Засекреченные приключения Шарлотты Бронте - Страница 4
— Но… — Энн заломила руки. — Если мистер Смит не верит, что есть три автора с фамилией Белл, почему он поверит тебе, когда ты напишешь ему, что авторы эти — три мисс Бронте?
— Вероятно, он не поверит, — сказала я, ободренная мыслью, что Энн разделяет мое желание быть признанной. — Поэтому я предлагаю, чтобы мы поехали в Лондон. Пусть мистер Смит увидит нас собственными глазами.
Пока я произносила эти слова, сердце в груди у меня трепетало будто крылышки: мир моих грез внезапно оказался достижимым.
— Лондон! — сказала Эмили так, словно я предложила нам отправиться в преисподнюю. Краски схлынули с ее лица, и она попятилась от меня. — Я не поеду. Я не могу!
Тут я должна добавить еще несколько штрихов к моему портрету Эмили. Почти всю свою жизнь она провела в Хоуорте. Всякий раз, ненадолго его покинув, она никла и чахла, как растение, вырванное из родной почвы. Она боялась незнакомых людей и толп и ненавидела грязные шумные города. Я ощутила себя жестокой эгоисткой, настаивая на поездке в Лондон, однако твердо решила, что мы поедем.
— Право же, Эмили, — сказала я, — ничего страшного тут нет. Нам не нужно будет оставаться там долго, и мы никому не откроемся, кроме «Смита, Элдера и Компании».
— Нет! — Эмили отпрянула к дому и прижалась к кирпичной стене, более похожая на перепуганного ребенка, чем на тридцатилетнюю женщину, которой была тогда.
Энн осторожно спросила:
— Когда мы отправимся?
— Сегодня, — сказала я. — Мне необходимо восстановить мои отношения со «Смитом, Элдером и Компанией», и как можно быстрее.
— Энн! Ты тоже хочешь поехать? — Эмили неверяще смотрела на Энн. — Хочешь нарушить свое обещание мне?
— Нет-нет, — поспешила сказать Энн: — Просто я думаю, что нам следует поступить правильно, и Шарлотте, наверное, виднее… — Она поникла под взглядом, полным обиды и возмущения, который обратила на нее Эмили, а затем обернулась ко мне: — Но мы ведь не можем явиться в «Смит, Элдер и Компанию» без предупреждения. Что о нас подумают?
Моя решимость поколебалась. Никто из нас не обладал красотой, которая располагала бы к нам, а себя я считала самой некрасивой — такая я маленькая, худая, с головой слишком большой для моего тела, с неправильными чертами землисто-бледного лица. К тому же мой план выглядел вызывающе дерзким, преступающим приличия, которые требовали от женского пола скромности. Но я подавила тщеславие и страх перед осуждением общества. Я вновь обрела твердую решимость.
— «Смит, Элдер и Компания» вряд ли могут подумать о нас хуже, чем думают сейчас, — сказала я. — Мы должны нарушить приличия в малом ради большего блага.
— Ну, я не поеду, — сказала Эмили. Она тяжело дышала. И ее пальцы мяли скрещенные на груди руки. — Это не мое затруднение. Претензии мистера Смита касаются только тебя и Энн. Я не сделала ничего, что требовало бы раскрыть мой псевдоним. И я запрещаю тебе говорить что-либо кому-либо про меня!
Было ясно, что Эмили не переубедить.
— Очень хорошо, можешь остаться дома, — сказала я неохотно. — Твоего псевдонима я не раскрою. Полагаю, нас двоих будет достаточно, чтобы доказать мистеру Смиту, что мы разные авторы… если ты поедешь со мной, Энн?
Кусая губы, Энн переводила взгляд с меня на Эмили, разрываясь между чувством долга по отношению ко мне и своей верностью той, кого любила больше всех. Когда я стала няней, учительницей и требовательной воспитательницей моих младших сестер и брата после смерти нашей матери и старших сестер — так давно это было! — только Энн никогда меня не ослушивалась. Она кротко сопровождала меня в школу, где я была учительницей, и усердно занималась, так как понимала, что ее учение оплачивается из моего жалованья. Я знала, что она все еще чувствует себя моей должницей.
— Энн! — умоляла Эмили.
У Энн вырвался легкий вздох. Склонив голову, она прошептала:
— Нам надо получить разрешение папы.
Эмили застыла в молчании поражения. Ее глаза сверкали яростью и болью из-за предательства Энн. С воплем отчаяния она отвернулась от нас и побежала к верескам со стремительной грацией вспугнутой лани. Мы с Энн молча смотрели, как она скрывается из вида, а затем, не глядя друг на друга, вошли в дом.
Папа писал проповедь у себя в кабинете. Когда я рассказала ему про письмо Джорджа Смита и наше решение все разъяснить, он сказал:
— Разумеется, вы должны оберечь свою честь, и ваше решение представляется единственным выходом.
Хотя я всегда признаю его отцовскую власть, его благородное сердце предпочитает ни в чем мне не отказывать. Он продолжал:
— Однако мысль о вашей поездке за двести миль в Лондон меня тревожит. Время сейчас неспокойное.
В том году Европа билась в конвульсиях революций. Во Франции радикалы восстали против продажного и тиранического режима; забастовки, уличные беспорядки и бои сотрясали Париж; король отрекся от престола и отправился в изгнание. В Германии чернь дралась на улицах Берлина с армией. Итальянские государства восстали против австрийского правления; в Вене габсбургская монархия обрушилась на собственных граждан, когда они потребовали социальных реформ. В Британии ирландские националисты взбунтовались против английского господства, а по всей Англии радикалы-чартисты устраивали массовые демонстрации. Их требования права голоса для всех мужчин и равного представительства в парламенте провоцировали страшные беспорядки. Королева Виктория бежала из Лондона. Тем не менее мне и в голову не приходило, что все эти события имеют какое-то отношение ко мне. Они выглядели мелкими беспорядками в дальних странах.
— Сейчас стало много спокойнее, папа, — сказала я. — Нам с Энн ничего не угрожает.
— Эмили не хочет поехать?
— Нет, папа. — Меня пронзило чувство вины.
Папа сказал с неохотой:
— Мне следует поехать с тобой и Энн.
— Ах, нет, папа, — сказала я, — вы не должны рисковать своим здоровьем. — Он был подвержен тяжелым простудам, а кроме того, я страстно хотела, чтобы мы поехали одни. — Мы отлично справимся. Я уже бывала в Лондоне и знаю город.
— Ну хорошо, — сказал папа с видимым облегчением. — Но будьте осторожны.
— Обязательно, папа. — Я поколебалась, затем спросила: — Можно мы задержимся на несколько дней осмотреть достопримечательности?
После нескольких возражений папа дал согласие. Вне себя от радости я поспешила увести Энн наверх, и мы начали торопливо собираться в дорогу. Я укладывала одежду в кофр, как вдруг заметила, что Энн стоит у окна спальни. Снаружи, будто пустынное море, простирались вереска.
— Она поймет, что у нас не было выбора. Она простит нас, — попыталась я уверить Энн и себя.
Энн смигнула слезы. Меня вновь пронзило чувство вины, но я опять принялась укладывать одежду. Будущее звало вперед.
Теперь, в поздний час, когда свечи догорают, я задумываюсь: поехала бы я в Лондон, если бы знала, что делаю первый шаг навстречу человеку, который был воплощением зла и безумия? Поехала бы я, зная, какие наслаждения и боль, надежды и отчаяние, ужас и триумф выпадут мне? Но так или иначе, я поехала, и, возможно, когда я завершу запись своей истории, то узнаю, радуюсь ли я или сожалею.
2
Однажды, во время поездки на Континент, я увидела средневековый гобелен с изображением повседневной жизни старинного города. Вельможи и дамы прогуливались у замка; купцы торговали на улице; крестьяне трудились в полях, а охотники скакали верхом по лесу, и паломники входили в храм. Каждая крохотная фигурка предавалась собственному занятию, будто ничего не ведая о тех, кому были отданы другие части гобелена — и тем не менее их всех объединяла его ткань. Меня поразило сходство этого гобелена с моей собственной историей. Утром, когда я получила письмо Джорджа Смита, я ничего не знала о событиях, происходивших на расстоянии сотни миль от меня, или о людях, чьи жизни вскоре переплетутся с моей собственной.
Бирмингем — большой промышленный город к югу от Хоуорта; в моем описании я использую краткий рассказ о нем моей сестры Энн, близко узнавшей некоторых его обитателей, а также его окрестности. В квартале, известном как Оружейный, есть двор, замкнутый между зданиями Ружейного завода Локка. Визг пил, удары молотов и скрежет металла на точильных камнях доносились из соседних мастерских. Дым кузниц чернил небо. По городу разносился «Бирмингемский грохот» непрерывных ружейных залпов с площадки проверки готовых изделий. В этот день заводские рабочие собрались во дворе вокруг Джозефа Локка, владельца завода.