Завтра в России - Страница 7

– На хер тебе их документы?! – в запале крикнул ему отец, все еще держа навскидку огромный кухонный нож. – Я счас милицию!.. Тут работаешь как лошадь, а тут приходят вот такие – за кассой, бля!..

– Подожди… – сказал ему панк, доставая из кармана турьяковского пиджака красное кожаное удостоверение с золотым тиснением: «МАНДАТ ДЕЛЕГАТА СЪЕЗДА КПСС». Внутри мандата была фотография Турьяка и надпись типографским шрифтом: «КАНДИДАТ В ЧЛЕНЫ ЦК КПСС. ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ ИРКУТСКОГО ОБЛАСТНОГО КОМИТЕТА КПСС». Панк захлопнул удостоверение и сказал отцу: – Не нужно милицию…

– Почему?!

– Потому что милиция им принадлежит.

– Вот твоя партия! – повернулась мать панка к своему мужу. – Сволочи! С пистолетом! Такие и в Горячева стреляли! Банди…

– При чем тут Горячев! – поспешно пробасил Турьяк как можно примирительней. – Я хотел чаю, а ты меня стулом по голове…

Громкий стук в наружную дверь вагона заставил всех повернуться к тамбуру. Оказывается, поезд уже, наверно, с минуту стоял на станции Ежиха.

– Эй, тетери, заспались! – весело кричали с платформы два молодых местных мужика. – Принимай товар-то, а то поезд пойдет!..

Панк презрительно швырнул Вагаю его пистолет, вышел в тамбур и открыл наружную дверь. За ней впритык к платформе был припаркован маленький и запыленный грузовичок-пикап, в его кузове тесно стояли высокие металлические бидоны с молоком и сметаной, плетеные корзины с головками сыра, укутанными в сырую марлю, ящики с крупной черникой, грибами, помидорами, огурцами. И ведра с еще живыми, вяло шевелящими усами раками.

Окинув цепким взглядом товар, панк вытащил из кармана джинсов толстую пачку денег, отсчитал 400 с чем-то рублей и отдал одному из мужиков. Рыжий гребень прически ничуть не помешал ему превратиться в делового бизнесмена. Мужики, не споря и не торгуясь, тут же стали затаскивать бидоны, ящики и корзины в тамбур вагона-ресторана. А в свой пикапчик бросили два ящика чешского пива, которые вынес им отец панка.

– Обратно по графику поедешь? – спросил панка один из ежихинских мужиков. – Через неделю?

Панк пожал плечами:

– Если забастовки на дороге не будет…

– Через неделю ежевика поспеет, – сказал мужик. – Будешь брать?

– Только расфасованную, в кульках.

– Само собой, – согласился мужик. – Дети расфасуют…

Тем временем жена панка, его мать и отец спешили внести продукты внутрь вагона, и Турьяк помог им тащить тяжелый бидон с молоком. Жена панка покосилась на него недружелюбно, но промолчала. Гудок электровоза подстегнул Вагая и Стрижа тоже включиться в работу. В открытой двери вагона-ресторана возникло несколько парней – пассажиров из общих вагонов. На их голых плечах были наколки – у одного русалка, у другого надпись «НЕ ЗАБУДУ АФГАНИСТАН!».

– Эй, друг, пивка бы по бутылке! – попросили они панка с жаждой в глазах и в голосе.

– Не имею права, только с одиннадцати часов, – ответил им панк.

Поезд плавно тронулся. И уже на ходу, когда вагон проплывал мимо стоящего с желтым флажком дежурного по станции, тот бросил в тамбур перевязанную бечевкой толстую пачку свежих газет – местных и центральных. На изгибе верхней газеты можно было прочесть «ПРАВДА», а ниже был крупный заголовок «РЕЧЬ БАТУРИНА…».

…Минут через десять Стриж, Турьяк и Вагай мирно сидели под яркими цветными портретами голоногой Мадонны в еще закрытом для посетителей вагоне-ресторане, пили чай и под громкую песню все той же Мадонны читали «Правду»:

– «…Выстрел Батурина подтверждает успех перестройки. Она достигла того уровня необратимости, когда стала смертельно опасной для всего социального слоя антиреформы…»

И та же самая женщина, мать панка, которая разбила стул о голову Турьяка, теперь несла им из кухни огромную сковородку дышащей жаром яичницы-глазуньи и блюдо со свежими овощами. На краю блюда лежал кусок льда величиной с кулак. Поставив и сковородку, и блюдо на стол, женщина взяла лед, завернула его в салфетку и молча положила на голову Турьяку. Турьяк поморщился от боли.

– Держи, держи! – приказала ему женщина. – И так уже синяк вспух!.. Ну? Что вам еще? Раков с пивом?

– Да мы бы по беленькой согрешили, – сказал Турьяк, держа одной рукой лед на голове. – А то голова мерзнет…

Женщина молча ушла на кухню, где остальные члены ее семьи привычно готовились к открытию ресторана – здесь под песню Мадонны гремела посуда, стучали ножи и в огромном чане варились свежие раки. Как и в самом ресторане, все стены кухни были тоже оклеены портретами Мадонны – на некоторых из них даже были ее автографы. А сама Мадонна металась с микрофоном по экрану портативного видеомагнитофона «AKAI», вибрировала телом в такт своей песне, а рядом с телевизором ее поклонник-панк в том же ритме стучал ножом по овощам…

Проводив взглядом хозяйку ресторана, Вагай вполголоса продолжал читать «Правду»:

– «Публикуя речь Батурина, редакция предлагает читателям провести на заводах, фабриках и в селах дискуссию на тему: «Убивать или не убивать товарища Горячева за перестройку советской системы и экономики?» Редакция надеется получить самый широкий отклик читателей и гарантирует, что все письма, даже анонимные, будут опубликованы».

Дочитав, Вагай поднял глаза на Турьяка и Стрижа.

– Это все? – спросил Турьяк.

– Все, – сказал Вагай.

Турьяк облегченно вздохнул:

– Слава Богу!

– Что «слава Богу»? – спросил Вагай.

– Можно спать, – объяснил Турьяк. – Ничего про «патриотов»…

– Мудак ты! – сказал Вагай с горечью. – Ты знаешь, что сейчас начнется? «Патриоты», не «патриоты» – это уже не важно! Горячев хочет весь народ на нас натравить! – И раздраженно выругался: – Бля, эта музыка!..

Тут из кухни опять показалась пожилая хозяйка ресторана. На подносе она несла запотевший графинчик водки, рюмки и тарелку с солеными грибами. Турьяк, Стриж и Вагай враз оживились, стали освобождать на столе место:

– Вот это спасибо!.. Это по-русски!.. Уважила!..

– Мой сын, между прочим, в Афганистане воевал, – сказала женщина.

– А это ты к чему? – удивился Турьяк.

– А это я к тому, что, – буднично произнесла женщина, – пить – пейте, а с пистолетом хватит баловать, доигрались ужо! – И, привлеченная заголовком «Речь Н. Батурина в Партийном трибунале», склонилась над плечом Вагая. – Что тут про этого паразита пишут?

– Да так, речь его напечатали… – нехотя сказал Вагай, накрыв речь Батурина блюдом с овощами, и попросил: – Слушайте, вы можете убрать эту музыку?

– Еще речи его печатают! – сказала женщина. – Сталин бы ему напечатал речь! Горячев, может, тоже не сахар, но кто хочет работать, тот может. Так и ему пуля! Я неверующая, а каждое утро теперь молюсь за него, чтоб выжил. Даже цветы ему с рейса отнесла в больницу…

– Выживет, не боись, – сказал ей Стриж.

– Теперь выживет, – добавил Вагай. – Нам вчера на закрытии съезда объявили.

– Ну и слава Богу! – сказала женщина, разливая водку по трем рюмкам. – За нас, за народ кровь пролил ваш генеральный. А мог бы, как Сталин, гнуть нас и гнуть. Или воровать, как Брежнев. А он… Вот за его здоровье и выпейте, ага…

Стриж, Вагай и Турьяк переглянулись. Женщина ждала, требовательно глядя на них. Мадонна пела что-то дико американское. Не сказав ни слова, они взяли рюмки и молча выпили.

– А он тоже в Афганистане был, – нюхнув свой кулак вместо закуски, Турьяк кивнул женщине на Стрижа. – Первым входил, между прочим…

– Офицерил, небось? – спросила у Стрижа женщина.

– Ну… – вместо Стрижа подтвердил Турьяк.

– Оно и видно… – сказала женщина скорее осуждающе, чем уважительно. И ушла на кухню. Там она уменьшила было звук в видеомагнитофоне, но ее сын тут же вернул Мадонне полное, на весь ресторан, звучание. Турьяк крякнул и налил всем по второй.

– Н-да… – сказал он. – Дожили! Они нам и ногой в морду, и стулом по голове, а потом еще нотации читают!

– Сволочь этот Батурин! – Вагай с досадой стукнул кулаком по столу. – Ты видишь, что он наделал! Они теперь Горячеву цветы носят! Вчера еще про него анекдоты, а сегодня…