Зеленая лампа - Страница 1

В. СТЕПАНОВ

Зеленая лампа

I

Завтра им лететь в Байконур. Но путь туда-так уже ведется с того апреля-начинается отсюда, с этих втесанных в века древних камней, с этих гулких, как в ущелье, шагов под кремлевской стеной, с этих ступенек, которые ведут в музейную тишину когда-то шумного длинного коридора,-до заветных дверей, войдя в которые видишь ленинский стол и знакомую зеленую лампу на нем... Как бы ненароком экскурсовод дотронется до невидимой кнопки-неожиданно, словно от чьей-то руки, вспыхнет свет, озаряя книги, тетради, чернильницу, и на мгновение почудится: тот, кого здесь уже никогда не будет, только на минуту вышел, сейчас вернется и скажет:

- Прошу, прошу вас, проходите поближе, дорогие товарищи космонавты...

Отозвавшись лишь мысленно, постоят они здесь молча вокруг стола и уйдут с удесятеренными силами. Далеко-далеко, за тысячи верст отсюда, прогремят реактивные раскаты байконурского грома, проблеснут рукотворные молнии. И вослед одним другие улетят на космодром. Но сначала сюда, только сюда...

- А ты знаешь, - приглушенно говорит мне молоденький летчик, безвестный офицер, о котором через несколько дней узнает весь мир, - тогда, в двадцать первом, сюда подходили с другой стороны, через Троицкие ворота, и видели ленинское окно-чуть зеленоватое от света настольной лампы... А первым для доклада о космических делах сюда знаешь кто шел?.. Можно сказать, шел всю жизнь...

И он начинает рассказывать о человеке, которого никогда не видел, но которого знает так хорошо, словно товарища по летному полку или по отряду космонавтов. Откуда же эта родственная связь не только поколений, но и времен?

II

...Он проснулся словно бы от толчка и еще полежал, вглядываясь совершенно проясненными глазами в начинающую синеть темноту, не шевелясь, стараясь не выпустить остатки тепла из-под ветхого и тонкого, как рядно, одеяла. Его пробудило волнение, то памятное со студенческих лет чувство тревожности, которое с вечера до самого утра будто заводит в тебе неслышно тикающий будильник. Сегодняшний день назначал очень трудный экзамен, и, с отчетливой ясностью вспомнив об этом, он встал, осторожными, чтобы никого не будить, шагами прошел на кухню, зажег керосиновую лампу с еще не остывшим стеклом и начал перечитывать торопливо исписанные листки.

Все было вроде бы логичным. Его ракета взлетит в комбинации с аэропланом. Да, в аэроплане он поставит двигатель высокого давления. О двигателе надо будет рассказать подробнее. В этом суть. Двигатель будет приведен в действие при помощи жидкого кислорода и бензина. А может, этилена или водорода, смотря по условиям, которые окажутся при опытах наиболее выгодными. От двигателя заработают винты, и аэроплан взлетит с Земли как обыкновенный. На высоте примерно в двадцать шесть верст пропеллеры придется остановить и пустить в ход ракету. Ненужные теперь части аэроплана механически переместятся в котел, расплавятся, и получится жидкий алюминий, который вместе с кислородом и водородом станет прекрасным топливом! Рули аппарата - тоже в котел, на переплавку. На высоте восемьдесят-восемьдесят пять верст над Землей от всего того, что взлетело, останется маленький аэропланчик с кабиной для людей и часть ракеты с рулем. А скорость скорость будет уже вполне достаточной, чтобы отлететь от Земли и взять курс на другие планеты. Вот подробный расчет. Для того чтобы аэроплан оборачивался вокруг земного шара, как Луна, требуется достижение начальной скорости восемь километров в секунду. Чтобы навеки удалиться от земного шара - одиннадцать с лишним километров, а чтобы достигнуть планеты Марс четырнадцать. Обратный спуск возможен, если немного замедлить полет при помощи ракеты, пока мы не окажемся опять в земной атмосфере...

Запахивая наброшенное на плечи пальто, охваченный леденящим ознобом, он увидел самого себя в тесной кабине ракеты, стремительно набирающей скорость от Земли, а потом от звезды к звезде. Но и на самом деле было зябко сидеть в продутой насквозь кухне возле давно выстуженной печки. С тоской поглядывая на последнее, оставленное про запас березовое полено, он подумал о том, как это было бы сейчас прекрасно -напиться морковного чая и подержать руки над горящей кипой старых газет. А эти еще нечитанные, свежие. Так замотался над докладом, что не успел пробежать вчерашнюю. Эта за 24 декабря. Открытие девятого съезда Советов. На рисунке Ленин во весь рост - одна рука в кармане, другая поднята в знакомом, как бы разъясняющем что-то жесте. В. И. Ленин говорит, что учиться хозяйствовать - вот основная формула новой экономической политики. Сколько же силы, энергии в его речи! Происходит что-то невероятное - движение с ускорением. Движение не ракеты, набирающей звездную высоту, а огромной, бескрайней страны.

"Нас не уничтожили даже самые передовые страны..." А теперь взял в тиски голод. На этой же самой странице сообщение: "Помощь голодающим". "Голодающими признаны 16 губерний, областей и союзных республик Поволжья: целиком - Астраханская губерния, Калмыцкая область, Царицынская, Саратовская, Самарская, Симбирская губернии, Татарская республика, Марийская и Чувашская области..." И в других газетах то же самое: о голоде, о голоде, о неимоверных усилиях противостоять ему. Доклад Калинина. Первая задача была засеять озимые поля. Все наркоматы развили максимум энергии и в конце концов взяли 12 миллионов пудов зерна... В неурожайные места теперь посылается 24 миллиона пудов. Это для фабрик, заводов, для детских приютов. Для местного населения не остается почти ничего. Пришлось увеличить число детских пайков - со ста тысяч на миллион шестьсот тысяч... И все-таки от крестьян ни одного упрека Советской власти, знают, что она делает все, что в силах сделать...

И опять слова Ленина, что спасение от голода - в восстановлении производительных сил на основе крупной электрифицированной промышленности...

Да, всего лишь год назад вспыхнули на карте лампочки плана ГОЭЛРО. Мириады земных звезд, небо, опрокинутое на огромную страну... Сколько же нужно лет, чтобы электрические звезды зажглись в каждом доме?

Он потянулся к другой газете, и его снова бросило в озноб. Корреспондент рассказывал о встрече с марийцами-беженцами на улицах Иваново-Вознесенска.

"Иду улицей. Доносит меланхоличную, как осенний ветер, песню. Поют переселенцы, приехавшие из голодных губерний. Это марийцы, бросившие свои родные края: там валится народ, там голод - каждый день пополняются кладбища - город мертвых...

От песни их веет выстраданной болью, несказанной печалью. "Мы кулам! Мы кулам! Калак самарля..." "Мы вымираем! Мы вымираем! Валится народ... Дома заколочены... Целое лето горели леса. Деревни горели, сожгло все поля, остались без хлеба... Кто услышит горе? Кто печаль услышит? Кто слезы поймет? Мы вымираем! Валимся с голода! Слышите?"

Это было на улице ветреным днем. Ветер переметал дорогу. Холодно было на душе, и еще печальней стало от этой однотонной, однообразной песни "Кто поможет?".

"Люди мрут на дорогах, а я со своей ракетой,- с внезапной отрешенностью и даже неприязнью к самому себе подумал он. - Ветры горя веют над Россией, а я, видите ли, выдумываю сказку, которую сейчас кощунственно рассказывать даже малым детям, не то что взрослым на сегодняшней губернской конференции изобретателей. Засмеют, не поймут, освистят".

Но, рассуждая таким образом, издеваясь над самим собой, он знал, что на конференцию все же пойдет и что, если позволят, выступит. Пусть с позором, но не предавать же дело всей жизни.

- А и то натощак, без чая смелее буду,- подзадоривал он себя. Пора было собираться.

В холодной, давно нетопленной зале, отведенной для подсекции двигателей, собирались, не снимая пальто и полушубков. Курить, однако, было запрещено, хоть это придавало некоторую официальность собранию, внешне похожему на сборище купцов, торговцев и мелких чиновников. В ближних рядах он все же заметил знакомые лица и понемногу начал успокаиваться: кто-кто, а эти-то должны понять его с полуслова.