Землепроходцы (СИ) - Страница 10
Предоставив парочке чумазых пацанов, под бдительным присмотром здоровяка Карла расседлывать и обихаживать усталых животных, их не менее усталые хозяева поспешили нырнуть в тепло и сухость помещения.
В сложенном из дикого камня камине весело и уютно потрескивали дрова, на вертеле источая умопомрачительный аромат не спеша, подрумянивалась баранья туша. Просторный зал, уставленный широкими столами, был наполовину заполнен гостями. День клонился к вечеру и трактире вполне хватало клиентов, зашедших отметить окончание очередного рабочего дня сытным ужином, а то и просто честно заработанной кружкой эля или вина. Вполне хватало и путешественников, которых, как и наших героев, наступающая ночь и дорожная усталость застала в столь гостеприимном местечке.
Завидев вошедших, стоявший за стойкой дородный красномордый мужик с совершенно седой шевелюрой и жуликовато бегающими глазами, радушно осклабился. Несуетливо с достоинством, но довольно проворно неся перед собой весьма вместительное, туго обтянутое фартуком чрево, и неожиданно ловко маневрируя между столами и лавками, он поплыл навстречу. Взглянув на лучезарное выражение его цветущей, щекастой физиономии Щебенкин даже оглянулся, чтобы проверить: действительно ли появление именно их компании послужило причиной столь бурной радости? Не стоят ли за их спиной горячо любимые, давно потерянные и вновь обретенные родственники почтенного кабатчика?
— Добро пожаловать ваши милости. В моем заведении вас ожидает сытный ужин и комнаты достойные столь важных господ — неожиданно тонким и писклявым для его комплекции голосом провозгласил толстяк — чего желают ваши милости?
— Наши милости желают чистые комнаты для себя и своих слуг и хороший ужин — как обычно взял на себя "бразды правления" Щебенкин — надеюсь, в вашем заведении все это есть?
— Конечно ваша милость — недоуменно пожал плечами трактирщик — все, что пожелаете! Есть свежайшие кровяные колбаски, свиные уши и ножки тушеные с капустой, жаренная на вертеле баранина, нежнейшая ветчина и жирный окорок, крупные раки и…
— Тащи! — перебивая длинную тираду, и плотоядно оскалилившись, взревел Гарольд, больше не в силах выдерживать подобную муку — тащи всего и побольше. И быстрее, дьявол тебя побери! Иначе я отрежу и сожру твои собственные, грязные уши!
Трактирщик исчез как по мановению волшебной палочки, а через несколько минут на столе, словно по мановению волшебной палочки стали возникать самые разнообразные яства, в количествах способных удовлетворить запросы не одного десятка самых прожорливых едоков.
На некоторое время за столом воцарилась тишина нарушаемая стуком ножей, бряканьем посуды, хрустом разгрызаемых хрящей, бульканьем и чавканьем которыми сопровождалась дружная атака проголодавшихся путников на выросшие перед ними баррикады из тарелок и блюд, и батареи бутылок и кувшинов.
Здесь, наверное, стоит сделать небольшое отступление и попытаться успокоить тех читателей, коих откровенное пренебрежение столь привычными для наших современников (впрочем, как показывает жизненный опыт автора, далеко не для всех), элементарными правилами хорошего тона, привело в ужас и негодование. Увы, в описываемые нами времена правила эти попросту не существовали, и подобная манера поведения за столом была характерна не только для малообразованных крестьян и горожан. Благородные дворяне, образованные, или не очень, вельможи и даже страшно подумать, коронованные особы вели себя точно также и представить себе не могли, что во время трапезы можно себя вести как-то по-иному.
— Ну ладно, средневековые невежи! — воскликнет оскорбленный в лучших чувствах поборник этикета — но как же наш современник? Неужели ему не противно вкушать пищу телесную, среди всех этих звуков достойных разве, что какого-нибудь свинарника?
— А куда деваться? — ответим мы.
Не будем забывать, наш герой путешествует по Европе, пребывающей в самом, что ни на есть, темном и мрачном средневековье. В мире, где идеи возрождения и просвещения только начали пробивать себе путь во тьме, всячески поощряемого и лелеемого церковниками невежества и мракобесия. И если обращать внимание на мелочи вроде грязи и вони на улицах, провонявшей конским потом одежды, дурного запаха давно не мытых тел и от рождения не чищеных зубов окружающих, тогда лучше и вовсе из дому не выходить.
Хотя, надо сказать от некоторых, "милых" привычек спутников, из которых громко чавкать во время еды, или облизывать грязные, жирные пальцы, была, пожалуй, самой невинной, воспитанного в интеллигентной семье Костю, что называется "с души воротило". А уж мысли о том, как в здешних "точках общепита" моют посуду и в каких условиях готовят еду, приходилось и вовсе старательно гнать от себя, иначе точно пришлось бы ложиться и с голоду помирать. Достаточно сказать, что на пирах в рыцарских замках грязные блюда и тарелки, прислуга просто давала облизать собакам, а потом, чаще всего грязным передником, утерев "вымытую" таким образом посуду, вновь подавала господам на стол. И этот факт не смущал ни самих хозяев замка, ни их гостей. Не к лицу благородным господам уделять внимание подобным жизненным мелочам.
Ну, на сем завершим наш, прямо скажем, малоаппетитный рассказ о нравах царящих, в тем не менее, уже тогда почитающей себя светочем цивилизации и норовящей поучать и окультуривать "дикие, варварские", но на деле зачастую имеющие большее представление о чистоте и гигиене народы, Европе и вернемся к нашему герою и его спутникам.
Утолив первый голод, Константин отодвинулся от стола и прихлебывая маленькими глотками чуть горчащий, темный эль окинул взглядом зал таверны.
— Я в отчаянии — мрачно заявил Гариссон, несколькими глотками осушая свою посудину — так мы никогда его не догоним.
— Не стоит отчаиваться — Костя отхлебнул глоток — не все так плохо, как вы думаете.
— Вы, должно быть, смеетесь, сударь — англичанин поднял на него тяжелый взгляд.
— Ничуть сударь. Давайте рассуждать логически. Как бы вы поступили на месте вашего слуги, если бы вдруг неожиданно получили в свое распоряжение имущество погибшего господина?
— Я не могу представить себя на месте этого грязного скота. Между нами не может быть ничего общего — вытянутая физиономия эсквайра вспыхнула от негодования — к тому же его господин еще жив.
— Но он-то об этом не знает. Ведь признайтесь, без нашего вмешательства, ваши шансы победить в той схватке, были весьма не велики.
— Если позволит ваша милость — заметил с интересом прислушивавшийся к беседе Михась — на месте вашего беглого слуги я бы поскорее доехал до ближайшего трактира и продал неправедно нажитое. А потом напился. Ведь если господин мертв то и погони ожидать не приходится, а значит спешить некуда.
— Верно — кивнул Щебенкин — а ведь это первый трактир, встреченный нами на этой дороге.
— Значит, негодяй где-то здесь — Гарольд вскочил на ноги и схватившись за рукоять меча, гневно раздувая ноздри окинул орлиным взором разом притихший трактир — где он? Я убью его!
— Спокойно друг мой, спокойно — ухватив за рукав буйного потомка древнего рыцарского рода, Костя чуть ли не силой заставил его усесться на лавку — ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. В зале его нет, но проехать мимо он не мог. Михась, пригласи сюда нашего радушного хозяина.
Однако дело оказалось вовсе не таким простым, как ожидал наш герой. Допрошенный в качестве свидетеля трактирщик, напрочь отказался узнавать в предложенном ему словесном портрете злоумышленника, кого-либо из своих гостей. Глядя в воровато бегающие глаза владельца "Кривой рожи" Щебенкин все больше и больше приходил в убеждение, что воришка — Джон находится где-то рядом, а похищенное имущество благополучно перекочевало в закрома красномордого работника вертела и поварешки. Впрочем, это стало понятно даже далеко не блиставшему острым умом и сообразительностью баронскому отпрыску, удерживать вспышки ярости которого становилось все труднее. В воздухе запахло хорошим скандалом и разрядить обстановку не мог даже большой кувшин эля. Когда принесшая выпивку трактирщица, уяснила себе, в чем подозревают ее супруга, она тут же подняла невообразимый гвалт. На наших героев обрушился сплошной поток жалоб, упреков и нелестных эпитетов, если не сказать больше, откровенной и отборной ругани. А чего, чего, умения изощренно ругаться бывшей маркитантке, было не занимать.