Зарубежный детектив - Страница 5

Ковачев оделся быстро и, уже сидя в машине, взял открытку у Консулова, снова пристально в нее вгляделся. И чем дольше он смотрел, тем больше убеждался, что эта открытка, случайно попавшая в их руки, кроет немалую тайну. То был не просто условный знак для встречи, но нечто гораздо значительней...

— Думаете ли, товарищ полковник? — спросил Консулов, как будто телепатически уловил его состояние.

— Думаю, думаю, чем еще лучшим можно заняться?

— Тогда поразмышляйте вслух. Может, и я чем-нибудь помогу.

— Вырисовываются две версии. Или этот Дэвид Маклоренс болгарин, и тогда нет ничего удивительного, что он, подписываясь как Гошо (может, он действительно Гошо или под этим именем его знает Пешо), послал открытку, которую сам надписал здесь, у нас. Но интересней и, разумеется, перспективней другая версия. Что он не болгарин и, стало быть, не мог сам написать текст. Тогда следует логически, что открытку ему вручили «там» уже готовой, надписанной и его задача — только опустить ее и повстречаться с Пешо или в пятницу, 18-го, или 19-го, в субботу, перед гостиницей «Метрополь».

— С ним или кем-то другим, которого Пешо знает как Гошо... Возникает законный вопрос: как Пешо узнает Маклоренса, который только что прибыл аж из Австралии?

— Знаете, когда я вас слушал, пришла в голову одна догадка в пользу версии, что открытка была надписана «там».

— Представьте себе, и меня осенила такая же догадка, — усмехнулся Консулов.

— Тогда поделитесь вашей догадкой. А после мы их сравним.

— Почему встреча перед гостиницей «Метрополь», а не перед «Интернационалем», где расположился Маклоренс и где было бы естественно увидеться, допустим, в холле, а еще естественней — в номере, если они друзья? Не означает ли это, что открытка была надписана еще до того, как Маклоренс поселился в гостинице «Интернациональ», причем надписана человеком, которого он знает и который жил в гостинице «Метрополь»? Такова ли была ваша догадка?

— Нет. Ваше предположение, быть может, и верно. Оно весьма логично и правдоподобно, но существует вероятность, что «Метрополь» указан для конспирации, чтобы знакомые случайно не засекли их встречу. А может, «Метрополь» означает некую условность.

— Не исключено.

— Представьте себе, что некто поручил вам, когда прибудете на Золотые пески, отправить открытку с таким содержанием. Независимо от того, болгарин ли вы или только перепишете текст по-болгарски. Как вы поступите?

— Куплю открытку, приклею марку, напишу условленный текст и опущу в почтовый ящик, — отвечал без размышлений Консулов, глядя на полковника с нескрываемым интересом.

— Именно это я и хотел от вас услышать! Прежде всего купите открытку! Что я и поручаю вам сделать. Я сейчас сойду и дальше доберусь автобусом к окружному управлению, а вы на машине постарайтесь решить единственную задачу: купить такую же открытку и доставить ее мне. Но помните: не какую-нибудь другую, а именно такую. Начните у киоска возле «Интернационаля», потом в других гостиницах комплекса, в «Дружбе», если понадобится, поищите и по городу на центральных улицах, но любою ценой найдите и привезите мне такую открытку.

— Но зачем вам? Да не решили ли вы...

— Ничего я не решал. Выполните задание и после этого поговорим... в управлении... — отвечал Ковачев, вылезая из машины.

В кабинете его ожидал Петев. Оказывается, он звонил в дом отдыха, но уже после того, как Ковачев отбыл.

— Ну, рассказывайте о вашем Дэвиде.

— Почему моем? Разве он не общий?

— Вы его открыли, значит, ваш. Что он теперь поделывает? Вижу, не случайно вы меня искали.

— Так называемый «мой Дэвид» чувствует себя отлично и держится превосходно. После открытки он ничем себя не проявил. Но появился господин, который его усиленно ищет.

— Как так ищет?

— Ходит из гостиницы в гостиницу, ища некоего Мортимера Гаррисона, а когда ему отвечают, что такого не значится, спрашивает и о Дэвиде Маклоренсе.

— Болгарин?

— Нет, ирландец. Ларри О’Коннор, из Соединенных Штатов. Прибыл вчера вечером самолетом из Парижа, поселился в гостинице «Лебедь». С самого начала, как мы его засекли, он, вместо того чтобы нежиться на пляже, занимается одним и тем же: ходит, расспрашивает, высматривает...

— И кого же он высмотрел?

— Слава богу, гостиниц много, он еще не дошел до «Интернационаля». Как вы полагаете, найдет ли он Маклоренса?

— Разумеется. Зачем нам мешать человеку? Ни в чем ему не препятствуйте, только наблюдайте.

Консулов появился лишь под вечер — усталый, голодный и раздраженный.

— Нет как нет проклятой открытки, — докладывал он. — Нигде ни единой. Я до отвращения насмотрелся на все эти разноцветные картинки, но именно такой не обнаружил. На всякий случай заглянул и в контору, что ведает распространением такого рода продукции. Там мне объяснили, что прошлым летом проходила одна такая партия открыток, но больше их не производили. Марочка тоже прошлогодняя. Эта серия быстро себя исчерпала еще в середине прошлого года.

— Вот видите, одна из наших догадок оказалась убедительной. Теперь уверенно можно полагать, что Маклоренс привез с собой открытку, купленную в прошлом году здесь, но надписанную «там».

Консулов оставил открытку на столе и несколько театрально откинулся на стуле. Ковачев взял ее и снова принялся разглядывать. После долгого молчания он слегка усмехнулся и сказал:

— Не люблю, когда «он» меня не уважает. Тогда и я начинаю терять к нему всякое уважение.

— Кто же сей таинственный «он», товарищ полковник, и чем он соизволил провиниться перед вами, утратив ваше доверие?

— Не доверие, нет! Я как старые кабатчики. Помнится, в былые времена везде в корчмах и бакалейных лавках красовались засиженные мухами надписи: «Уважение — каждому, кредит — никому!» Так и я: доверие — никому, но уважать готов всякого. Опасно перестать уважать кого-либо. Мигом можно дело любое завалить. Если, конечно, «он» сам не потеряет к тебе уважения.

— И опять вы упомянули местоимение «он»...

— Тот, кто послал сюда Маклоренса, кто распорядился купить, надписать и послать по почте открытку. Какой-нибудь тамошний полковник или, чтобы себе не льстить, только майор.

— Чем же заслужил «он» ваш гнев?

— Посмотрите на эту открытку. Гребешки морских волн, плохо покрашенная пластмассовая пальма, зарытая в песок вместе с жестяной посудиной, но жесть видна, ветер выдул песок. И бедный несчастный верблюд, разукрашенный «по-восточному», в полном согласии с представлениями и этнографической культурой какого-то торгаша из «Балкантуриста». И восседающий на верблюде этот самодовольный розовый болван, закутанный в простыню из инвентаря гостиницы. А копьем он размахивает так, будто сейчас проткнет нубийского льва. Пожалуйста, любуйтесь остатками рыжей его шевелюры, ухмыляющейся круглой физиономией, на которой и презрение к «туземцам», и самодовольство дурака, рассказавшего тупой анекдот. «Созерцайте меня в дикой Болгарии, которая разыгрывает свою фальшивую экзотику, покуда я провожу свои денечки почти бесплатно!»

— И чем же этот коммерсант из Дюссельдорфа так раздосадовал вас?

— Пусть коммерсант останется на совести мазил, сляпавших открытку. Ошибся тот, кто купил одну из этих картинок — якобы поражающих взор, вроде бы эффектных, а значит, и запоминающихся, вместо того, чтобы избрать обыкновенную, скромную, безличную. Если иметь в виду стандарты и вкусы Запада на такого рода продукцию, надо было выбрать популярную серию, которая долгое время в ходу. Ведь поправка-то должна была быть на целый год вперед. Но нет, «он» и мысли не допускал, что здесь раскусят его картинный замысел. За слабоумных идиотов нас считает. А это нехорошо. Нехорошо его характеризует!

— Теоретически вы правы, но какое это имеет практическое значение? Не заметь мы, как Маклоренс опускает открытку, и она дошла бы с любой расцветкой. «Он» явно на это и рассчитывал. А когда Маклоренса уже засекли, то не все ли равно, что на открытке изображено? Хоть гостиница «Мимоза»...