Зелёный мозг - Страница 23

— И они обвиняют, — продолжала Ганаман, — Бюро в том, что оно виновно в тяжелом преступлении пренебрежения в неудачной попытке предотвратить тяжкое преступление и не привлечении к ответственности нарушителя после таких полномочий.

— Они называли имена, или это Джон Такой-то? — спросил Маккай.

— Никаких имен.

— Если они так храбры, значит в отчаянном положении, — сказал Маккай.

— Почему?

— Они знают, что мы не собираемся сидеть сложа руки и не дадим убивать наших людей, — сказал Билдун. — Они знают, что у нас есть копия контракта с Калебанцем, и она дает Абнетт право единоличного контроля над дверью для прыжка Калебанца. Никто не мог быть ответственен за смерть Фурунео, и преступник…

— Никто другой, кроме Калебанца, — сказал Маккай.

— В комнате наступила гробовая тишина.

Наконец, Тулук сказал:

— Вы ведь не верите всерьез…

— Я — нет, — сказал Маккай. — Но я не могу доказать свою веру робото-легумному суду. Хотя это и предоставляет интересную возможность.

— Голова Фурунео, — сказал Билдун.

— Правильно, — сказал Маккай. — Мы потребуем голову Фурунео.

— Что если они заявят, что Калебанец спрятал голову, — спросила Ганаман.

— Я не собираюсь спрашивать их об этом, — сказал Маккай. — Я собираюсь спросить Калебанца.

Ганаман кивнула, устремив на Маккая пристальный взгляд с искренним восхищением. — Умно, — выдохнула она. — Если они попытаются вмешаться, они виноваты. Но если мы получим голову… — она посмотрела на Тулука.

— А что в этом случае, Тулук? — спросил Билдун. — Думаете сможем получить что-то из мозга Фурунео?

— Это зависит от того, сколько времени прошло между смертью и нашим вмешательство, — сказал Тулук. — Вы знаете, что перезапись нервной памяти имеет пределы.

— Знаем, — сказал Билдун.

— Да, — сказал Маккай. — Мне теперь остается только одно, не так ли?

— Похоже на то, — сказал Билдун.

— Вы отзовете охрану или я? — спросил Маккай.

— Нет-нет, минуточку, — сказал Билдун. — Я знаю, что вы должны вернуться в этот бичбол, но…

— Один, — сказал Маккай.

— Почему?

— Я могу потребовать голову Фурунео перед свидетелями, — сказал Маккай, — но этого не достаточно. Им нужен я. Я удрал от них, и они понятия не имеют о том, сколько я знаю об их потайной дыре.

— А правда, сколько вы знаете? — спросил Билдун.

— Мы уже это проходили, — сказал Маккай.

— Поэтому, вы видите себя сейчас в качестве наживки?

— Ну, я не стал бы формулировать это таким образом, — сказал Маккай, — но если я буду один, они бы могли начать торговаться со мной. Они бы могли даже…

— Они могли бы даже укоротить вас! — гаркнул Билдун.

— Не думаете же вы, что игра не стоит свеч? — спросил Маккай. Он внимательно посмотрел на окружающих.

Ганаман кашлянула.

— Я вижу выход, — сказала она.

Все посмотрели на нее.

— Мы можем поставить Маккая под надзор Тапризиота, — сказала она.

— И он готовенькая жертва, если будет сидеть там в сниггертрансе, — сказал Тулук.

— Не будет, если контакты Тапризиота будут минимальными через несколько секунд, — сказала она.

— И пока я не попрошу помощи, Тапризиот будет отключаться, — сказал Маккай. — Хорошо.

— Мне это не нравится, — сказал Билдун. — Что если…

— А вы думаете, что они заговорят со мной в открытую, если увидят, что там полно охранников? — спросил Маккай.

— Нет, но если мы не сможем предотвратить…

— Мы не можем, и вы это знаете.

Билдун взглянул на него.

— Нам нужны эти контакты между Абнетт и Маккаем, если мы собираемся попытаться использовать встречное нанесение на карту, чтобы определить ее местонахождение, — сказал Тулук.

Билдун смотрел в стол перед собой.

— Этот бичбол имеет определенные координаты на планете Сердечность, — сказал Маккай. — Сердечность имеет известный планетарный период. В момент каждого контакта бичбол будет показывать место в космосе — линия наименьшего сопротивления для контакта. Достаточное количество контактов опишет конус…

— С Абнетт где-то в нем, — прибавил Билдун, оторвав взгляд от стола. — При условии, что вы правы в отношении этой штуки.

— Соединительные ткани вызова должны искать свои связи в открытом космосе, — сказал Тулук. — Между точками вызова не должно быть больших звездных масс, водородных облаков серьезных размеров, групп большой планетарной…

— Я понимаю теорию, — сказал Билдун. — Но не существует теории о том, что они могут сделать с Маккаем. Им бы понадобилось две секунды, чтобы захлопнуть дверь для прыжка на его шее и… — и он сжал пальцы вокруг своего горла.

— Итак, вы хотите, чтобы Тапризиот вызывал меня каждые две секунды, — сказал Маккай. — Работайте на эстафете. Держите цепь агентов в…

— А что, если они не будут пытаться войти с тобой в контакт? — спросил Билдун.

— Тогда мы должны будем саботировать их, — сказал Маккай.

Вернувшись в бичбол, Маккай решил, что это не такой уж загадочный дом, как некоторые, которые он видел. Было жарко, да, но этого требовали необходимые специфические условия для жизни его владельца. Сенсы существовали в местах и с более жарким климатом. Гигантская чаша, где можно было отметить отсутствие Калебанца, — ну, хорошо — ее можно, положим, приравнять с диваном. Ручки на стенах, катушки, освещение и всякая всячина — все это было почти привычным по внешнему виду, хотя Маккай искренне сомневался, что понимает их назначение. Автоматизированные дома Бридавай, например, имели более незнакомые приборы контроля.

Потолок был здесь немного низким, но он мог бы встать, не сутулясь. Пурпурный мрак был не более странным, чем разнообразное свечение Говачинов, где большинство сенсов из других миров должны были надевать защитные очки, когда приходили к друзьям в гости. Покрытие на полу бичбола не похоже было на привычный живой организм, но было мягким. На данный момент от него пахло пироцинном, стандартным моющим дезинфецирующими средством, и в такой жаре запах был малоприятным.

Маккай потряс головой. Звук похожий на жужжание мухи от контакта Тапризиота через каждые две секунды действовал на нервы, но он чувствовал, что может справиться с раздражением.

— Ваш друг достиг окончательно разъединения, — сказал Калебанец. — Его субстанцию убрали.

«Под субстанцией читайте тело и кровь,» — перевел Маккай. Он надеялся, что перевод достиг некоторой степени точности, но он предупреждал себя, чтобы чрезмерно не обольщаться этим.

«Если бы у нас здесь был хоть небольшой поток воздуха, — думал Маккай. — Просто легкий бриз.»

Он вытер со лба пот, выпил одну из кружек воды, которыми заблаговременно запасся.

— Вы все еще там, Фанни Мэ? — спросил он.

— Вы наблюдаете мое присутствие?

— Почти.

— Это наша общая проблема — видеть друг друга, — сказал Калебанец.

— Вы уже увереннее употребляете время глагола, я заметил это, — сказал Маккай.

— У меня уже с ними меньше трудностей, да?

— Надеюсь.

— Я отдаю глаголу центральное место, — сказал Калебанец.

— Я не думаю, что мне стоит это объяснять, — сказал Маккай.

— Очень хорошо, соглашаюсь.

— Я бы хотел еще раз попытаться понять, как распределяются по времени порки? — сказал Маккай.

— Когда фигуры достигают должной пропорции, — сказал Калебанец.

— Вы уже говорили это. Какие фигуры?

— Уже? — спросил Калебанец. — Это означает раньше?

— Раньше, — сказал Маккай. — Правильно. Вы говорили раньше о фигурах.

— Раньше, перед и уже, — сказал Калебанец. — Да, времена различного сопряжения, путем линейного изменения пересекающихся соединительных тканей.

«Время для Калебанца — это положение на линии, — напомнил себе Маккай, вспомнив попытку объяснения Тулука. Я должен искать тонко отточенные различия, это все, что это создание видит.»

— Какие фигуры? — повторил Маккай.

— Фигуры, определяемые линиями длительности, — сказал Калебанец. — Я вижу много линий длительности. Странно, но вы несете визуальное ощущение только одной линии. Очень странно. Другие объясняют это своему я, но понимание не наступает… чрезвычайное суждение. Свое я обожает молекулярную акселерацию, но… обмен поддерживания приводит в замешательство.