Здравствуйте, я Лена Пантелеева! (СИ) - Страница 7

  Часы в соседней комнате пробили раз, другой, еще и еще. Двенадцать дня. Четверг. Основная масса жильцов бывшего 'доходного' дома между 'канавой', Екатерининским каналом, и Фонтанкой, на работе, на службе или просто находится в городе в поисках куска хлеба, но малая часть сидит дома. Мается с похмелья, обедает, торчит у окон, спит после ночной смены или дежурства. Слышали ли они перестрелку? Конечно же, слышали. Если звуки выстрелов моего пистолетика вряд ли вырвались за пределы квартиры, то солидный бас 'люгера' и надсадный кашель револьвера Сиплого разнесся по всему этажу. Да, стены тут почти в метр толщиной, входные двери массивны, словно калитки в крепостных воротах, но окна, окна! Форточки приоткрыты в обеих комнатах квартиры Агафьи и на кухне, так почему бы и соседям не проветривать свои жилища? Тем более запашок тут еще тот. Сладко-приторный, гнилой, с резкой нотой скисших помоев. В общем, совсем как у классика: 'Чижики так и мрут. Мичман уж пятого покупает - не живут в нашем воздухе, да и только'.

  В общем то, что выстрелы слышали многие, мною принимается как факт. Но вот побежал ли кто-то за милицией? Дурацкий вопрос. Разумеется, побежал. Или уже бежит. Сознательность и инициативность у советских граждан сейчас на высоком уровне. Не отбили еще желание сделать жизнь лучше, мир светлее и чище. Гм, что-то ассоциации не хорошие возникают при этих словах. Ладно, считаем дальше. Звонить не будут, не откуда. Телефонная связь в это время для граждан РСФСР, как и личный транспорт, пока недоступная роскошь. Так что месит мартовскую грязь калошами сознательный беспартийный гражданин или молодой комсомолец на своих двоих. До отдела городской милиции минут десять ходу, три минуты на поиски дежурного по отделению, пять на объяснение причины вызова. У нас есть уже почти двадцать минут. Милицейский патруль или опергруппа соберётся минуты за три и десять минут на обратную дорогу. Еще минут пятнадцать, если они не поедут на громыхающем и воняющем газолином предке грузовиков. Это вполне возможно и это придется учитывать. Минус пять минут. То есть у нас не более двадцати пяти минут, а эти господа в углу до сих пор не активны, лишь морщатся и сердобольно охают. Так, это что за бред? Ну, вот зачем она схватила тряпку и усердно пытается оттереть кровь с пола?

  -Агафья! Ли! Хватит дурить! Быстро собирайтесь - мы уходим!

  Хорошо получилось, звонко и громко. Очнулись, перестали завороженно следить за мной и моими действиями, словно пациенты на приеме за молоточком невропатолога. Для усиления эффекта я громыхнул на стол револьверы Сиплого и куницеподобного, со звоном ссыпал в общую кучу серебряные и золотые монеты, несколько 'изделий из желтого металла'. Документы убитых и пухлые пачки совдензнаков не глядя запихнул в портмоне Туза. Серьезная и объемная вещь с монограммой, шириной почти в четыре мои ладошки. Все-таки мародерка весьма успокаивает нервы, правы господа психологи: 'Фактором, существенно снимающим состояние стресса, является приобретение или овладение материальными средствами, имеющими ценность для пациента. Особенно шопинг или ему подобные действия'. Ну, у меня, разумеется, не шопинг, но я уже спокоен и могу действовать и рассуждать здраво, в отличие от моих... гм, соратников? Да, теперь уже соратников.

  -Да, ах ты, боже мой! Куда идти-то, Леночка?! Что же ты такое говоришь! - Агафья всплеснула руками, окровавленная тряпка вылетела из рук, шлепнулась у ног - я ведь тут, дома.... Да и не при делах я!

  -Вот суровым ребятам из ГПУ и расскажешь, при делах ты или нет. А они тебя внимательно выслушают. В подвале, с лампой в лицо, что бы тебе говорилось лучше.

  Вроде дошло. Но губы поджала, хмурая складка разрезала лоб женщины. Зря, со мной это не пройдет, не дам я возможности тебе обвинить меня в своих бедах. Сама виновата, с первого шага вниз, когда решила, что хлеб, замешанный на чужих слезах и крови, будет слаще, чем политый собственным потом. А Ли у меня молодец! Уже вынес из комнаты холщовый сидор и несет с кухни какие-то пакеты, жестяные банки, округлый каравай хлеба. Двигается только неловко, склоняется вперед и на правую сторону. Перехватываю его на середине пути, быстро, не щадя, пальпирую грудную клетку. Ли болезненно кривится, бледнеет. Хреново, трещины в минимум в двух ребрах. Одно радует, что не перелом.

  -Раздевайся до пояса, быстро! Агафья, бинты мне или плотную ткань!

  В руку тычут сероватым свертком, небрежно так, на мол, подавись! Еле успеваю подхватить. Так, с этим надо поступать как с нарывом - взрезал, вскрыл, почистил. И все без наркоза.

  Перехватываю отдергивающуюся руку, рывком подтягиваю к себе и цежу, плюю словами сквозь зубы, поймав бегающий взгляд Агафьи:

  -Слушай меня внимательно, Агафья Ивановна! Норов свой показывать в другом месте будешь, в теплом и спокойном. Там мне и предъяву кинешь и рамсы качнешь, если желание такое будет. А сейчас, если жить хочешь, долго и на свободе, делай, как я говорю! Или же оставайся здесь и жди чекистов.... - отпускаю ее от себя, но не ее взгляд и холодно заканчиваю - но тогда ты не оставляешь мне выбора.

  Сухой щелчок предохранителя ставит точку в нашем разговоре. Агафья опускает глаза, вырывает дрожащую ладонь из моих пальцев и начинает метаться по квартире, вытаскивая какие-то тряпки, узелки, свертки из шкафов, комодов, темных углов. Гремит, звенит, что-то просыпает. Мы обмениваемся короткими взглядами с туго перебинтованным по корпусу и уже одевшимся Ли и он, чуть помедлив, кивает. Верно, мой самурайчик, все правильно ты понял. Нехорошо так поступать, но мне не до сантиментов, и если будет надо, я вновь пойду по трупам. Есть опыт. Да и нет у меня выбора - у меня Миссия. С большой буквы. Все, время. Пора уходить.

  Выскользнули из квартиры на темную и загаженную лестничную площадку. Прислушались, шумно, цепляясь узлами за углы, сбивая ногами выставленные на проход ведра, корытца спустились на пролет вниз и замерли. Скрип тормозов, неразборчивые команды. Внизу бухнула дверь, загрохотали сапоги, неприятно скрежетнул по стене штык трехлинейки, лязгнули сталью передергиваемые затворы. Молодой, задорный, дрожащий от азарта голос громко крикнул вслед поднимающимся по лестнице:

  -Аркадий Моисеевич! А пулемет-то брать?

  Гулкий в тесном пространстве лестничных пролетов добродушный баритон откликнулся, отозвался разрешением:

  -Бери, Васюткин, бери! Счас контра бандитская знаешь, какая пошла? Жуть просто, а не контра, звери просто! Без пулемета с ними ну никак не управиться!

  Приглушенный смех, одобрительные возгласы.

  Ну, Моисеевич, ну мля, добрейшей души человек! Знал бы ты, что жизнью тебе твои товарищи обязаны, не перхал бы сейчас, пытаясь проглотить рвущийся наружу смешок. Не буду я в вас стрелять, не стану. Не хочу я встречаться с вашим Васюткиным и его пулеметом. Я пячусь назад, толкая спиной Агафью, и лихорадочно пытаюсь найти выход из сложившейся ситуации. Обратно в квартиру? Нет. Наверх? А что там? Чердак? Шепчу одними губами, наклоняясь к уху женщины:

  -Выход на крышу есть?

  Скорее понимаю по губам, чем слышу отрицательный ответ.

  -Через квартиру на верхнем этаже пройти можно?

  -Не знаю...

  Черт, а что ты знаешь?! Живешь тут, по лезвию ножа ходишь, а запасного выхода из твоей норы нет. Мы пятимся, люди внизу подымаются. Мой взгляд мечется по сумраку лестничной клетке. Круглое окошко с пыльными и грязными стеклами дает минимум освещения. Не то, не то, эта дверь намертво заколочена. Какой-то короб, хлам, мусор, серые от времени доски. Все, тупик. Ли замирает на краю ступеньки, кладет на нее сидор, беззвучно взводит курок нагана. Смотрит на меня долго и внимательно - прощается, дурачок. Отрицательно качаю головой, мягко надавив ладонью на его запястье, опускаю вниз поднятую руку с оружием. Не нужно. Я придумал.

  Работать в рабоче-крестьянской милиции Петру Аничкину нравилось. Продовольственные карточки с усиленной нормой, новое обмундирование каждый год, с красными 'разговорами', оружие. Ордер на комнату дали. В бывшем господском доме комната. Большая, светлая, окон целых три. Ксения как увидела, так на шею и кинулась целоваться. Довольная была, страсть. А если еще перегородку поставить с левой стены, то и вторая комната получится. А ее надо. Животик у Ксени уже как арбуз круглый, налитой, вот-вот повитуху звать надо будет. При воспоминании о повитухе комсомолец и сотрудник петроградской милиции Петр Аничкин недовольно сплюнул на ступеньки. Негоже сознательному комсомольцу повитух в своем доме привечать, но разве Ксению переспоришь? Надуется, отвернется, плечами мелко затрясет и тихонько так, как кутенок захныкает. Сколько ни говорил, сколько не пытался на сознательность воздействовать все одно - ревет и шепчет: 'Не любишь ты меня Петя, не любишь! Городску себе, чай нашел. С ней миловаться да по докторам ходить хочешь!'. Темный элемент, несознательный, но любимый.