Засекреченные приключения Шарлотты Бронте - Страница 17
— Ничего не понимаю. — Ошеломленная всем, произошедшим за эти краткие минуты, я покачала головой и поморщилась от боли. — Что случилось?
Гилберт Уайт примостился на стуле рядом. Его щеки были все в синяках, а белый воротничок разорван, но выглядел он полным сил, его мужественная внешность только выиграла от этих повреждений.
— Я ехал на том же поезде, что и вы. Когда я сошел на этой станции, то увидел, как двое мужчин вылезли из вагона впереди моего, поддерживая женщину, которая была словно не в силах идти сама.
— Это была ты, Шарлотта, — пояснила Энн. — Напавшие на нас мужчины каким-то образом тебя усыпили.
— Наверное, с помощью химикалии на тряпке, которую они прижали к моему лицу. — Сухость в горле превратила мой голос в сипение, и Энн подала мне стакан с водой, которую я благодарно выпила. — Что это могло быть такое?
— Вероятно, эфир, новое средство, с помощью которого хирурги усыпляют пациентов перед операциями, — объяснил Гилберт Уайт. — Сначала я не понял, что этой женщиной были вы, так как ваше лицо было от меня скрыто. Затем я услышал крики в вагоне, из которого сошли эти двое. Я поспешил туда, заглянул в купе и увидел на полу вашу сестру, связанную и с кляпом во рту.
— Ах, Энн! — сказала я в ужасе. — Тебя ранили?
— Вовсе нет, только напугали. Когда мистер Уайт вытащил кляп, мы узнали друг друга. Я умоляла его спасти тебя. Он позвал железнодорожных служащих помочь мне и побежал за похитителями.
— Я увидел их перед вокзалом, — сказал мистер Уайт. — Они усаживали вас в наемный экипаж. Один влез следом за вами. Я успел ухватить второго и сбить его с ног. Экипаж уже покатил. Я прыгнул внутрь. Тот, что был там, вступил со мной в драку, но я вышвырнул его на мостовую и приказал кучеру вернуться к вокзалу.
— Он внес тебя внутрь, — сказала Энн, — и получил разрешение начальника станции уложить тебя здесь.
— От всей души благодарю вас, сэр, — сказала я, преисполненная признательности. — Право, я убеждена, что обязана вам жизнью. Куда они меня везли?
— К несчастью, у меня не было возможности расспросить их, так как они скрылись весьма торопливо.
Энн сказала:
— Мистер Уайт в первую очередь позаботился о твоей безопасности. — Она улыбнулась ему, и я поняла, что своими поступками он завоевал ее уважение. — Он не мог покинуть тебя и погнаться за ними.
Чтобы мужчина поступил так ради меня! Будто осуществились фантазии, которые поглощали меня в дни моей юности, когда я сочиняла, как меня спасает герцог Заморра, воображаемый герой моих грез. Меня охватил блаженный трепет.
Гилберт Уайт внимательно всмотрелся в меня.
— Цвет лица у вас стал заметно лучше. — Намек на улыбку смягчил суровую серьезность его черт.
Не догадался ли он о моих мыслях? Стыдясь, что он мог заметить, как я покраснела, я напомнила себе, что я уже не глупенькая девочка, а приключение этого вечера не было фантазией. Мы все трое могли получить тяжкие увечья, если не хуже.
— Но что было нужно от меня этим людям? — сказала я Энн. — Они что-нибудь украли у нас?
— Перед тем как покинуть вагон, они пролистали наши книги и вытряхнули наши сумки, но все тут в целости. — Энн кивнула на наш кофр, на котором лежали другие наши вещи.
— Им была нужна только я, — сказала я даже в еще большей тревоге и растерянности. — Но для чего?
— Я слышала, что мужчины иногда похищают женщин с бесчестными намерениями, — пробормотала Энн, опуская глаза от отвращения к преступлению, на которое намекнула.
— Но я склонна думать, что случившееся со мной относится к цепи событий, порожденных убийством, — сказала я. — Один из них мог быть тем, кто погнался за мной в опере, а другой разгромил нашу комнату в «Кофейне Капитула». Хотя у меня нет того, что они ищут, возможно, им кажется, будто я способна привести их к цели.
— Если так, то один из них убил мою сестру. — Гилберт Уайт поднялся на ноги. На его лице оживление мешалось с тревогой; он начал беспокойно расхаживать по кабинету. — Если мы не выясним подоплеку этих преступлений и не схватим преступников, нападения на вас, несомненно, будут продолжаться. Единственный способ добиться отмщения за Изабель и защитить вас, это обеспечить поимку этих людей. Я сообщил о случившемся местной полиции, но я толком не рассмотрел похитителей. — Он обернулся ко мне, в его блестящих глазах светилась надежда. — Может быть, вы способны описать их?
— Должна с сожалением признаться, что не обращала на них внимания, пока не стало слишком поздно, — сказала я грустно.
— Как и я, — подтвердила Энн.
— Однако нужно попытаться вспомнить о них как можно больше, — добавила я.
Но тут в кабинет вошел начальник станции, краснолицый мужчина, облаченный в форму железной дороги.
— Прошу извинения, — сказал он. — Просто хотел справиться, как себя чувствуют барышни.
Мы с Энн заверили его, что чувствуем себя хорошо.
— Жаль, что подобное произошло с вами на нашей железной дороге, — сказал он. — Боюсь, вы пропустили последний поезд на Кейли, но утром будет следующий. А пока, если вы нуждаетесь в ночлеге, могу порекомендовать гостиницу «Белый конь».
Я поблагодарила его, и мой взгляд упал на рисунок в рамке у него на столе. Миниатюрный портрет женщины с детьми, несомненно, его семьи. И на меня снизошло вдохновение.
— Сэр, — сказала я, — не одолжите ли вы мне карандаш и лист бумаги? — Мистеру Уайту я пояснила: — Я нарисую лица мужчин, которые напали на нас.
Рисование было любимым моим развлечением, хотя особым талантом я не отличаюсь. Когда я села к столу и начала набросок, моей рукой овладела страшная дрожь, не имевшая никакого отношения к недавним событиям. Мои рисунки — как и мои истории — это зеркало моей души. Когда я рисую для кого-то или читаю вслух написанное мною, я жажду похвалы и страшусь критики. А если при этом присутствует мужчина, я ощущаю себя наиболее уязвимой. Когда же это мужчина, к которому я питаю особые чувства, пьянящая неприличная теплота разливается по моему телу почти так, будто я раздеваюсь перед ним. И теперь я ощутила эту теплоту, пока рисовала рыжего злодея. Энн предлагала дополнения, а Гилберт Уайт стоял возле меня и смотрел.
— Каким завидным талантом вы обладаете! — сказал он.
— Вы слишком добры, сэр, — отозвалась я с неловким смешком.
Но его похвала привела меня в восторг. Всплыли нежданные воспоминания, усугубляя мое волнение. Я увидела себя дома девять лет назад за наброском портрета Уильяма Уэйтмена. Когда он подошел взглянуть на свой портрет, он прикоснулся губами к моей щеке в быстром дерзком поцелуе. Сколько дней я потом пылала! Я вспомнила классную комнату в Бельгии, где я читала вслух написанное мною французское эссе. Мой наставник — человек, которого я одно время любила до исступления, — не скупился на язвящую критику, пока я не расплакалась. Потом он был сама сочувственная доброта. Какие страсти он будил во мне! Никогда бы я не позволила ему узнать, как я жаждала прикосновения его руки.
Руки Гилберта Уайта теперь опирались на стол возле меня. Эти сильные чистые руки, которые вырвали меня, мою жизнь из смертельной западни. Мысль о том, как он нес меня, спасая, безмерно меня взволновала. Я осмелилась поднять на него взгляд — и мгновенно погрузилась в непроницаемые глубины его глаз. В крайнем смущении я отвела глаза и занялась набросками, пока оба портрета не были готовы.
— Очень похожи, и совсем, как живые, — сказала Энн.
— Уверен, что они помогут разыскать этих людей, — сказал Гилберт Уайт. — Но сейчас, прошу, мисс Бронте, разрешить мне проводить вас и вашу сестру в гостиницу.
Я с радостью согласилась, так как мне были дороги его защита и общество. Он усадил нас в экипаж и доехал с нами до гостиницы «Белый конь». Когда мы выходили из экипажа, нас заволок ядовитый зеленовато-желтый туман. Холод просочился сквозь мою мокрую одежду, и все-таки мне было тепло, будто от жара огня, пылающего во мне.
— Прошу прощения за нарушение ваших планов, — сказала я, страшась, что мистер Уайт просто исполнял то, что считал своим долгом.