Застывший Бог (СИ) - Страница 3
- Это я не знаю. Но по карте, недалеко от места где он живет, большой поселок есть.
Я умолк и снова стал смотреть на летящие в темноте обочины. Там выбегали из-за деревьев и вновь скрывались железнодорожные пути, и луна подсвечивала стальные ниточки рельсов. И когда они ехали мимо станции, то там разгоняя темноту светили фонари, и горели живым светом огни станционных окон. Я приободрился. Но станция быстро скрылась из виду, а скоро и сами рельсы убежали в сторону, точно им надоело бежать рядом с дорогой, и снова стеной встал мрачный лес. Я начал зевать, глаза у меня слипались. Лес все убегал, и убегал мимо, оставаясь позади. И я уже совсем было закрыл глаза, как вдруг увидел, что нечто там, у стены деревьев не бежит назад удаляясь от хода машины, а само стремительно несется мимо деревьев, темным пятном следуя почти вровень с машиной.
- Тетя Люба, там кто-то бежит. – Испуганно показал я пальцем, в окно.
Тетя Люба близоруко щурясь метнулась взглядом в темноту.
- Да что ты, Мишенька, что-ты, – показалось. – Успокаивающе сказала тетя Люба, и вжала педаль в пол. Двигатель взревел, и машина затряслась на разбитом полотне подпрыгивая и грохоча, как эпилептик в припадке. С меня слетел весь сон. Смотрел я в окно, и видел, как стремительная тень, – нет, тени! – постепенно отстают и растворяясь сливаются с ночной темнотой.
Тетя Люба гнала еще несколько километров, и сбавила скорость только когда едва не впилилась в застывший на дороге неразличимой глыбой автобус. Машина снова пошла плавнее.
- Показалось, Мишенька, – повторила тетя Люба, и не отрывая взгляда от дороги быстро погладила меня по голове. – Померещилось в темноте-то... Ты, знаешь, лучше поспи пока.
А мне вовсе не хотелось спать. Я-то точно знал, что не померещилось. Уэ теперь-то я точно всю дорогу не усну. Так, вертя головой глядя на однообразную дорогу, и слушая глухое завывание двигателя, я думал еще минут двадцать, пока не сморило. Я заснул.
И тем сократил себе путь.
Проснулся я внезапно, оттого что стало тихо. Я тяжело разлепил веки, и протирая глаза руками осмотрелся. Машина стояла. Лучи фар упирались в высокие двустворчатые ворота, от которых в обе стороны в темноту расходился высокий деревянный забор на бетонном основании.
- Вроде, приехали, Мишук, – Обернулась тетя Люба, когда заметила что я проснулся. – Посиди-ка тут, я пойду постучусь...
Тетя Люба щелкнула дверью, и в нагретый салон ворвался холодный осенний свежий воздух. В ночной тишине после долгого гула дороги все звуки слышались как-то особенно четко. Тетя Люба, крякнув, вылезла подошла к забору и заозиралась. Её фигура – фигура единственного знакомого здесь человека, нет, – вообще человека – в свете фар, показалось вдруг мне очень далекой, а салон машины страшным и пустым. Я испугался. Зашарил по обивке, нащупал ручку, отворил тяжелую дверь, и выскочил наружу, в темноту. И побежал по свету фар, как по спасительному мостику к тете Любе. Она обернулась на стук моих башмачков.
- Ты чего?
- Я... это... – засопел я.
- Ладно, стой. Сейчас позвоним...
Справа от ворот, рядом с калиткой, на заборе под козырьком висел монументальный переговорный пульт с одной кнопкой. Тетя Люба подошла к пульту и зажала пальцем кнопку, – пульт тихонько заулюлюкал. Отпустила кнопку, и прислушалась. Все было тихо.
- Спят поди... – Резюмировала тетя Люба, с снова ткнула пальцем в пульт. Она была женщиной решительной.
Внезапно площадку перед воротами залил дополнительный след – включился фонарь на столбе. Тетя Люба одобрительно кивнула, а кнопку не отпустила.
- Кто? – Вдруг хрипло буркнул динамик мужским голосом.
Тетя Люба наклонилась поближе к динамику.
- Мне Клевцов нужен... Глеб Владимирович.
- Развейте мысль, – вежливо попросил динамик.
- Что? Какую мысль?
- Зачем вам нужен Клевцов.
- Я ему внука привезла.
- Бхум!... – отчего-то закашлялся голос в динамике. – Какого еще внука? У Клевцова никаких внуков нет.
- Как это нет? – Рассердилась Тетя Люба. – Мне этот адрес Вера Поморцева дала. Муж её был – Вадим Поморцев. А это их сын. – Тетя Люба развернула меня к камере на столбе, и я зажмурился от яркого фонарного света.
- Поморцев... А сама Поморцева где? – осведомился динамик.
- Умерла. Вчера. Круппозное воспаление. Еще осложнение какие-то... Ну! – Тетя Люба грозно выпрямилась – Это же вы Клевцов! Будете открывать? Или так и будете прятаться за своим говорильником?
- Погодите, – после паузы сказал голос – сейчас выйду...
Через некоторое время за забором лязгнул засов. Сбоку от ворот отворилась калитка, отворилась странно, медленно, словно стоявший за ней постепенно осматривал открывавшийся вслед за ходом калитки вид. Свет внешнего фонаря разогнал темноту за калиткой, и открыл в резком контрасте света и темноты сухого костлявого деда. Тот был лыс как полено, или может быть наголо брит, под длинным носом свисали на шею длинные седые усы, а над носом таились в глазницах два немигающих глаза. Эти глаза обшарили все вокруг, а потом будто два зверька из нор – схватили меня, впились в него, оцепенили страхом, тут же впрочем отпустили, и переключились на Тетю Любу.
Я пискнул, и спрятался за за Тетю Любу.
- Ну, заходите, – приглашающе махнул левой рукой дед. Тетя люба махнула на машину брелком, и та послушно выключила фары и щелкнула замком.
- Пойдем Мишук, – тетя Люба взяла меня за руку и двинулась во двор.
- Не оступитесь, – предупредил дед, – двор не освещен. Подождите пока глаза привыкнут.
Двор изнутри был большой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я различил темную громаду дома безо всякого света в окнах. Дед задвинул засов калитки. Все это дед делал левой рукой, а правую он все время держал за спиной. Наверно у него больная поясница, решил я, и стал чуточку меньше боятся высокого старика.
- Прошу к дому, – пригласил дед. – Тетя Люба буксиром потащила меня к дому, аккуратно ставя ноги в темноте. Я поспевал следом. А странный дед шел за нами.
Неожиданно я услышал справа от дороги какой-то шорох. Приглядевшиеся глаза различили, что рядом с нами в нескольких шагах мягко шел кто-то приземистый на неслышных лапах. Собака! Я оглянулся на идущего сзади старика, едва не споткнулся, и перестал вертеть головой. Так и дошли до дома.
- Сейчас, погодите, – сказал дед поднимаясь на крыльцо и отворяя дверь в темную домину – свет включу, а то расшибетесь обо что...
- Что ж ты сам-то свет включенным не оставил, – спросила тетя Люба.
- Привычка...
Я сжал тетину руку.
- Чего, Мишук, обернулась женщина к нему.
- Собака, – тихо проговорил Мишка.
- Собака? Где? – Завертела головой тетя Люба.
- Вон, – показал я на тропинку.
- Не бойтесь, – обернулся к нам дед, – это Курбат. Он не тронет. – И исчез в провале черного дверного проема.
- Ох ты теленок-то какой... – пробормотала наконец приглядевшаяся Тетя Люба.
Теленок не теленок, я разглядеть толком не мог, только видел, что перед крыльцом на тропинке уселся кто-то большой и лохматый. А большего темнота различить не позволяла. Мне здесь не нравилось. Было незнакомо, темно, и очень хотелось заплакать. Я вцепился в тетину руку, и хотел уже ей сказать, что пусть она, пожалуйста, отвезет меня обратно с собой, и я буду себя хорошо вести... Но тут в дверном проеме дома зажегся ослепляющий с непривычки свет, и на фоне этого света возник старик, – и я при нем говорить не решился.
- Заходите, – пригласил старик.
Тетя Люба повела меня с собой, я только и успел еще оглянутся с крыльца. Свет из дома дошел до пса. Большой, остромордый, с торчащими ушами, добрым тот не выглядел. Глаза его напоследок отразили свет с крыльца, будто смотрел он на меня двумя пустыми холодными огоньками.
Дальнейшие события той ночи я помню как-то отрывочно, чередой ярких фрагментов. Наверно сказался долгий для ребенка день, и слишком большое напряжение. Дом незнакомого деда, сразу поразил меня необычностью убранства. Бревенчатый сруб в тусклом свете малосильных энергосберегающих лампочек выглядел как жилище какого-то колдуна, из фильма про стародавние времена. Промелькнула перед глазами прихожая, стоявшие там несколько пар сапог, сачок и несколько удочек, висевшие на вешалке длинный дождевик с капюшоном, несколько пятнистых курток, и странный будто сделанный из мочальных висюлек костюм...