Завод - Страница 22

Смердов наклонился к шоферу и попросил ехать его по бульвару. Тот недоуменно пожал плечами — это несколько лишних километров.

— Вася, — укоризненно проговорил Смердов. — Мы о деле беседуем, а ты со своими километрами. Нехорошо. — Он опять повернулся к Грекову. — А если завтра Гмыря уйдет? Люди почувствуют большую ответственность и…

— Вряд ли, — перебил Греков. — Появится другой Гмыря. Он порождение завода. В этом суть. Нужны кардинальные решения.

— Но что мы можем сделать одни? — произнес Смердов. — Мы в общей системе. Мы связаны с поставщиками, с потребителями. Не на острове ведь живем…

— Значит, так и будем работать на холостом ходу? — задумчиво проговорил Греков и добавил: — Нет. Надо вырваться из замкнутого круга.

Разговор их не был похож на спор. Просто каждый высказывал то, о чем думал, в их словах чувствовались взаимное уважение и заинтересованность в общем деле. Но тем не менее Грекову не хотелось продолжать разговор.

— Какие новости, Рафаэль Поликарпович? Скоро сольют наш завод с соседним? — спросил он.

— Не говорите! — огорченно воскликнул Смердов. — Опять звонили из горкома. Днями будет специальное совещание. А ведь сольют. И понесем мы с вами два креста.

— Отправьте в главк письмо, пока не поздно. Поезжайте к министру.

— Что вы! — Смердов махнул рукой. — Москва далеко, а горком через улицу. Дипломатия нужна. А какая — ума не приложу. Главное, отбиваться нечем. Рабочих ведь не хватает, как ни мудри.

— Почему бы горкому самому не связаться с министерством? Зачем они вас уговаривают, не понимаю?

— Вы ребенок, Геннадий Захарович! Они, безусловно, свяжутся с министерством. Да только тогда, когда меня в союзники втянут. А еще лучше, если я сам буду просить министерство о слиянии, тут горком меня и поддержит. — Смердов огорченно отвернулся к окну. Волосы на его затылке топорщились, и Грекову захотелось их пригладить. Он представил, как гладит по голове директора завода, и расхохотался.

— Что с вами? — не оборачиваясь, спросил Смердов.

— Навстречу едет «Жигуленок». Он предупредил нашу «Волгу», что у следующего поворота стоит автоинспектор. И очень строгий.

Смердов проводил взглядом промелькнувший голубой кузов автомашины.

— Вам не удавалось подслушать, о чем иногда переговариваются между собой машины? — спросил Греков.

— Вы, дорогой мой, псих. И демонстрируете это сегодня во второй раз, — сказал Смердов.

— Не заметил. А когда было первый раз?

— В первый раз на заседании парткома. Ваш приказ о типовых испытаниях «Радуг».

Вот оно, начинается. Конечно, ради этого разговора Смердов и предложил ему отпустить «газик» и взялся доставить главного инженера домой на своей машине.

— Не понимаю, зачем вам надо было устраивать спектакль. Держать вечерами людей, выплачивать сверхурочные? — Смердов пристукнул кулаком по спинке сиденья. — И не молчите, пожалуйста! Что произошло? Почему вы не предупредили меня?

— Это вопрос чисто технический, — упрямо произнес Греков.

— А я уже не инженер? Ничего не понимаю? Нет, у вас что-то другое на уме. В Москве за нас спокойны. И вдруг — срыв плана по основной номенклатуре!

Греков привалился к дверце и прикрыл глаза. Ему казалось, что если скорость еще немного прибавить, машина выскользнет из-под него и он очутится на асфальте. И тут он вспомнил раздраженные, глупые реплики Павла Алехина на парткоме. Что это с ним случилось? Многие годы Алехин словно и не замечал его, Грекова. А сегодня полез в спор. Может быть, Татьяна поведала ему о встрече в кафе и он ревнует? Нет, это исключено.

— Лучше б деньги, что выбросили на доводку датчиков, детскому садику отдали. — Смердов вздохнул.

Если бы шофер догадался чуть прибавить скорость! Впрочем, везде понаставлены светофоры с красными глазами. И так будет до самого дома. А там, в жаркой, постоянно пахнущей какой-то едой передней, Греков переоденется, пройдет в кухню, где раздобревшая Шурочка переворачивает на сковородке брызжущую маслом треску. Как она сказала недавно? «Если ты захочешь порушить семейную жизнь, я на все решусь. В горком партии пойду, в Москву буду писать. У нас дите». Черт возьми, столько лет живет в большом городе. Врач, наконец! Дите! А все старуха-сводня, тетя Поля…

— Молчите? — проговорил Смердов. — Только чем кончится ваша молчанка? Послушайте, Греков, а почему вы уверены, что датчики не пройдут типовые испытания?

— Могут не пройти. Они вакуум не держат. Могут сорваться на температурных режимах.

— Но могут и пройти? — с надеждой произнес Смердов.

— Могут и пройти. Для меня эта история с вакуумом — снег на голову. И причина неясна.

— Зачем же вам понадобились типовые при такой ситуации? Боитесь, что ли?

— Не без этого, — сказал Греков. — Боюсь.

— А я не боюсь! Я отменяю типовые своей властью. Перенесу их на следующий месяц. Приборы пошлем заказчикам, работающим в умеренном климате. Слышите? Я отменяю типовые по «Радуге». Завтра будет приказ. Так что с вас ответственность снимаю. Можете спать спокойно.

— Тогда я подам заявление об уходе.

— Что?! — Смердов резко обернулся, словно машина с налета угодила колесом в яму. — Что вы сказали?

— В таком случае я оставлю свою должность, — спокойно произнес Греков.

— И пойдете под суд! — выкрикнул Смердов.

— Рано или поздно я все равно пойду под суд.

— Но-но, вы это бросьте! — Смердов погрозил Грекову пальцем. — Молодец! Ах, молодец! Один такой уже подал заявление. Всесвятский. Его, видите ли, не устраивают принципы работы нашего завода. И вы, значит, хотите уйти? Прекрасно!

— У Всесвятского в кабинете висит плакат. Там написано: «Не надо врать. Это один из источников наших неприятностей…» Цитирую не дословно, просто по смыслу.

Смердов протянул руку и тронул шофера за плечо. Машина остановилась. Смердов, ворочаясь, выбрался из кузова.

— Я пойду пешком. А его довезешь, — сказал он шоферу. — Плакаты читаете? Н-да… — Смердов с силой захлопнул дверцу. — История с датчиками может плохо для вас кончиться! — крикнул он и зашагал прочь.

В дни, свободные от состязаний, знатоки бегов собирались в маленьком скверике рядом с ипподромом. В основном это были пожилые люди. Последние осенние листья лысеющих дубов с шорохом слетали на их пальто и шапки. Весь сквер утопал в дурманящем сладковатом запахе умирающих листьев.

У каждой скамейки обычно собирался свой клан. Или скорее — небольшой клуб, со своим неофициально признанным председателем из самых авторитетных знатоков, или, как тут было принято величать, — Полковником. Полковник, как правило, усаживался на середине скамейки, а вокруг сидели и стояли рядовые члены клуба.

Кирилл прошел аллейкой, пытаясь разглядеть за одинаковыми черными спинами фигуру Ивана Николаевича. Он был уверен, что старик здесь — куда ему еще деться в этот холодный осенний день. И не ошибся. Иван Николаевич сидел на краю скамейки, уткнув подбородок в сплетенные пальцы рук и прикрыв покрасневшие рыхлые веки. Серая шапка-пирожок прятала его красивые седые волосы. Кирилл вначале хотел дать знать о себе, но передумал и зашел за изогнутую тяжелую спинку скамейки…

— Кто хорошо разбирался в лошадях, так это великий князь Константин, — послышался сиплый голос Полковника из середины толпы знатоков. — Крупнейший был специалист, я вам скажу… И в газетах об этом писали.

— А не писали в газетах, какой он был толстяк? — спросил Иван Николаевич, не поднимая век.

— Нет. Об этом не писали, — высокомерно ответил Полковник.

— А жаль. Этот знаток являлся в манеж, чтобы согнать лишний жир, — продолжал Иван Николаевич.

— Интересно, как это? — заинтересовался пухлый гражданин с неестественно лиловыми щеками.

— А так. Взбирался на обитый кожей манекен лошади и трясся до одурения. Затем слезал, довольно хлопал по деревянной лошадиной морде и смывался… Забот у него было предостаточно. Этот сукин сын продал Америке Аляску и Алеуты за семь миллионов долларов.