Затяжной выстрел - Страница 2

Кому– то вспомнился Лермонтов, визит Грушницкого, произведенного в офицеры, к Печорину, а кто– то, перепрыгнув через Лермонтова и Гоголя, заявил, что «все мы вышли из манцевской шинели».

И так далее… Словоблудие морских офицеров не развлечение, не пустейшее времяпрепровождение, а острая жизненная необходимость. Игра словами затачивает язык. На кораблях флота – и только на кораблях, нигде более в Вооруженных Силах – быт старших и младших офицеров, командиров и подчиненных, близко соседствует с их службой, и обеденный стол, где встречаются они, не разрешает «фитилять» в паузах между борщом и бифштексом, но колкость и ответный выпад позволительны и допущены традицией.

Старую шинель, укатанную в сверток, взял Степа Векшин. Ноша освобождала его от древнего обычая обмывания. К весне 1953 года на Черноморском флоте утвердились специальные термины для обозначения глубоко мотивированных застолий. Олегова шинель влекла «большой газ», предваряемый «легкой газулечкой». С нее– то, с «газулечки» в «Старом Крыме», и смылся передовой офицер Вербицкий, благоразумно вспомнил, что вечером ему заступать на вахту, заодно и увел с собою всех благоразумных. Откололся и Болдырев, не желая, видимо, стеснять лейтенантов.

Олегу Манцеву шинель понравилась внезапно и бесповоротно, и ему не терпелось показаться в ней на людях, на военно– морских людях, и друзей он повел в кафе– кондитерскую, где не раздевались. Пил вино. сидя в шинели, посматривал на «кафе– кондитершу» Алку, милую и верную подругу, которая успела шепнуть ему в два приема: «Я тебе не постоялый двор!.. У меня дом, а не флотский экипаж!..» Образованная, истинно военно– морская женщина, радовался Олег. И чего шумит? Из-за пустяков шумит. Ну что из того, что не так давно завалился он к ней в три часа ночи, соседку перепугал, божью старушку. Не ночевать же ему на скамейке Приморского бульвара, он все– таки офицер славных Военно– Морских Сил, а не бездомный бродяга. А она шумит, шипит. Чтоб сделать Алке приятное, Олег разыграл со Степой сцену. Встал, наполнил глаза пронзительной мудростью, вывалил на грудь бульдожий подбородок, превратившись в старшего помощника командира Милютина Юрия Ивановича, и едчайше процедил: «Пять суток ареста при каюте!» – «За что, разрешите узнать, товарищ капитан 2 ранга?» – проблеял Векшин, хватаясь за стол, чтобы не упасть в обморок. Старпом Олег задумался, неимоверно пораженный глупым вопросом, складки на лбу сошлись углом, потом обрадованно разбежались к вискам. «В порядке творческого поиска…» – последовало приторное разъяснение.

Еще одна сценка напрашивалась, где главным действующим лицом была новая шинель, но Степа, верный семьянин, уже покатил на троллейбусе к своей Рите. Оставшиеся не могли никак образовать «критическую массу», и «большой газ» отменился сам собой.

О шинели было забыто… Заскучавший Олег порывался уйти, но удерживал Гущин, друг и наставник повел вдруг не свойственные ему речи, призывал к скромности, трезвости и святому выполнению воинского долга. «Пока!» – крикнул Олег, вылетая из кондитерской. Где– то шел дождь и, распыляемый ветром, росистым налетом оседал на лицах, на шинелях. Была середина марта, и многие, не дожидаясь приказа коменданта, уже перешли с шинели на плащ. «И какого черта я ее шил?» – думал Олег. В душе его, в мыслях была пустота.

Вдруг на него налетели офицеры из 1-й бригады эсминцев. Несли они пакеты с фруктами, с бутылками, спешили не то на именины, не то на годовщину свадьбы бригадного минера, а может быть, и связиста, так Олег и не понял, куда они идут. Но шинель офицеры заметили, шинель офицеры шумно одобрили, и Олег, обиженный невниманием Приморского бульвара, легко согласился ехать с ними.

На троллейбусе подкатили к дому на Большой Морской. В первой от прихожей комнате были расставлены столы, во второй танцевали, из третьей доносились карточные заклинания: «Два!.. Два мои!»

Если кого и боятся офицеры 1-й бригады, то капитана 2 ранга Барбаша, хозяина Минной стенки, стража уставного порядка. Помощник начальника штаба эскадры по строевой части – такова должность Барбаша, и устрашающей должности этой он соответствует полностью.

– Аз-зартные игры?.. – возмутился Олег Манцев. – Да я вас…

Кто– то, услышав голос Барбаша, испуганно отставил рюмку, кто– то, спасаясь, припал в танце к груди партнерши, а из накуренных глубин выплыл виновник торжества, торопливо застегивая китель.

– Ну, знаете, Манцев, здесь не вечер самодеятельности… Черт знает что… Ладно, прошу к столу…

Уписывая салат, Олег прислушивался к тому, что говорит женщина, сидящая напротив, а говорила она о том, что вот знает, кажется, всех офицеров эскадры, но его, Олега, видит впервые.

– Ничего странного. – Наевшись, Олег присматривался к бутылкам. – Таких салажат, как я, не очень– то охотно отпускают на берег.

– Нет, нет, вы скрываетесь, возможно, от меня… Очень странно…

Пошли танцевать. Даже при раскрытых окнах было жарко, сизый табачный дым поднимался к потолку, притягивался улицей и уносился вон. Давно наступил вечер, прочистилось небо в плотной дымке звезд, светящих ровно, лишь одна отчаянная звезда сыпала морзянкой прямо в окно, прямо и глаза Олега, звала его па родной корабль. Рвать отсюда, решил он, рвать, пока не поздно, надо в каюту, скорее в каюту.

– Простите, пора, – сказал он. – В 03.00 заступать на вахту.

– Знаю я ваши вахты, гауптвахты и срочные выходы в море… Да еще дежурства по части. Кстати, мужу заступать в 24.00. На дежурство. В береговую оборону.

Она сказала так, потому что из комнаты, где резались в преферанс, вышел абсолютно трезвый подполковник, надломом бровей приказал ей одеваться. Пока он разбирался в полусотне плащей и шинелей, женщина успела сообщить Олегу дом, квартиру и улицу, где надлежит ему быть после полуночи.

«Так я и буду1» – хмыкнул про себя Олег, по взглядом пообещал.

Не один он рвался к кораблям, и офицеры в прихожей восторженно загудели, увидев на Олеге адмиральский драп. Опять выпили, и Олег понял, что скоро начнет глупить. Дойдя с эсминцевскими ребятами до спуска на Минную стенку, он простился с ними и взбежал по ступеням ресторана «Приморский». Что, закрыто? Не беда. Бутылку вина он все равно достанет – офицер Военно– Морского Флота не может появиться ночью у дамы без вина, это будет приравнено к нарушению Корабельного устава.

Теперь он знал, что ничто его не остановит, и поэтому не сдерживал себя. Влетев в такси, он выскочил из него у вокзального ресторана и изо всей силы долбанул ногою по дубовой двери. Что, и здесь закрыто? Тогда со стороны кухни, с тыла. Олег нашел приоткрытое окно, ведущее в непроглядную темень, поболтал расшалившимися ногами, прыгнул в неизвестность и попал во что-то мокрое, теплое и отвратительно пахнущее. Ладонью он поддел жиденькую кашицу, в которой стоял, протянул руку к окну и в свете далекого фонаря увидел, что с жирных пальцев его свисают макароны.

Чтоб теперь выбраться на сухое, надо было, за что-то ухватившись руками, подтянуть ноги и выпрыгнуть из чана вон. Две скобы, нащупанные в темноте, позволяли, кажется, это сделать. С гимнастическим возгласом «…и – два!» Олег оттолкнулся от скользкого дна чана, рванул тело кверху и вылил на себя два бачка помоев, поднятых на полки, в рот ему, кстати, попала мандариновая корка. Но цели своей он достиг: под ногами была твердь каменного пола. И все, что требовалось для полночного визита к супруге подполковника, достал– таки. На мат и грохот примчалась буфетчица с официантками, Олега узнали, принесли ему вино и шоколад.

Под фонарем Олег осмотрел себя и отменил визит. Но и на линкор в таком виде… Держась подальше от фонарей, где можно задами, Олег двинулся вдоль Лабораторной улицы, к дому, в котором снимали квартиру Векшины.

Перед ними он предстал с плиткою шоколада в зубах. Подошел к зеркалу и в полном стыду опустил голову. Фуражка с «нахимовским» козырьком, шинель из адмиральского драпа, бостоновые брюки – все было загажено, все в радужных пятнах, а на шелковом белом кашне расплывались кровавые томатные кляксы. Из правого кармана шинели торчала бутылка муската, из другого кокетливо выглядывали перчатки.