Затерянный мир - Страница 5

Малкольм слушал, покачивая головой.

– Вы думаете, что я попросту трачу время, – не спросил, а скорее заключил Левайн.

– Да.

– Но представьте… только представьте… что необычные животные снова появятся в тех местах!

– Быть такого не может.

– А если может? – стоял на своем Левайн. – Разве вы не заинтересуетесь? И не поможете мне подготовить экспедицию?

Малкольм доел и отодвинул тарелку. Посмотрел на Левайна.

– Да, – наконец признал он. – Если эти твари снова появятся, я приду вам на помощь.

– Отлично! – возликовал Левайн. – Вот все, что я хотел услышать.

Когда они вышли под яркое солнце улицы Гваделупы, Малкольм и Сара направились к потрепанному седану Яна. Левайн запрыгнул в ярко-красный «Феррари», помахал рукой и рванул с места.

– Думаешь, такое может быть? – спросила Сара Хардинг. – Ну, что эти… животные снова появятся?

– Нет. Это исключено.

– Все обстоит именно так или ты просто надеешься?

Малкольм пожал плечами и забрался на водительское сиденье, осторожно протиснув раненую ногу под рулевое колесо. Хардинг села рядом. Он глянул на нее и повернул ключ в зажигании. Машина двинулась обратно к институту.

На следующий день Сара улетела в Африку. В течение следующих одиннадцати месяцев Левайн постоянно давал о себе знать, время от времени засыпая ее вопросами о лучших видеокамерах, об особенностях транспорта или надежных усыпляющих препаратах для крупных диких животных. Иногда ей звонил Док Торн, который строил машины. Обычно он взволнованно кричал в трубку.

От Малкольма долго ничего не было слышно, правда, на день рождения он таки прислал ей открытку. Поздравление опоздало на месяц. На обратной стороне открытки было нацарапано: «С днем рождения. Радуйся, что ты не со мной. Он меня с ума сведет».

Солнце стояло в зените. Вертолет летел низко над побережьем, держась черты, за которой буйные джунгли переходили в берег моря. Последние рыбацкие деревушки промелькнули внизу десять минут назад. Теперь под стрекочущей машиной раскинулись непроходимые джунгли Коста-Рики, мангровые болота и бесконечные мили горячих песков. Марти Гутиерес сидел позади пилота и наблюдал в окно, как проносится лента береговой линии. В этом районе даже не было дорог, по крайней мере Марти не видел ни одной.

Гутиерес был спокойным бородатым американцем тридцати шести лет от роду, биологом. Он прожил в Коста-Рике последние восемь лет. Сперва он приехал сюда изучать разновидность туканов, которые водятся в тропических лесах, но остался на должности консультанта при Reserva Biologica de Carara, национальном парке на севере страны. Он щелкнул переговорником и спросил у пилота:

– Долго еще?

– Минут пять, сеньор Гутиерес.

Марти повернулся и сообщил:

– Уже недолго осталось.

Но высокий мужчина, ссутулившийся на заднем сиденье вертолета, не ответил и даже не подал знак, что услышал замечание Гутиереса. Он сидел, подперев рукой подбородок, и хмурился, глядя в окно.

Ричард Левайн был одет в выгоревший на солнце рабочий костюм цвета хаки. Австралийскую шляпу с поникшими полями он сдвинул на лоб. На шее ученого болтался изрядно потертый полевой бинокль. Невзирая на затрапезное одеяние, Левайн был сосредоточен, как примерный школьник на уроке. Проницательные глаза за очками в стальной оправе внимательно и недоверчиво разглядывали пейзаж за окном.

– Что это за место?

– Рохас.

– Значит, мы залетели далеко на юг?

– Да. До границы с Панамой всего пятьдесят миль.

– Что-то дорог не видать, – сказал Левайн, не отводя глаз от окна. – Как же ее нашли?

– Двое туристов, – ответил Гутиерес. – Приплыли на лодке и поставили палатку на берегу.

– Когда?

– Вчера. Только глянули на нее и сразу дали деру.

Левайн кивнул. Он сидел, подогнув длинные ноги и положив подбородок на сплетенные пальцы, так что походил на богомола. Собственно, в начальной школе его так и дразнили – отчасти из-за внешности, отчасти потому, что Левайн был готов откусить голову всякому, кто не соглашался с его мнением.

– Ты уже бывал в Коста-Рике? – спросил Гутиерес.

– Нет, это первый раз, – ответил Левайн и раздраженно махнул рукой, словно досадуя, что его отвлекают по таким пустячным вопросам.

Гутиерес усмехнулся. За все эти годы Левайн не изменился ни на йоту. Он по-прежнему оставался блестящим ученым с невыносимым характером. Они вдвоем были в числе лучших студентов Йеля, пока Левайн не наплевал на аспирантуру и полевую работу. Он заявил, что его совершенно не волнуют сравнительные исследования, которые всегда нравились Гутиересу. И язвительно окрестил его работу как «собирание попугайского дерьма по всему миру».

А все потому, что Левайн – нетерпимый и талантливый парень – с головой погрузился в прошлое, в мир, которого больше не было. Он прославился фотографической памятью, самонадеянностью, острым языком и неприличным удовольствием, с которым любил указывать коллегам на их ошибки. Как заметил один из них, «Левайн никогда не забывает твои просчеты – и не дает забыть о них никому».

Прикладные исследователи терпеть не могли Левайна, и он платил им той же монетой. В глубине души он был страшно пунктуальным и дотошным, обожал сидеть в музеях, часами просматривая коллекции, проверяя особенности всех видов и восстанавливая скелеты ископаемых. Левайн ненавидел пыль, грязь и неудобства полевых работ. Будь его воля, он вовек не вылезал бы из музеев. Но так уж распорядилась судьба, что ему выпало жить в эпоху величайших открытий в палеонтологии. Количество известных видов динозавров было взято под сомнение, и примерно раз в месяц их ряды пополнялись новыми названиями. Потому слава и репутация Левайна заставили его путешествовать по всему миру. Он исследовал последние находки и выносил профессиональные суждения, обескураживая исследователей, которые рискнули вызвать к себе знаменитого эксперта.

– Откуда ты на этот раз? – поинтересовался Гутиерес.

– Из Монголии. Я был в Пылающих горах, в пустыне Гоби, три часа езды от Улан-Батора.

– Да? И что там?

– Джон Рокстон вел раскопки. Нашел фрагменты скелета и решил, что это новый вид велоцираптора. Пригласил меня посмотреть.

– И?

Левайн пожал плечами:

– Рокстон никогда не разбирался в анатомии. Он энтузиаст-любитель, но, если что-то и раскопает, мозгов оценить свою находку у него не хватит.

– Ты так ему и сказал?

– А что? Это же правда.

– А скелет?

– Это вообще не раптор, – фыркнул Левайн. – Плюсны неправильные, лобковая кость заходит в брюшину слишком глубоко, скелет слишком легкий. Вот такие дела. Не знаю, куда смотрел Рокстон. Скорее всего, он откопал подвид троодона, хотя я не стал бы утверждать это наверняка.

– Троодона? – переспросил Гутиерес.

– Небольшое плотоядное животное мелового периода, метра два в высоту. Вообще-то это обычный теропод[13]. И ничего интересного Рокстон там не нашел. Разве что одна забавная штука. Там были остатки кожного покрова, его шкуры. Само по себе это не редкость. Больше десятка динозавров были найдены с довольно хорошо сохранившейся шкурой, в основном из гадрозавровых. Но эта – нечто особенное. Я сразу заметил, что эта шкура сильно отличается от остальных, ничего подобного мне раньше не встречалось…