Зеленый Марс - Страница 35

– Да. Думаю, люди будут называть их Красными.

Энн покачала головой.

– Я им не нужна.

– Нет. Но, может быть, они нужны тебе, а? Ты для них герой, знаешь ли. Ты значишь для них больше, чем просто еще один человек.

Разум Энн снова ускользнул. Красные – она никогда не верила в них, никогда не думала, что такое сопротивление хоть что-то даст. Но теперь… что ж, даже если это не сработает, все будет лучше, чем ничего. Палку им в глаз!

А если это сработает…

– Дай мне подумать.

Они еще долго проговорили о разных вещах. Внезапно на Энн навалилась усталость, что было странно, ведь она столько времени провела, ничего не делая. Разговор ее истощал, она отвыкла от разговоров. А разговаривать с Койотом было трудно.

– Тебе надо пойти поспать, – сказал он, прерывая свой монолог. – Выглядишь уставшей. Руку… – Он помог ей перебраться на кровать, и Энн легла, не раздеваясь. Койот подоткнул одеяло. – Ты устала. Мне кажется, тебе нужно пройти еще один курс омоложения, старушка.

– Я больше не буду проходить их.

– Нет! Ну, ты меня удивляешь. А теперь спи. Спи.

Она поехала с Койотом обратно на юг, и вечером за ужином он рассказал ей о Красных. Как и само подполье, это была скорее вольная группа, нежели четко организованное движение. Энн знала кое-кого из основателей: Ивану, Джина и Рауля из фермерской команды, которые не соглашались с ареофанией Хироко и ее понятием viriditas; Касэя, Дао и еще нескольких эктогенов из Зиготы; некоторых последователей Аркадия, спустившихся с Фобоса, которые потом конфликтовали с Аркадием по вопросу влияния терраформирования на революцию. Множество богдановистов, включая Стива и Марианну, стали Красными в годы, последовавшие за 2061-м, как и последователи биолога Шнеллинга. Нельзя было не упомянуть и радикально настроенных японцев – нисеев и сансеев из Сабиси. А еще были арабы, которые желали, чтобы Марс остался арабским, и бежавшие заключенные из Королева… Целая куча радикалов. «Совсем не мой случай», – подумала Энн, вспомнив, что ее протест против терраформирования базировался на рациональном научном основании. Или, по крайней мере, на доказуемой этической и эстетической точке зрения. В ней вновь вспыхнула злость, и она покачала головой, испытывая отвращение к самой себе.

Кто она такая, чтобы судить этику Красных? Они хотя бы выражают свое недовольство, не боясь критиковать вслух. Может быть, это помогает им чувствовать себя лучше, даже если они ничего не достигли. А может, они и достигли чего-то, по крайней мере, за прошлые годы, до того как терраформирование вошло в новую фазу транснационального гигантизма.

Койот утверждал, что Красные значительно замедлили терраформирование. Некоторые даже вели записи, пытаясь подсчитать их достижения. По его словам, среди Красных росло движение, призванное смириться с реальностью и признать, что терраформирования не избежать, но настаивающее на необходимости разработать документы в защиту наиболее щадящих его вариантов.

– Есть парочка конкретных идей насчет атмосферы, состоящей преимущественно из углекислого газа, теплой, но сухой, она будет поддерживать растительную жизнь, а люди смогут ходить в масках, не переключая планету на земную модель. Очень интересно. Еще предлагают модель так называемой «экопоэзис», или ареобиосферы. Мир, в котором низменности остаются холодными, тем не менее приспособленными для выживания человека, в то время как более высокие места выходят за пределы слоя атмосферы и сохраняют свое естественное состояние, ну, или близкое к нему. Кальдеры четырех больших вулканов в таком мире останутся в своем первозданном виде, по крайней мере, так говорят.

Энн сомневалась, что большинство этих предложений достижимы или имеют предсказуемые последствия. Однако объяснения Койота ее заинтриговали. Он активно поддерживал все усилия Красных и с самого начала много им помогал: и поддержкой из подземных убежищ, и установлением связей между ними. Он помогал им также строить собственные убежища, которые большей частью были спрятаны неподалеку от Большого Уступа, откуда проще было следить за терраформирующей программой. Да, Койот был Красным, по крайней мере, симпатизировал им.

– На самом деле я никто. Старый анархист. Полагаю, ты можешь звать меня теперь бунианцем, поскольку я верю в объединение всех и вся, что может освободить Марс. Иногда я думаю даже, что пригодная для жизни человека планета лишь ускорит революцию. Но только иногда. В любом случае, Красные – это большой партизанский отряд. И я разделяю их точку зрения, что мы тут не за тем, чтобы, знаешь ли, воссоздавать Канаду, упаси бог! Вот почему я им помогаю. Я умею прятаться, и мне это нравится.

Энн кивнула.

– Так ты хочешь присоединиться к ним? Или хотя бы встретиться?

– Я подумаю об этом.

Ее зацикленность на камнях пошатнулась. Она уже не могла не замечать, сколько признаков жизни появилось на земле. На десятых и двадцатых южных широтах лед вышедших на поверхность ледников таял на солнце, и холодная вода стекала вниз по холмам, разрезая землю новыми простейшими бассейнами и превращая осыпи склонов в то, что экологи называют каменистой арктической пустыней. Эти скалистые клочки земли стали первыми островками жизни после того, как лед отступил, – жизнь на них была представлена простейшими водорослями, лишайниками и мхом. Песчаные реголиты, насыщенные текущей сквозь них водой и микробактериями, преобразовывались в каменистые пустыни с пугающей скоростью, и хрупкие формы рельефа быстро разрушались. Большая часть остаточного грунта на Марсе была сухой настолько, что при соприкосновении с водой возникали мощные химические реакции, высвобождалось много перекиси водорода, кристаллизовалась соль. В сущности, грунт рассыпался, утекал песчаной грязью, оседая ниже, на свободных террасах, называемых солифлюкционными, и в новых морозных протокаменистых пустынях. Прежние формы исчезали. Поверхность планеты плавилась. После долгого дня поездки по меняющемуся ландшафту Энн сказала Койоту: «Возможно, я поговорю с ними».

Но сначала они вернулись в Зиготу, или Гамету, где у Койота были какие-то дела. Энн осталась в комнате Питера, поскольку самого его не было, а комнату, которую она раньше делила с Саймоном, отвели под другие нужды. В любом случае там бы она не остановилась. Комната Питера была расположена над комнатой Хармахиса: круглый бамбуковый сегмент, в котором имелись стол, кресло, серповидный матрас на полу и окно с видом на озеро. В Гамете все было прежним, но другим, и несмотря на годы, проведенные в Зиготе, она не чувствовала с ней связи. Ей было трудно вспомнить, какой была когда-то Зигота. Энн и не хотела вспоминать, она усердно пыталась забыть. Как только к ней являлся образ из прошлого, она вскакивала и бралась за что-нибудь, требующее концентрации: изучала образцы камней и данные сейсмографов, или готовила сложные блюда, или выходила поиграть с детьми, пока образы не тускнели, а прошлое не исчезало. Со временем можно научиться уклоняться от прошлого почти идеально.

Однажды вечером Койот просунул голову в дверь комнаты.

– Ты знала, что Питер тоже Красный?

– Что?

– Да, но работает сам по себе. По большей части в космосе. Я думаю, он загорелся космосом после того, как прокатился на лифте.

– О боже! – вырвалось у нее.

Это было еще одно случайное происшествие. По всем законам Питер должен был умереть при падении лифта. Каков был шанс, что рядом найдется космический корабль, который подберет его, оставшегося в одиночестве на ареосинхронной орбите? Нет, это было нелепо. Только случайности и существовали.

И все-таки Энн разозлилась.

Она уснула, думая об этом, и в своем беспокойном сне увидела, как идет с Саймоном по самой живописной части каньона Кандор. Это была их первая совместная прогулка, когда все еще было безупречно и оставалось нетронутым миллиарды лет: первые люди, идущие в широком ущелье между слоистых и грандиозных стен. Саймону нравилось там почти так же, как ей, и он молчал, поглощенный реальностью камней и неба, – не было спутника лучше для столь величественного зрелища. И вдруг во сне одна из гигантских стен каньона начала рушиться, Саймон произнес: «Дальний пробег», – и Энн мгновенно проснулась, вся в поту.