Зеленое море, красная рыба, черная икра - Страница 19

– Я не буду называть себя. Интересно, узнаете ли вы, кто вам звонит…

– Уже узнала! – Я почувствовал, что ей приятен мой звонок, она ждала его.

– Как вы смотрите, если мы вместе пообедаем, конечно, если вы не избавились от этой неудобной привычки…

– Представьте, не успела!

– Очень хорошо.

– …Взять, к примеру, рыбкомбинат! – Чистые пухлые пальцы Согомоныча бегали по моему лицу, не причиняя никаких не удобств. – Рыбкомбинат никогда не выполнял плана, а всегда был с наваром… – Он не мог работать молча. – Как? А очень просто. Бегут в обком. Так и так… «Конец квартала, а рыба не идет…» Оттуда звонок Сувалдину: «Пустите рыбкомбинат в заповедник! В порядке исключения!»

До меня не сразу дошел смысл долгого его монолога, но, подытожив, я понял: Согомоныч и какая-то группа людей, близких ему, связывала свои надежды на оздоровление обстановки с моим появлением. Предполагалось, что водная прокуратура и я лично можем поставить предел ведомственному беззаконию.

Я спросил:

– Вам кажется, что рыбинспекция работает неэффективно?

На мгновение бритва в руках Согомоныча дрогнула, но в следующую секунду она так же ровно и легко поползла по моей намыленной физиономии.

– Стараются… – Он кивнул за окно, на призыв расстрелять убийцу – Умара Кулиева. – Скоро тут такое начнется! Каждую весну у них настоящая война на море. Автоматы, вертолеты… Сами увидите. Главное, все равно никого не поймают. А если поймают – то мелкую сошку. Не знаю, как это там у них выходит, но крупная никогда не попадается. Может, с вашим приходом что-то изменится…

Я прервал его философствование:

– А если конкретно?

Согомоныч обтер свою раздвижную опасную бритву о белый листочек, вздохнул и категорически отрезал:

– Я думаю, большего вам никто не скажет.

– Может, и скажет. Кроме того, существует уголовная ответственность для тех, кто знает о совершенном преступлении и молчит.

Согомоныч пожал плечами. Мы были вдвоем. В его уютной частной лавочке никто нас не слышал.

– Дай-то бог… Но не думаю. У нас не Сицилия, но длинный язык могут отрезать в два счета…

– Бывают и такие случаи?

– О, сколько хотите! – Согомоныч предпочел переменить тему. – А вы, оказывается, не только на воду смотрите! Освежить? Тонкая туалетная вода – «О' жен», Франция! Совершенно необходима мужчине… – Он заговорщицки на меня взглянул, словно уже все знал обо мне и Анне Мурадовой.

Я-то полагал, что по крайней мере еще неделю мы можем встречаться совершенно спокойно.

– Спасибо, – сказал я, кладя на стол художника его гонорар. – Сейчас, правда, мне предстоит свидание не с женщиной. Я бы сказал, с одним из наиболее мужественных мужчин города. Кстати, когда свадьба у сына Кудреватых?

– В субботу. На той неделе.

Бала ждал меня в кабинете вместе с болезненной, средних лет блондинкой, которую я видел на похоронах Пухова, – она разговаривала тогда с Анной Мурадовой.

Когда я вошел, женщина испуганно оглянулась.

– Это Татьяна Ивановна, вдова Ветлугина, – представил ее Бала. – Мы только начали… Значит, в ночь, когда это случилось, дома вы не ночевали? – спросил мой помощник у Ветлугиной.

– Я работала. А кроме того… Видите ли… У нас две квартиры. Мы жили то у него, то у меня. А иногда каждый уходил к себе…

Я сел. Ветлугина тревожно взглянула на меня, снова обернулась к Бале.

– …Сходились, расходились. Одно время Саша страшно пил. Его направляли в ЛТП, он давал мне слово не пить, не выдерживал…

– А в последнее время перед его гибелью?

– Последнее время держался… Но я боялась оставлять его одного, когда у меня были ночные дежурства. Соседи и прочее. Он у меня не прописан…

– Тогда он ночевал у себя?

– Да. И в ту ночь тоже. Я пришла утром, была в уверенности, что он дома. И вдруг приходит его приятель… Садык…

– Баларгимов Садык, – пояснил мне Бала.

– Все его зовут Садык. Сказал: поехали они на качкалдаков. Саша стал давать ему прикурить, перевернул лодку. Произошел выстрел… Там все записано. – Она показала на уголовное дело, лежавшее на столе перед Балой.

Мы помолчали все трое, наблюдая, как Гезель поливает над балюстрадой цветы, что-то тихо мурлыкая под нос для своего малыша.

– Вы раньше Баларгимова знали? – спросил я.

– Видела несколько раз. – Ветлугина снова насторожилась.

– Муж дружил с ним?

– Дома он у нас никогда не был. Я вообще не любила его компании. Ничего хорошего… Одна пьянка! Знаю, что они встречались. Саша последнее время был на инвалидности, не работал…

– Травма?

– С легкими у него было плохо. Вообще-то он подрабатывал, только в штате не состоял. У нас своя машина. Смотришь, подвезет кого-нибудь. Трояк или пятерку заплатят.

– Вообще-то он рыбак?

Она замялась.

– Иногда приносил рыбу.

– Осетрину?

– Ну да… Но где брал? Этого не знаю…

Я продолжал расспрашивать:

– С Касумовым вы знакомы?

– Первый раз слышу.

– Ваш муж помогал тушить его «козлятник». Его кличка –

Мазут.

– Мазут – я слышала.

В кабинет постучали, это был Хаджинур Орезов.

– Извините, Игорь Николаевич. Я не знал, что вы не одни.

– Я скоро освобожусь.

Прежде чем дверь закрылась, я разглядел в коридоре приземистого, с черными живыми глазами мужчину, смахивавшего по одежде на рыбака. Я понял, что это Баларгимов.

– Сколько уж прошло, как он утоп? Года два? – У него был грубоватый глухой тенор, речь – простая, и я не почувствовал в нем ни робости, ни испуга ни перед нами, ни вообще перед вызовом в прокуратуру. – Небось и косточки уж давно сгнили!

Он сидел на том же стуле, что и Ветлугина, тяжело и свободно, ни разу не оглянувшись на дверь.

– Как все вышло? – спросил Бала.

– Ну, как…

Баларгимов повторил сказанное им на допросе, не путаясь и ничего не добавляя.

– …Когда перевернулись, я отплыл немного, чувствую – дно. Кричу: «Монтер! (Кличка у Сашки такая.) Ты где?» …А темно. Мы ушли метров на сто от берега. Хоть глаза выколи… Где искать? Сам мокрый. Вес утонуло. Думаю: «Козел! Сам выберешься, не мальчик. Верзила под потолок!» Потянул домой, а назавтра прихожу, спрашиваю: «Сашка приходил?» – «Нет!..»

Я ощутил знакомую грубую манеру общения – следствие сурового жизненного опыта, непоказного презрения ко всему – к смерти, к жизни, к тому, что происходило раньше, потом, вчера, завтра.

«Странно: его фамилия ни разу не упоминалась среди браконьерских…» – подумал я.

– Вы сразу заявили в милицию? – спросил Бала.

– В этот день не пошел. Подумал: нажрался после купания, спит где-нибудь! А на другой день пошел.

Баларгимов был одинаково презрителен – это чувствовалось из его рассказа – и к самому себе, и к погибшему и не собирался от нас это скрывать.

– …В милиции объяснение написал. Потом несколько раз еще вызывали, допрашивали. Свозили на место. Я показал. Там под водой камни. Там и ружье нашли. И мой рюкзак.

– А что с вашим ружьем?

– В рюкзаке осталось. Я так и не собрал его.

– Вы член общества охотников?

– Был. Сейчас уж выбыл. Думаю снова вступить… Что? – Он показал на дверь, вслед ушедшей Ветлугиной. – На меня, что ли, бочку катит? Так, во-первых, мы с Сашкой друзья. Что нам делить? А потом: зачем бы я к ней пошел? Она и не знала, что он на охоте, и с кем – не знала! Я сидел бы дома и молчал в тряпочку…

– Бала спросил:

– Вы работаете?

– Осмотрщиком кабеля. На южном участке.

– Зарплата большая?

– Какая зарплата! – Он махнул рукой.

Вошел Агаев.

– Не помешаю? – Из-за неудобства помещения у нас все время гостил кто-нибудь из милиции.

– Нет, конечно. – Я тоже задал несколько вопросов Баларгимову: – Как вы охотитесь на качкалдаков в темноте?

Он с любопытством взглянул на меня.

– Птица ведь не видит! Подпускает совсем близко.

– А как подбираете дичь?