Зеленые глаза Баст - Страница 41

— Но все же в одном случае кто-то должен был появиться на месте…

— Да, — перебил он, — кто-то перенес тело из комнаты в гараж и упаковал в ящик.

— Но вы твердо убеждены, что и там был проделан фокус с телефоном?

— Не сомневаюсь. Разве вы не видели номер на табличке? А розетка в стене, что оказалась отверстием для газа — помните? — была соединена с пустой комнатой по соседству. Конечно, газовый баллон находился там, а сам телефон поместили в нише, которую плотно закрыли бархатной портьерой: любой, воспользовавшийся ядовитым приспособлением, немедленно задохнулся бы в ней.

— Господи, Гаттон! — воскликнул я. — Какой жуткий замысел! Но я не могу понять, каким должен быть наш следующий шаг.

— Я и сам не совсем уверен, — признался Гаттон. — Как вы помните, определенная линия рассуждений привела меня к выводу, что у этих людей имеется некое укрытие в вашем районе. Я велел тщательно прочесать окрестности. Рано или поздно мы выясним, где прячется преступник.

— И преступница! — добавил я.

Нас прервал стук в дверь кабинета. Вошел Коутс с вечерней корреспонденцией.

— Извините, Гаттон, — сказал я, увидев, что одно из писем было от Изобель.

Я в нетерпении вскрыл конверт… То, что я прочел, заставило меня похолодеть.

— Гаттон! — вскричал я. — Мисс Мерлин получила по почте статуэтку Баст!

— Как?!

— Она кратко описала ее, и я склонен думать, что это та самая вещь, что была украдена отсюда! Конечно, мисс Мерлин ужасно испугана.

Инспектор поднялся.

— Надо немедленно осмотреть присланное, — быстро сказал он, — проверить упаковку, в которой доставлена посылка, и марку. Я выхожу из себя, — Гаттон не сдержал гнева, — когда думаю о том, что доктор Дамар Гриф, вероятно, находится где-то в полумиле от нас, от этого самого места, и мы могли бы позвонить ему, знай мы его номер; мы задействовали все ресурсы лондонского уголовного розыска, но все еще никак не можем его найти! Даже такая городская окраина, как эта, настолько велика, что мы будто ищем иголку в стогу сена!

Голова моя разрывалась от жутких сомнений и нерешительности. Я не знал, что нам следует делать, а Гаттон, как дикий зверь в клетке, метался по комнате.

— Набейте-ка трубку, — устало предложил я наконец. — От нашего следующего шага зависит многое. Любая ошибка может оказаться роковой.

Гаттон довольно свирепо взглянул на меня, затем уселся в кресло, из которого встал чуть раньше. Я подтолкнул к нему табакерку, и он потянулся за ней, но тут раздался звонок. Я услышал, что Коутс открыл входную дверь и, недоумевая, кто мог прийти в столь поздний час, вопросительно посмотрел на инспектора.

В дверь кабинета постучали.

— Войдите, — крикнул я.

Коутс неловко застыл на пороге.

— Доктор Дамар Гриф! — объявил он.

Не меняясь в лице, он посторонился, и пока мы с Гат-тоном в полнейшем изумлении медленно поднимались с мест, высокий, тощий евразиец шагнул внутрь и остановился, нависнув над здоровяком Коутсом!

Его ястребиные глаза лихорадочно горели, а лицо было измученным и осунувшимся. Я смотрел на него с удивленным испугом, а он, казалось, едва держался на ногах. Мы с Гаттоном наконец встали; Гриф, пошатываясь, уцепился за угол книжного шкафа, но тут же выпрямился и величественно поклонился нам, и я сразу вспомнил, что почувствовал, когда очутился в странной библиотеке Белл-Хауса.

— Джентльмены, — начал он, и его резкий голос был не громче шепота, — пожалуйста, сядьте. Я не задержу вас надолго.

Евразиец зашатался и едва не упал. Гаттон тут же вскочил на ноги и успел подвинуть доктору Дамару Грифу кресло, которое только что занимал сам. Тот благодарно кивнул и беспомощно опустился на сиденье, держась за оба подлокотника.

Я никак не мог найти в себе силы заговорить.

— Доктор Дамар Гриф, — начал инспектор, пристально глядя на человека, осевшего в кресле, — я арестую вас по обвинению в убийстве. Предупреждаю, все, что вы сейчас скажете, будет использовано против вас.

Гриф с недюжинным усилием распрямил костлявое тело, не отрывая ястребиного взора от инспектора Гаттона. Когда он заговорил, его резкий голос обрел мощь, а манера — царственность:

— Инспектор уголовной полиции Гаттон, вы не совершаете ничего такого, что не входило бы в ваши обязанности. Мне, в моем болезненном состоянии, стоило огромных трудов прийти сюда. Следовательно, вам не надо опасаться, что я попытаюсь сбежать. Я явился к вам с определенной целью. Я намерен осуществить задуманное, после чего, — он пожал широкими плечами, — буду в вашем полном распоряжении.

— Хорошо, — только и сказал Гаттон, но я отметил, что лицо его вспыхнуло от сдерживаемого волнения.

Он многозначительно посмотрел на меня и направился в переднюю.

— Сиденгам 1448, — сказал он телефонистке[28].

Дамар Гриф закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Затем я услышал:

— Алло! Это инспектор Гаттон из Управления уголовных расследований Скотланд-Ярда. Я в Уиллоу-Коттедже на Колледж-роуд. Пришлите двух полицейских и автомобиль забрать арестованного… Верно! До свидания.

Он опять вошел в кабинет, прикрыл за собой дверь и с некоторым изумлением воззрился на Дамара Грифа. Евразиец устало поднял веки и медленно обвел взглядом комнату.

— Умоляю, сядьте, инспектор Гаттон, — произнес он. — Я намерен сделать заявление.

Гаттон, не вымолвив ни слова, подвинул к себе стул и сел.

— Прошу вас не прерывать меня, — продолжил Дамар Гриф, — пока я не закончу. Поняли? Повторять не буду.

— Боюсь, — сухо заметил Гаттон, — вам придется повторить все позже.

Евразиец распахнул блестящие черные глаза и уставился на полицейского:

— Повторять я не намерен, — отрезал он. — Дайте мне знать, если вам будет что-то непонятно.

То, что он вел себя в таких обстоятельствах столь властно, поражало, точнее, ошеломляло. С первого часа нашего знакомства я понял, что доктор Дамар Гриф обладает невероятно сильным характером и чрезвычайной надменностью, отчего относится ко всему, даже к воздаянию, совершенно равнодушно.

— Поскольку с этим вопросом покончено, — продолжал он, — будьте любезны, инспектор Гаттон и вы, мистер Аддисон, уделить самое пристальное внимание моему рассказу.

Он вел себя подобно лектору — убежденному в том, что аудитория все равно не сможет понять сказанное; но если я признаюсь, что заявление, сделанное этим странным, пугающим человеком, повергло нас с Гаттоном в шок, это будет чистой правдой. Устало и почти не открывая глаз, доктор Дамар Гриф приступил к повествованию о неописуемых ужасах, и хотя пронзительный голос его с каждой минутой слабел, а откровения страшили, говорил он совершенно бесстрастно.

— Сообщаю вам, — начал он, — о своих исследованиях в области тератологии и соприкасающейся с ней ветви анимизма[29], ибо знаю, что работе, которой я посвятил всю жизнь, не суждено завершиться. Пришла необходимость уничтожить бумаги и образцы, собранные — чудовищной ценой — за двадцать лет путешествий как по самым диким, так и по самым цивилизованным уголкам мира, и все, что у меня осталось, это краткий словесный отчет по главному из изученных мной вопросов. Вы удостоены чести выслушать его. Итак, внимайте.

Два важных фактора предопределили выбор темы моего исследования: во-первых, социальный остракизм, ставший моим уделом с самого начала профессиональной деятельности; во-вторых, я сам являюсь живым примером гибрида. Люди говорят, не без резона, что евразиец ненавидит своего отца и презирает мать. Конечно, неестественная страсть осуждается и всей его семьей, ибо темные братья глядят на полукровку искоса, а белая родня — свысока.

Несмотря на все дипломы и степени, а я доктор медицины, магистр гуманитарных наук, а также имею иные ученые звания, присвоенные мне в Лейпциге, Сорбонне и кое-где еще, я быстро понял, что мне не дадут спокойно вести врачебную практику. Как следствие, я занялся изучением особого раздела эмбриологии, ибо, к счастью, у меня имелось достаточное состояние для того, чтобы, живя по средствам, не прибегать к моей профессии как способу заработка.