Зажгите костры в океане - Страница 8

- Одинокий вопль при луне, - шепчет мне Мишка.

- Только не надо, старина, подковырок, - говорю я.

- Не бойся. Я друг детишек. - Мишка осторожно кладет тетрадку на место.

Я засыпаю. Где-то в животе осторожно скребется голодный зверек. Ветер хлопает брезентом палатки. Как будто хлопают паруса. Мишка в шутку окрестил наш отряд фрегатом. Мне нравится. Плывет наш фрегат по тундре и горным долинам. Только жаль, что на борту мало сухарей и солонины.

Утром Виктор делит маршруты. Мы смотрим, как ползет по карте кончик карандаша, как он пересекает ручьи, водоразделы и сухие русла предгорий. Нам очень хочется, чтобы маршрутная петля была короче. Карандаш неумолимо отчерчивает километры. Мы берем в дорогу по куску утиного мяса. Остатки. Несколько пачек галет лежат неприкосновенным запасом. На всякий случай.

Мы расходимся попарно без обычных шуток и смеха. В голове и теле какая-то болезненная невесомость. Стоят ясные, пропитанные солнцем дни.

Мыть шлихи - очень ответственное занятие. Давно уже канули в прошлое те времена, когда лоток был только принадлежностью золотоискателя. В наше время любой шлих - ценность. Его бережно прячут в мешочек, его изучают под микроскопом, его наносят на карты и пишут в каталоги. В каталогах нет ссылки на объективные причины. Это значит, что из шлиха нельзя сделать фальшивую монету.

Минералы похожи на людей. Они любят заключать союзы. Они заключают союз с твоей собственной спиной, и она ноет под лотком, как десять радикулитов. Ледяная вода горных ручьев тоже их союзник. Враждебно срываются камни на склонах. Даже сердце, твой собственный неразлучный приятель сердце, перестукивается пугающим глухим стуком. Голод - союзник минералов.

Ночь. Утро. Снова Виктор делит маршруты. Снова мы смотрим на карандашное острие. Мы видим перевал Трех Топографов. Но, спутанные веревками маршрутов, мы приближаемся к нему медленно, очень медленно. На земле есть только одно желанное место - это озеро Асонг-Кюель.

"Мури тагам"

- А-а-а! - кричал Гришка. Может быть, он не кричал, а говорил, но все равно в ушах стояло только одно сплошное "а-а-а".

На корабле был бунт. Боцман уже болтался на рее, и кованые матросские каблуки били в дверь капитанской каюты.

Бунт начался, когда Виктор объявил, что мы не пойдем сразу через перевал Трех Топографов, а уйдем километров на тридцать в сторону, потом вернемся. Так требует схема маршрутов. Все было тихо. Пять пачек галет и остатки муки в мешочке лежали на разостланном рюкзаке. Это был весь наличный запас бобов и бекона. Плюс в горах бегала несъеденная дичь. Плюс озеро Асонг-Кюель в шестидесяти километрах.

Вначале все было тихо. Валька перешагнул через примус и сбил на землю котелок с "мечтой гипертоника". Розовато-серая каша полилась на землю. И тут-то Гришка начал свое "а-аа-а". Может быть, кричали все сразу, я не знаю. Наверное, я тоже кричал. Валька ладошками собирал красную кашу с земли. Он клал ее в котелок прямо вместе с землей и лишайниками.

- Я вам не заключенный! - кричал Гришка. Я накачивал примус, надо было греть еще чай.

- К чертям такое руководство! - выкрикнул Гришка. Вой стоял в ушах, как от пикирующего самолета.

- Кто сказал "к чертям"? - Мишка, не вставая, вдруг дернул Отрепьева за пятки. Тот шлепнулся на изрядно отощавший зад и... смолк.

Тишина упала на мир. Отрепьев шарил кругом побелевшими от истерики глазами, я машинально прикрыл рукой Мишкин карабин. Было невыносимо тихо.

- Но вообще я считаю... - очень взрослым голосом начал Декадент. - Вообще я считаю, что надо вначале сходить на озеро за продуктами, а потом вернуться сюда.

- Помолчи, щенок, - сказал Мишка. Леха смолк. Виктор стоял у рюкзака с продуктами и смотрел. Вид у него был растерянный. Валька все еще собирал кашу.

- Кончил крик? - спросил Мишка. - Сейчас мы пойдем в сторону, как сказал Виктор. За истерику буду бить.

Мы шагали редкой цепочкой. Камни на склоне погрохатывали под ногами. Черный склон убегал под самое кебо. Огромной анакондой лежал на юге Эргувеем. Оттуда шел теплый ветер.

- Человек! - крикнул Валька. Он вытянул руку. Мы смотрели вверх. Черная палочка удивительно быстро прыгала метрах в шестистах от нас. Человек спускался сверху по темному днищу промоины. Мишка снял с плеча карабин, два выстрела рванули воздух...

Честное слово, мы пили чай с настоящим сахаром. Кусок вареной оленины лежал на ситцевой тряпочке. Мишка рассказывал о наших злоключениях. Темнолицый вежливый человечек кивал головой и тихо охал. Шел человек от стада в поселок повидать жену, подлечить какую-то штуку внутри. Не то аппендицит, не то почки. Узел через плечо, малопулька, собственные ноги. Сто пятьдесят километров, потом столько же обратно. Я спросил, далеко ли стадо. Стадо было далеко.

Человек снял с плеча узелок, развязал. Сахар и галеты легли аккуратно на землю.

- Впереди река, - сказал человечек. - Много дичи. В горах дичи мало.

Мы поставили еще котелок чаю. Выпили.

- Мури тагам, - сказал человечек. Он прыгал вниз по склону легко, как танцуют через веревочку девочки-первоклашки. Темная голова пропала за обрывом.

- А имени-то и не спросили?! - удивился Виктор.

- Может быть, встретимся, - пробормотал укрощенный пират Гришка.

Галеты и сахар лежали на траве. Виктор бережно клал их в рюкзак.

Мы шагаем бесформенной кучкой. Иногда пять человек кажутся уже тесной толпой. Темный камень склона убегает под самое небо. Рваный облачный фронт стремительно летит с Эргувеема. Ночью будет дождь. Металлогенический фрегат упрямо шел вперед. Подъем пиратского флага не состоялся. Команда глухо ворчала.

Я почему-то думал об инструкциях. Иногда в них есть диалектически продуманные пункты. По инструкции в нашем положении мы могли бросить работу и идти к базе. Но вообще все отдавалось на наше усмотрение.

Если у меня будут когда-либо подчиненные и я захочу выжать из них все соки, я буду поручать работу на их усмотрение...

Это был чертовски трудный переход. Наверное, потому, что мы все время шли вдоль склона. Вдоль склона ходить трудно. К вечеру пошел дождь. Беспутный чукотский дождик. Он сыпался сверху, с боков, даже снизу. Во встречных долинах свистел ветер. Долины походили на аэродинамические трубы. Кора лишайника на камнях разбухла. Казалось, что камни смазаны мылом. Мы по очереди расшибали коленки. В конце концов это нам надоело.