Завещание ночи. Переработанное издание - Страница 11
День проскользнул, как пущенный «блинчиком» по воде камушек. Когда по песку ощутимо потянуло прохладой, я встал, бросил карты и сказал:
— Ладно, ребята, хорошо с вами, но нам пора.
— Да куда ты торопишься, — удивился Зурик. — У нас еще портвейна бутылок шесть, посидим как следует, выпьем… Потом вон к Светке поедем, у нее сегодня хата свободная…
— Нет, — сказал я. — Извини, Зурик, и хотелось бы, да не могу… Эй, Дмитрий Дмитриевич, пора ехать!
Он торопливо извинился перед вконец забалдевшими музами, вскочил и начал натягивать на себя одежду, размахивая руками, как ветряная мельница. Музы смотрели на него, раскрыв хорошенькие ротики.
— Пацаны, — сказал я, — хотите, чтобы вас девочки любили? Изучайте древнюю историю.
— Они нас и так любят, — хохотнул Зурик и притянул к себе одну из ну-дисток. — Правда, Светик? Нет, мужики, оставайтесь, не пожалеете…
Светик, томно изогнувшись в его руках, призывно улыбнулась Лопухину, обещая, что да, он не пожалеет. ДД, уже сделавший шаг к машине, обернулся и посмотрел на нее с едва заметной грустью. Понравились они ему, что ли, подумал я с ужасом.
— Дима, — спросил я, когда мы возвращались в Малаховку. — О чем ты им рассказывал?
— О гетерах, — буркнул он, не отрывая взгляда от дороги. — О гейшах. О храмовых проститутках Вавилона. О тантрических жрицах Индии. Обо всем, что я знаю в этой области.
— Да-а, — протянул я, представив себе храмовых проституток Вавилона, в дни религиозных праздников отдающихся всем подряд прямо на ступенях зиккуратов. — Да, это, пожалуй, должно было им понравиться…
— У них очень ограниченный кругозор, — совершенно серьезно пояснил ДД. — Они не имеют представления о величайших событиях в истории человечества…
— А ты думал, — сказал я просто потому, что он замолчал.
Я слушал его вполуха, мысли мои были заняты предстоящей операцией.
— Для них не существует истории вне их собственного бытия. История для них началась с их рождением, что было раньше — им неважно. Они могли родиться где угодно, понимаешь? Книг они не читают… ну, почти что… Вся информация поступает к ним через телевизор. В школе им тоже никогда не пытались объяснить, насколько это интересно. В общем, я в некотором смысле был у них первым…
Был очевидный соблазн ответить какой-нибудь пошлой шуточкой, но я сдержался. Тем более, что мы уже подъезжали к Малаховке.
Я велел Лопухину оставить машину на окраине поселка, ближе к железной дороге. Было уже темно, но мне все равно не хотелось, чтобы приметная «девятка» маячила на месте преступления. Наказав ДД сидеть в машине тихо и не высовываться, я взял с заднего сиденья сумку с инструментами и вылез, тихо прикрыв дверцу. Легкой походкой абсолютно честного человека я дошел до забора, ограждающего нужный мне дом. Скользнул в тень (напротив горело единственное на всей улице обитаемое окно) и, крадучись, обошел забор по периметру, прислушиваясь к доносившимся из-за забора звукам. Звуки были самые обычные, естественные: надрывалась одинокая лягушка, стрекотали сверчки. В доме никого не было. Конечно, хозяева могли приехать в то время, когда мы купались в Красково. Но в этом случае они прошли не через калитку: на ней по-прежнему висел ржавый замок.
Я подпрыгнул и ухватился за край калитки. Подтянулся, осторожно перелез через венчавшие ее острые прутья, секунду помедлил наверху, всматриваясь, куда придется приземляться, и почти бесшумно — чуть звякнули инструменты — спрыгнул на бетонную дорожку.
Минуту просидел на корточках под забором, прислушиваясь, все ли тихо кругом, затем медленно распрямился и пошел к дому.
Дверь была, разумеется, заперта. Я обошел дом, добросовестно пробуя каждое окно — не попадется ли где гнилое дерево, — но рамы были еще крепкими. Без особой надежды взглянув на слуховое окошко — слишком высоко, да и стекло придется выдавливать, рама глухая, — я принялся за работу.
Конечно, я никакой не взломщик. Я знаю специалистов, которые открывают хитрющие кодовые замки за время, требующееся мне на то, чтобы почистить зубы. Но в простых замках я разбираюсь неплохо, помогаю открывать заклинившие запоры всему нашему подъезду и держу дома небольшой набор необходимых инструментов.
Как я и предполагал, замок оказался несложным, я справился с ним за десять минут. Тихо (старые петли обычно жутко скрипят, но тут почему-то все обошлось) приоткрыв дверь, я боком скользнул внутрь.
В сумке у меня был фонарик, но я не торопился его доставать, пытаясь привыкнуть к темноте и тишине дома. Стоял на одном месте, стараясь не переступать с ноги на ногу, чтобы не скрипеть половицами. Прошло пять минут.
Глаза мои уже довольно сносно видели в темноте, но искать череп все-таки лучше было при свете, и я включил фонарик.
Находился я в типичном летнем садовом домике, с дешевой старой мебелью, древним ламповым радиоприемником на лишенном стекол серванте, и неистребимым запахом сушеных грибов. Конечно, еще при наружном обследовании стало ясно, что внутри явно не пещера Али-Бабы, но теперь надежда найти в этой нищей обстановке шеститысячелетний артефакт представлялась особенно абсурдной. Мне моментально полегчало. «Череп, как же, — пробормотал я, и для очистки совести полез в сервант. Там оказались пыльные банки с окаменевшим вареньем и бутылки с домашним вином. — Два черепа, елки зеленые».
С первой комнатой я покончил быстро. Искать тут было особенно негде, и я перешел во вторую, досадуя на себя за идиотскую добросовестность.
Во второй стояла узкая кровать и висел вытертый коврик с лебедями. Другой мебели здесь не было, и я, не теряя времени, перешел в третью, через окно которой ДД якобы заснял этот свой якобы череп.
Стол действительно находился около окна, и он действительно был застелен какими-то грязными засаленными газетами, возможно, и «Трудом», но черепа на нем, разумеется, не было. Я огляделся и поводил фонариком по сторонам. У стены стояли два старых жестких кресла, на стене косо висела фотография. Я подошел и присмотрелся. Из-за толстого слоя пыли улыбался веселый коренастый военный в кителе и галифе.
Я пошарил лучом в противоположном углу. Там стоял шкаф, высокий и монументальный, как обелиск. Я застонал и приступил к обыску. Шкаф оказался битком набит старыми тряпками, они пахли плесенью и разложением, но я упорно копался в этом дерьме, пока окончательно не удостоверился, что черепа там нет. Я потыкал пальцем в кресла, вспоминая незабвенные «Двенадцать стульев», и подумал, что на Остапа Бендера, пожалуй, не тяну. Разве что на Кису Воробьянинова.
«И поделом тебе, дураку», — подумал я мстительно. Никакого черепа в этом заброшенном домике, скорей всего, никогда не бывало. Направляясь к двери, я вдруг вспомнил, что не посмотрел еще во второй комнате под кроватью. Я был на сто процентов уверен, что там ничего нет, я мог поспорить хоть на миллион, утверждая это, но мне хотелось потрясти ДД за грудки с чувством абсолютно выполненного долга. Поэтому я снова прошел во вторую комнату, наклонился к койке, понял, что так я ничего не увижу, встал на колени и заглянул под кровать, подсвечивая себе фонариком.
Я успел услышать негромкое хриплое рычание, почувствовать полет огромного тела — и на спину мне рухнуло что-то тяжелое и горячее. Огненной болью полоснуло по затылку и спине, я упал рядом с койкой, треснувшись лбом об пол. В шею мне било горячее зловонное дыхание гигантского зверя.
Он, видимо, пытался добраться до моего горла. Я вовремя понял это и прижал затылок к лопаткам, хотя это было безумно неудобно. Затем, пользуясь относительной свободой рук, я нанес ему удар локтем в бок. Он глухо взвыл и полоснул меня когтями по ребрам. Мне показалось, что меня обварили крутым кипятком.
Встать я не мог — зверь висел у меня на плечах и не давал подняться на ноги. Тогда я рывком подтянул колени к животу и перекатился через него всеми своими восьмьюдесятью килограммами. Фонарик мой валялся на полу, но я уже и без всякого фонарика видел, что это громадная, черная, как сама тьма, собака: чудовищный зверь с оскаленной пастью. Я ткнул в эту жуткую пасть свое левое предплечье, надеясь, что кожаная куртка убережет руку, и взвыл от жуткой боли. Собака повисла на моей руке, но у меня, к счастью, была еще и вторая, и этой второй я нанес ей сокрушительный удар по черепу.