Затерянный остров и другие истории - Страница 3

Легенды, пересказанные (а может, чуть домысленные) Полин, привязаны не только к определенной местности, но и ко времени: многие из них являются откликами на отношения индейцев и белых, хотя тут же присутствуют И более древние мотивы. Поразительно, пожалуй, то, что, несмотря на недостатки повествовательной манеры — повышенную эмоциональность и некоторую идеализацию доевропейского прошлого, писательнице удалось ввести индейский духовный мир в литературу Канады. И это было сделано в те годы, когда правительство накладывало запреты на любые проявления индейской культуры, а все индейское осмеивалось, изолировалось от сферы национальной литературы. Качество борца, свойственное Полин, не изменило ей и здесь. Пленительный мир легенд, созданный ею, невозможно спутать с творением другого писателя. Это, по существу, удачный образец своего рода краеведческой литературы. Такая литература, в ее лучших вариантах, всегда высоко ценилась русским читателем — будь то «Уральские сказы» П. Бажова, поморские предания, пересказанные Б. Шергиным, или «Сказки зверолова» В. Бианки. Английская Бухта, Затерянная Лагуна, Остров Мертвого Тела, скала Сиваш и другие уголки Стэнли-Парка и его окрестностей — все эти места пристально исследованы и «пережиты» писательницей; ее весло действительно рассекало эти воды, а нога ступала по непроходимым, а порой и опасным для женщины тропам и кручам. Поэтому на «Легендах» лежит подкупающая печать знания очевидца, почти участника описываемых событий. Но значение «Легенд» Полин Джонсон еще и в другом: они помогают понять, каким образом индейцам удалось выстоять, приспособиться к крайне неблагоприятным условиям, чуждому для них жизненному укладу и идеологии. В этом отношении особенно интересна легенда о «Затерянном Острове». «Храбрость и сила не умирают. Они живут вечно для детей и внуков», — повторяет Полин вслед за вождем-сказителем и подтверждает это собственной мужественной судьбой.

Важно учесть, что Полин писала на пороге века, когда уже разрастались острые споры об истоках канадской литературы, ее национальном содержании, и молодая писательница внесла убедительный практический вклад в их разрешение. За полстолетие до начала массового движения современных индейцев за гражданские права и развитие их литературы самоотверженные усилия Полин, «затерянного островка» посреди моря недоброжелательного молчания, и ее защита индейской культуры приобретают особое значение. В ее творчестве удивительно органично слились две культуры — ирокезская и племен Побережья, а та и другая — с европейской, утверждая великую и простую истину: все народные культуры — братья, и братьями должны оставаться их носители при жизни и посмертно, Мечта о мирном соседстве белых и индейцев, о равноправии их культур и, шире, о всеобщем мире между народами проходит через все творчество Полин Джонсон; и кажется, что она выдает ирокезские корни Текайонваке, впитавшей миротворческие традиции легендарного Гайаваты.

Болезнь Полин усиливалась. Нетрудно представить себе сломленного физически, разочарованного, лишенного средств человека, угасающего посреди поразительных красот Тихоокеанского побережья, так ярко описанных ею. Но Полин и не думает сдаваться. Она продолжает писать стихи, задумывает цикл баллад на основе легенд, поведанных Джо Капилано (из них была закончена лишь одна, «Баллада о Яаде»1). Она пишет и прозу; но оба последующих сборника, «Шагганаппи» и «Мокасинных дел мастер», вышли уже после ее смерти, в 1913 году. Это собрание разных новелл, не всегда равноценных по художественному уровню. Некоторые из них можно причислить к лучшим произведениям Полин Джонсон. Сборник «Шагганаппи» непосредственно адресован детям. Лучшие из вошедших в него рассказов включены в эту книгу. Мысль, высказанная в них, проста: дети белых и краснокожих естественно образуют то братство, которому должны научиться их родители. Особенно последовательно эта идея выражена в рассказе «Ночь в гостях у Северного Орла», в котором белому мальчику удается повидать повседневный мир индейца как бы изнутри. Конечно, неисчислимые стада и пастбища Северного Орла, великолепие убранства его палаток — типи, — скажем прямо, нехарактерная черта для жизни индейцев, тем более начала века. В этой новелле важно другое — утверждение человеческого достоинства, умение воспринять духовную красоту человека, а для этого вовсе не нужно «говорить громко» или повелительно.

…Проводить Текайонваке в последний путь вышел весь Ванкувер. Приспущенные флаги, множество телеграмм (в том числе от известного английского поэта Суинберна) говорили уже о национальном признании. А в торонтской газете «Сэтерди найт» прозвучали пророческие слова: «Канада отныне значит для нас больше оттого, что в ней жила и творила Полин Джонсон». И еще — молчаливой чередой пришли проститься сын Джо Капилано и многие-многие другие индейские тилликумы…

Тилликумы… Этим словом на языке чинуков, к которому часто прибегает Полин, называют и друга, и соплеменника, и всю индейскую общину. Нужно сказать, что для писательницы обращение к индейским именам и названиям принципиально важно; это не просто колорит, это вопрос культурного выживания, это среда обитания народной души, без которой мир Полин потерял бы смысл своего существования.

На месте успокоения Полин — в Стэнли-Парке, — неподалеку от Соборной рощи и скалы Сиваш, воспетых ею, стоит скромный памятник. Место, которое она занимает в литературе, тоже достаточно скромно, но приуменьшать ее роль все же было бы глубокой ошибкой. Детище Полин, «Легенды Ванкувера», к 60 — м годам нашего столетия выдержало одиннадцать изданий; сборник «Кремень и перо» всегда расходился лучше любой другой книги канадской поэзии; стихи Джонсон давно стали непременной частью всех антологий канадской литературы. В Брантфорде, родном городе Полин, в ее честь ныне учреждено общество исследований ирокезской культуры, а восстановленная усадьба Чифсвуд стала музеем, в котором могавки бережно хранят все, что напоминает о Текайонваке.

Сегодня индейские литераторы ведут активную борьбу за восстановление индейской культуры, за ее прошлое и настоящее. Многое в ней служит обвинением правящим кругам США и Канады, где законодательные акты один за другим усиливают наступление на права коренного населения, а народная культура оттесняется на задворки общественной жизни. Особенно важное значение имеет наследие Полин для ирокезов.

Поэт-ирокез Морис Кении писал автору этих строк: «Конечно, у Полин есть немало сентиментального, есть и идеализация, но в ее повествовании можно найти также много живой плоти поверх костей. Мы, современные индейские литераторы, считаем ее своей бабушкой».

Значит, созданное Полин продолжает жить. И конечно, восприятие Канады советским читателем было бы далеко не полным без ее стихов и новелл. Обращая живой голос к потомкам, сама она просит лишь об одном:

«Я — индеанка. Свое перо и жизнь я посвятила памяти моего народа. Забудьте о том, что меня звали Полин Джонсон, но всегда помните о Текайонваке, женщине из племени могавков, которая скромно надеялась стать певцом преданий своего народа, бардом благороднейших из людей, которых знал мир, печальным историком своих героических соплеменников».

И конечно, нам остается урок мужества, стойкости, верности себе — вплоть до защиты самых последних рубежей. Это урок всей жизни Полин, с особой силой отразившийся в ее последнем стихотворении:

«Сложи оружье, — годы мне твердят, —

К чему сопротивленье?

Разбит последний, лучший твой отряд,

Не будет подкрепленья!»

Но я и в одиночестве горда:

«Просить пощады? Никогда!

Изрешеченный пулями, в дыму

Мой флаг над фортом вьется,

Свободы не отдам я никому,

Покуда сердце бьется,

Судьбе жестокой не отвечу» да «,

Сложить оружье? Никогда!»

А. Ващенко.

Вы увидите их, обратив взгляд к северо-западу, туда, где сливаются с небом задумчивые холмы, окутанные вечно плывущими жемчужно-серыми облаками. Они ловят самый ранний отблеск восхода, отражают последний луч заката. Это горы-близнецы, поднявшие свои сдвоенные вершины над прекраснейшим городом Канады. «Львами Ванкувера» называют их англичане.