Застигнутый врасплох - Страница 5

– Естественно, вы подумали, что он мог провести ночь в спальне миссис Найтингейл?

– Да, начальник, именно так я и подумал. Я всегда говорил, что у знати свои причуды, непонятные таким, как мы. – Ничуть не смутившись, что он причислил Вексфорда и Бердена к простолюдинам, Палмер продолжил: – Так что, не дождавшись ответа от мистера Найтингейла, я осмелился постучать в дверь мадам. Никто не ответил, и я уже начал волноваться – было от чего. Совсем расстроился. Иначе никогда не посмел бы и порога переступить – слугам в рабочей одежде не место в спальне леди. Но мадам все равно там не было, даже постель не разобрали.

– А вам не пришло в голову позвать девушку?

– Не пришло, начальник. Что такого может Кетчер, что не под силу мне? Я обошел парк и увидел открытую калитку. «Лучше позвони в полицию, Уилл», – сказал я себе, но когда вернулся в дом, встретил мистера Найтингейла. Он сказал, что принимал ванну, когда я стучал, но пока вытерся и вышел, меня уже и след простыл.

– Что было дальше? – спросил Берден.

Палмер почесал в затылке.

– Мистер Найтингейл сказал, что с мадам, должно быть, что-то случилось, когда она гуляла в парке, но я ответил, что уже обыскал парк. Тогда, – садовник нагнетал напряжение, как опытный рассказчик, – я вспомнил об открытой калитке и глухом, темном лесе, и сердце у меня захолонуло. «Думаю, она ушла в лес, и там с ней приключилась беда», – сказал я бедному мистеру Найтингейлу. Мы пошли в лес ни живы ни мертвы. Я шел первым, и я нашел ее. Лежала лицом вниз, эти чудесные золотистые волосы все в крови. Да вы сами знаете, начальник. Видели.

– Спасибо, мистер Палмер. Вы нам очень помогли.

– Я всегда стараюсь исполнять свой долг, сэр. Мистер Найтингейл был добр ко мне, и мадам тоже. Кое-кто, не буду называть по имени, пользовался бы их добротой, но только не я. Наверное, я принадлежу… как это говорится, к старой школе.

Вексфорд поднял голову и заметил среди кипарисов человека, опиравшегося на лопату.

– А Шон, как его там, пользовался? – тихо спросил он.

– Ловелл, начальник. Шон Ловелл. Ну, по правде говоря, пользовался. В мое время каждый знал свое место, не то что теперь, а этот Ловелл вообще из самых низов. Его мать та еще штучка, а отца, похоже, у него вовсе не было. Поди, вас бы стошнило, загляни вы к ним в дом. Но Шон держал себя с мадам как ровня – вы бы слышали. Элизабет то, Элизабет се, говорил он мне за ее спиной. Я его поставил на место, сказал, чтобы он не смел при мне так называть мадам.

– И как же он пользовался добротой хозяев? – нетерпеливо спросил Берден.

– Шон спит и видит, как бы ему петь в одной из этих поп-групп. Понимаете, мадам была доброй, только улыбалась и терпеливо слушала, когда он начинал петь. И он ей пел… – Палмер с отвращением скривился, обнажив гнилые обломки зубов. – Когда она оставляла окно открытым, Шон приходил и пел какую-нибудь из этих поганых песен, которые слышал по телевизору. А какой нахальный – вы не поверите! Однажды я застал его с мадам в саду возле пруда: он болтал без умолку, положив свою грязную лапу на ее локоть. Я точно знаю, мадам это было неприятно. Она прямо вздрогнула и вся покраснела, когда я прикрикнул на него. «Дьявольские вольности», – сказал я ему, когда мы остались одни. А он мне в ответ: «Элизабет и я, мы понимаем друг друга». Какая наглость!

Палмер поднялся, скрипнув старыми суставами, и бросил хмурый взгляд в сторону Ловелла.

– Одно могу сказать, – произнес он. – Надеюсь, меня уже не будет на свете, когда это равенство нас всех доконает.

Умелая перепланировка и декоративные перегородки превратили просторный чердак в квартиру для проживающей в доме помощницы по хозяйству. Изящные полки из полированного бука, уставленные книгами и комнатными растениями, отделяли гостиную от спальной зоны. Вся мебель была современной. Обитые алым твидом диван и два кресла, болотного цвета ковер, красные шторы из рубчатого вельвета.

– Хорошо говорите по-английски, мисс Доорн? – спросил Вексфорд, когда девушка пригласила их войти.

– Ой, нет, очень плохо, – ответила голландка. – Все говорят, очень плохо.

Она улыбнулась, явно не испытывая ни малейшего смущения. Классический голландский тип, с восхищением подумал Вексфорд. На плакатах для туристов такие девушки в деревянных сабо и крестьянском платье рекламируют красоты Голландии, стоя среди ветряных мельниц и тюльпанов. Длинные светлые волосы, отливавшие золотом, ярко-синие глаза и удивительная молочно-белая кожа, нежная, как тюльпаны в парке Кейкенхоф[8]. Когда она смеялась – а смеяться она, похоже, никогда не переставала, – ее лицо сияло, словно подсвеченное изнутри. На взгляд Вексфорда, ей было около двадцати.

– Давно ли вы живете здесь, у мистера и миссис Найтингейл? – спросил он.

– Один год. Почти один год и еще половина.

– Значит, вы их хорошо знаете? Вы живете с ними как член семьи?

– Никакой семьи нет. – Катье презрительно выпятила полные розовые губки. – Просто он и она. – Девушка пожала плечами. – А теперь она умерла.

– Действительно. Именно поэтому я здесь. Вне всякого сомнения, вы успели подружиться с миссис Найтингейл, что-то вроде матери и взрослой дочери?

Катье рассмеялась, поджала под себя ноги и несколько раз подпрыгнула на диване. Потом прикрыла ладошкой рот, приглушая смех.

– О, я не должна смеяться, когда все так печально! Но вы так смешно говорите. Дочь! Думаю, миссис Найтингейл это не понравится. Нет, она считает себя молодой девушкой, очень молодой – мини-юбки, карандаш для глаз и все такое…

Берден осуждающе посмотрел на нее, но в ответ встретил взгляд невинных, широко распахнутых глаз.

– Тем не менее вы были с ней в доверительных отношениях? – настаивал Вексфорд.

– Прошу прощения?

– Она рассказывала вам о своей жизни? – пришел на помощь Берден.

– Мне? Нет. Никогда, ничего. Мы сидим друг напротив друга за ленчем, я тут, она там. Как поживает твоя мама, Катье? Интересно, будет ли сегодня дождь? А теперь я прилягу отдохнуть. Но разговаривать? Нет, мы не разговаривать.

– Должно быть, вам было одиноко?

– Мне? – Девушка снова захихикала. – Наверное, мне бы было бы одиноко бы… – Она умолкла, запутавшись в условном наклонении. – Если я весь день с ним и с ней и весь вечер тоже, то, конечно, я одинока. Но у меня в Кингсмаркхэме много друзей, много-много друзей, парни и девушки. Зачем мне сидеть тут, со стариками?

– Им всего-то сорок, – с жаром возразил тридцатишестилетний Берден.

– Именно об этом я и говорю, – невозмутимо ответила Катье. – Я молодая, они старые. Мистер Найтингейл, он меня смешит. Он славный человек и говорит вещи, от которых я смеюсь, только он старый-старый – старше моего отца в Гауде.

Защищенная красотой и самоуверенностью юности, Катье улыбнулась Вексфорду, затем ее взгляд скользнул к Бердену и задержался на нем. Девушка смотрела на него, словно оценивая, можно ли его заполучить. Потом хихикнула.

– Что вы видели, когда вернулись домой вчера ночью? – вспыхнув, резко спросил Берден.

– Ну, я иду в кино с моим другом, который официант в «Оливе и голубке». Сначала мы смотрим фильм, шведский, очень сексуальный, от которого я вся горю – вы понимаете?

– О да. – Берден опустил взгляд.

– Это естественно, – просто сказала Катье, – когда ты молодой.

Она вытянула длинные голые ноги и пошевелила пальцами в белых сандалиях.

– Потом я хочу пойти с моим другом в его комнату, но он не может, потому что управляющий в его отеле очень злой и не разрешает приводить девушек. Поэтому мы грустим, и вместо этого он ведет меня в кафе «Карусель». Там мы пьем кофе с одним, двумя пирожными.

– В котором часу это было?

– Без четверти десять мы выходим из кино. Потом пьем кофе, сидим в машине, целуемся и обнимаемся, но очень грустим, что не можем пойти к нему в комнату. Утром мой друг должен очень рано вставать, и поэтому он возвращается в отель, а я еду домой. Теперь это одиннадцать часов, я думаю.