Зеленые холмы Винланда - Страница 2

А вот девки в снах шастали. Особливо одна. Сивел частенько поглядывал на соседскую телегу, где куталась в платки дочь боярина. Так и не узнал тогда, как девицу-то зовут.

А в Новгороде отец нашел друзей, помогли дом поставить – зажили вольготнее, хвала богам. Жертву большую сотворили. Братья в малую дружину, к князю новгородскому Глебу Святославичу на службу поступили – уже не отроками, мужами. Новгородцы на них сначала косо смотрели, но братья быстро расположили к себе соратников по оружию – Белян своим спокойным нравом, а Сивел поначалу остерегся задираться.

Рогдай же подрядился к купцам местным в охрану. Далеко не уходил – на Ладогу, на Неву на лодьях плавал. На юг, в лесные поселенья ездил. Мать все ворчала, глядя, как все мужчины из дому уходят. Тосковала, но что тут поделаешь – сыновья все в отца пошли – крепкие, до ратного дела пригожие. А ее судьба женская – очаг беречь, за хозяйством присматривать, домашним богам подношения не забывать делать.

Но только и здесь, в Новгороде, христиане по наущению греков начали притеснять тех, кто старым богам подношения делал. По соседним лесам, где священные поляны, дубы повырубали, идолов оскверняли. Князь Глеб наказал всей дружине креститься непременно, знак серебряный на груди носить. А как чужую веру принять, когда сызмальства свои боги дороже? Пращуров боги не оставляли, так и сейчас за богов старых заступиться нужно.

Братья явно не показывали, что за старую веру стоят, – отец наказал. Змеевик тот серебряный на груди носили, чтобы не вышло чего.

Проснулись поздним утром, судя по солнцу. Проснулись с неохотой, но вспомнили, что за день сегодня, и подобрались. Молча поели и стали собираться в детинец. Долго напяливали на себя стеганые рубахи, кольчуги, наплечья. Аж взопрели. Но лучше сейчас попотеть, чем потом получить удар в незащищенный живот.

– Ну, отец, мы пошли, – сказал Белян.

– Идите, сынки, да постойте за веру отцов наших. Волхвы всю ночь замаливали богов, они нас не оставят.

– Прощай, отец. Мать не оставляй, оборони, если что.

– Обороню, обороню, – хмыкнул Рогдай. —

Я и сам еще не разучился меч в руках держать… Топайте уже. Да не лезьте на рожон. С оглядкой. Ты, Белян, за Сивелом присмотри, чтоб он свой норов особо не проявлял.

* * *

День у братьев в детинце прошел весь в хлопотах и разговорах с товарищами. К кому просто подходили поговорить – все, мол, как договаривались… Кого-то приходилось еще увещевать. К вечеру ноги гудели и ныли, а кошель с серебром почти опустел.

Белян как-то устало заметил:

– Сивка, слышь, а? Владыка-то мотается, видел? Не к добру…

– Да пусть себе бегает. Много не набегает. Время его настало.

– А если послухи обнос сотворили?

– Припозднился ты со своими страхами, Белян. Теперь уж что будет, то будет. Нам не переиначить.

День догорал. Толпы богомольцев спешили в Святую Софию.

– Сивел, созывай наших помалу к воротам, – сказал Белян. – Видать, скоро начнется.

– Ладно, пошел я.

Дружинники собрались поодаль от главных ворот, когда ночь окончательно вступила в свои права. Пламя редких факелов, бряцание оружия, обмен фразами вполголоса. Заговорщики ждали сигнала.

– Вроде бы пора, а? – кряжистый воин в шишаке переминался с ноги на ногу.

– Не спеши пока, – крепкий муж Сыч в куртке с множеством нашитых стальных блях вгляделся в кромешный провал ворот, где стояли стражи.

И – ударил набат. Его ждали, но он все равно застал врасплох. Поднялся гвалт. На стенах кремля зажглись огни.

Крепкий муж Сыч взмахнул мечом:

– Приспело время, братья! За наших старых богов, за пращуров!

Дружинники вытащили мечи и топоры, бросились к воротам. Их встретили копьями.

– Руби крыжаков! – крепкий муж Сыч ринулся в жидкие ряды своих недавних товарищей. – Отворяй ворота, впущай народ! Не робей! С нами могучий Перун!

Звон разящих мечей и смертные стоны сраженных. Хрип, крики, топот. На стенах уже разгорелись поединки.

Со стражей справились как раз вовремя. Сзади набегали верные владыке дружинники, и было их много. Мятежники спешно пробились к воротам, открыли их. С воплями и визгом ворвалась в кремль. Но их встретил отряд латников.

Белян с Сивелом все-таки повернули с кучкой соратников и врубились в ряды христиан, чтобы хоть на какое-то время обеспечить тыл. Удары сыпались со всех сторон, высекая искры. Зарево пожара и множество вспыхнувших факелов превратили ночь в день. Общего строя никто не соблюдал, сеча распалась на отдельные группы.

– Держись, Сивел! – орал Белян, отражая удары и ворочая щитом. – С нами сам Лунь! Я узрел его белую голову!

– Опасись, Белян! Зри зорче!

Недолго с ними был Лунь… Краем глаза поймал Белян, как проворный дружинник проткнул старца копьем. Тот поник, ухватившись за древко. Открытый рот еще что-то сипел, но беззвучно. Зато трубно возликовал проворный дружинник:

– Наша взяла! Сломал я волчьи зубы! Круши волхвов!

Белян рванулся к нему сквозь гущу сражения. Он на инстинкте споро отражал удары и наносил сам, но все внимание сосредоточил на ликующем воине. Свалив очередную жертву, пробился-таки к нему и обрушил меч. Победный трубный клич оборвался. Воин грузно повалился на землю.

– Белян! – донесся голос младшего брата. – Пропали наши! Туго!

Белян оглянулся – да, им тут придется очень туго. Вот и крепкий муж Сыч. Белян подставил меч, в последний миг отведя нацеленное в Сивела копье:

– Рубись, братка, к воротам! Тут пропадем! Наших мало осталось! Старец Лунь сгинул!

К ним присоединилось еще с полдюжины воинов. Вместе стали продвигаться к воротам. Еле поспели – там уже ладились их закрывать. Прорвались в город, за стены, отбежали с полсотни шагов. Перевели дух. Всюду пылали дома, чад заволакивал улицы. Нарвский конец гудел пожаром, толпы людей пытались тушить его. Возникали короткие стычки, кровь чернела лужицами, в которых скользили ноги.

– А Преображенская-то горит! – радостно закричал Сивел.

– Зато Софийская цела! – мрачно окоротил брата Белян, утирая с лица кровь, смешанную с потом.

Показался отряд воинов в чешуйчатых доспехах. Они шли, наспех прилаживая щиты на руки.

– Гляди, латники вышли! К нам прут! Не совладать нам, а народ тушением занят.

– Пошли пробиваться на Торговую сторону! Там нам подмога будет! Бегом к Великому мосту!

Бросились вниз по Разваже-улице. К ним примыкали горожане, вооруженные чем попало. По дороге сталкивались со сторонниками креста, и яростные схватки ненадолго останавливали торопливый бег.

– Белян, что там на Великом?! Никак сеча идет! – Сивел мечом указал на мост.

– Тут во всем городе секутся! Не отставай!

Темные воды Волхова отражали дрожащие блики пожаров. Смутные лодки и купеческие суда темнели у причалов. Там – тоже суета. Купцы спешили спасти свое добро, лодки пытались отчалить от берега, сталкиваясь и вертясь на месте.

Прибывшие влились в сечу, с трудом различая своих и чужих.

Великий мост запрудила толпа. С ревом обрушивались удары на врагов веры. Тут не смотрели на старые знакомства и даже дружбу. С остервенением раскалывали черепа, воплями оглашая удачу.

Пот заливал глаза, руки отяжелели и с трудом ворочали тяжелый меч. Но толпа защитников Христа быстро редела, и Великий стал очищаться. Люди разбегались по Торговой стороне, скликая подмогу.

– Передохнем, Сивка! – Белян осек ретивого брата.

– После передохнем, братка! Гони скверну дальше! – Сивел помчался было догонять убегавших.

Тут раздался тревожный крик:

– С Софийской тысяцкий прет! Беда нам!

Братья оглянулись – на них спешным шагом двигалась толпа дружинников и горожан, вооруженных кто чем.

Волхвы заголосили, забегали, пытаясь организовать отпор тысяцкому с его войском. В руках метались деревянные идолы. Неистово звучали молитвы и заклинания. Навстречу тысяцкому двинулись оставшиеся еще в живых бойцы, и с ними сторонники старой веры. Застучали мечи о щиты и брони. Кровь полилась снова. Под натиском тысяцкого язычники стали отступать, теряя своих воинов. Волхвы бились в первых рядах, ярясь и призывая страшные кары на головы христиан.