Зеленый Марс - Страница 14
– Но… – начал Ниргал и запнулся.
Койот заметил выражение его лица и рассмеялся.
– Эй, кто знает? Очень скоро появится новый космический лифт на горе Павлина, и вполне может быть, что эти жадные ублюдки снова начнут тут гадить. И вы, молодые ребята, наверняка не захотите, чтобы Земля заводила тут свои порядки. Увидим, когда придет время. А пока будем развлекаться, верно? Будем поддерживать огонь.
Той ночью Койот остановил машину и велел Ниргалу одеваться. Они вышли наружу и встали на песке. Койот повернул его лицом к северу.
– Посмотри на небо.
Ниргал стоял и смотрел, и вдруг увидел, как там, над северным горизонтом, зажглась новая звезда, выросшая за какие-то секунды в длиннохвостую комету, летящую на восток. Когда она прошла половину пути по небосводу, ее пылающая голова разорвалась на части, и яркие фрагменты, белые на черном, полетели во всех направлениях.
– Один из ледяных астероидов! – воскликнул Ниргал.
Койот фыркнул.
– Тебя не удивить, да, мальчик? Ну, я скажу тебе кое-что, чего ты не знаешь. Это был ледяной астероид 2089C, ты заметил, как он взорвался в конце? Они специально так делают. Взрывая астероиды, когда те входят в атмосферу, они могут использовать их без угрозы для поверхности. И это была моя идея! Я сам предложил им так делать, я внес анонимное предложение в искин Грега, когда был там и возился с их коммуникационной системой, а они подхватили идею. Теперь они будут делать это постоянно. Каждый сезон будут появляться один-два таких астероида, и они довольно быстро нарастят атмосферу. Погляди, как мерцают звезды. На Земле они мерцали так каждую ночь. Эх, мальчик… Однажды и тут они будут мерцать каждую ночь. Будет воздух, которым можно дышать, словно птица в небе. Может быть, так мы изменим порядок вещей в этом мире. Такие вещи непредсказуемы.
Ниргал закрыл глаза и увидел красные всполохи, оставленные на сетчатке ледяным метеором. Метеоры, словно фейрверки, дыры, просверленные прямо в мантию, вулканы… Он обернулся и увидел Койота, прыгающего по равнине, маленького и тонкого, его шлем смотрелся на нем странно, словно Койот был мутантом или шаманом, надевшим священную голову животного и исполняющим ритуальный танец на песке. Это, без сомнения, был Койот. Его отец!
Потом они совершили кругосветное путешествие, пусть даже это и было путешествие вокруг южного полушария. Полярная шапка поднималась и росла над горизонтом, пока они не очутились под сенью нависшего льда, который не казался уже таким высоким, как в начале их путешествия. Они обогнули лед, направляясь домой, и въехали в ангар, затем выбрались из машины, ставшей для Ниргала за последнюю пару недель такой родной, прошли через шлюзы и медленно спустились по длинному туннелю под купол – и вдруг очутились среди знакомых лиц, обнимающихся, ласковых и задающих вопросы. Ниргал робко съежился от этого внимания, но он напрасно беспокоился: Койот рассказывал истории за них обоих, Ниргалу оставалось только смеяться и отрицать ответственность за все, что они натворили. Оглядываясь на свою семью, он видел теперь, насколько в действительности мал их мирок: диаметр купола составлял меньше пяти километров, а сам купол возвышался над озером всего на 250 метров. Маленький, маленький мир.
Когда с приветствиями было покончено, он вышел в предутреннее мерцание, чувствуя бодрящее пощипывание воздуха и глядя пристально на дома и бамбуковые рощи деревни, угнездившейся среди холмов и деревьев. Все казалось таким странным и маленьким. Потом он пошел на пляж, по направлению к дому Хироко, и чайки кружили над его головой, и он часто останавливался, просто чтобы рассмотреть что-нибудь. Он вдыхал пряный, пахнущий солью и водорослями воздух пляжа. Этот прекрасно знакомый запах пробуждал миллион воспоминаний разом, и Ниргал понимал, что он – дома.
Но дом изменился. Или изменился сам Ниргал. Между попыткой спасти Саймона и поездкой с Койотом он отдалился от остальных, удивительные приключения, которых он так жаждал, в итоге лишь выбросили его из круга друзей. Джеки и Дао вешались друг на друга сильнее, чем раньше, и играли роль щита между ним и всеми остальными юными сансеями. Очень скоро Ниргал понял, что ему на самом деле не хочется отличаться от остальных. Он хотел лишь влиться обратно в тесный круг своей стаи, снова быть единым целым с братьями и сестрами.
Но когда он приходил, они замолкали, и после такой немыслимо неловкой встречи Дао уводил их прочь. Ниргал был вынужден возвращаться к взрослым, которые все чаще оставляли его с собой после полудня, будто это было само собой разумеющимся делом. Возможно, они хотели смягчить тем самым неласковый прием сверстников, но это лишь отдаляло его от них еще больше. И ничего нельзя было исправить. Однажды, гуляя по пляжу в мрачном расположении духа при серых, оловянных сумерках догорающего полудня, он понял, что детство кончилось. Именно таким и было это чувство: он стал кем-то другим – не взрослым, не ребенком, одиноким существом, чужаком в своей стране. В этом грустном осознании была своя особая прелесть.
Однажды после ланча Джеки встала перед ним и Хироко, которая пришла в тот день, чтобы учить их, и потребовала, чтобы ее включили в полуденный урок.
– Почему ты учишь его, а не меня?
– Без причины, – невозмутимо ответила Хироко. – Если хочешь, оставайся. Доставай планшет, открывай «Тепловую инженерию», страница одна тысяча пятьдесят. Для примера мы смоделируем купол Зиготы. Скажите мне, где расположена самая теплая точка под куполом?
Ниргал и Джеки набросились на проблему вместе, и одновременно – соревнуясь. Он был так счастлив, что она была рядом, и с трудом смог вспомнить вопрос, а Джеки подняла руку прежде, чем он хотя бы собрался с мыслями. И она засмеялась над ним, немного презрительно и в то же время – несколько польщенно. Несмотря на все эти невероятные изменения в них обоих, в Джеки осталась способность к заразительному веселью, смеху, которого ему так болезненно не хватало…
– Вот вопрос на следующий раз, – сказала Хироко. – Все названия Марса в ареофании даны ему землянами. Примерно половина из них значит «огненная звезда» на тех языках, из которых они произошли, но все это имена, пришедшие извне. Вопрос: каково именование Марса для самого себя?
Несколько недель спустя Койот снова проезжал мимо, и это заставило Ниргала радоваться и нервничать одновременно. Койот посвятил утро обучению детей, но, к счастью, он относился к Ниргалу как и ко всем прочим.
– Земля в очень плохом состоянии, – говорил он, когда дети работали над вакуумными насосами и полными жидкого натрия баками из Риковера, – и дела будут идти только хуже. Это делает их контроль над Марсом все более опасным для нас. Мы должны будем прятаться, пока не сможем полностью освободиться от них, отойти безопасно в сторону, пока они будут скатываться в безумие и хаос. Запомните мои слова, это пророчество истинное, как сама правда.
– Джон Бун говорил иначе, – заявила Джеки. Она много вечеров проводила, исследуя искин Джона Буна, и теперь вынула коробку из набедренного кармана. Уже через секунду быстрого поиска дружеский голос из коробки произнес: «Марс никогда не будет в полной безопасности, если опасность угрожает Земле».
Койот пронзительно захохотал.
– Да, Джон Бун был таким, не так ли? Но, заметь, он мертв, в то время как я все еще жив.
– Кто угодно может спрятаться, – ответила Джеки резко. – Но Джон Бун вышел вперед и повел остальных. Вот почему я – бунианка!
– Ты Бун и бунианка! – воскликнул Койот, дразня ее. – А бунианская алгебра не сильна в сложении. Но послушай, девочка, ты должна лучше понимать своего деда, если хочешь называть себя бунианкой. Ты не можешь возводить слова Джона Буна в догму и не врать себе по поводу того, кем он был. Я видел, как другие так называемые бунианцы поступали точно так же, и это смешит меня, если не приводит в бешенство. Потому что, если бы Джон Бун встретил тебя и поговорил с тобой хотя бы немного, в конце концов он стал бы джекистом. А если бы они встретились и поговорили с Дао, Бун стал бы даоистом, а может, даже маоистом. Вот таким он был. И, видишь ли, это было хорошо, потому что он тем самым возлагал на нас ответственность за то, что мы думаем. Он заставлял нас делать вклад, потому что без этого Бун не умел действовать. Он настаивал на том, что не просто каждый может делать, что нужно, а каждый должен.