, с кем он мог бы поговорить, поделиться с своими страхами и надеждами, обсудить будущее, которое виделось ему неопределенным и не слишком-то радужным.

Долгие часы, дни и недели полнейшего одиночества и вынужденного молчания давили на него, словно мраморная плита.

Когда он плавал на «Галантной Марии» (Сьенфуэгос так и не привык называть ее «Санта-Марией»), доброжелательный и терпеливый Хуан де ла Коса, лучший картограф своего времени, привил ему страстную любовь к астрономии, научил распознавать созвездия и наиболее яркие звезды, рассказывал, как они движутся, и повторял, что человек, хорошо знающий расположение звезд, всегда сможет понять, где он находится и куда идти, всего лишь взглянув на звезды.

В детстве, когда Сьенфуэгосу приходилось проводить долгие ночи под открытым небом на вершине скалы, в компании одних лишь коз, он долгими часами наблюдал за звездами и очень скоро обратил внимание, что они постоянно движутся, меняя свое положение в зависимости от времени года, но он не мог объяснить причины этого явления — кроме всего прочего, еще и потому, что ему даже в голову не приходила мысль о том, что Земля круглая.

Неужели это действительно так?

Сама эта мысль вызывала у него большие сомнения — вполне естественные, впрочем, для человека, живущего в то время, когда Хуан Себастьян Элькано еще не успел создать первый глобус, окончательно доказав тем самым правдивость противоречивой теории.

А с другой стороны, эта местность навевала большие сомнения, поскольку была плоской, как злополучное Саргассово море.