Зарубежная фантастика. Выпуск 1 - Страница 58

— Есть такие факторы, — упрямо твердил Баклей, — которыми просто невозможно пренебречь.

У мозга есть свои ограничения.

Он ни за что не станет заниматься самим собой.

Он слишком легко забывает, забывает слишком многое и всегда именно то, что следовало бы помнить.

Он склонен к терзаниям — а для мозга это почти равносильно самоубийству.

Если слишком напрягать мозг, он находит убежище в безумии.

И, наконец, он умирает. Умирает как раз тогда, когда становится полноценным.

Поэтому создают механический мозг — гигант, двадцатимильным слоем покрывающий планету с Землю величиной — мозг, который займется делом и никогда ничего не забудет, и не сойдет с ума, ибо ему неведомо смятение.

Затем срываются с места и покидают такой мозг — это уже двойное безумие.

— Все наши догадки не имеют смысла, — сказал Гриффит. — Ведь мы никогда не узнаем, для чего служил этот мозг. Вы упорно исходите из предпосылки, будто хозяева этой планеты были гуманоиды, а ведь столько же шансов за то, что они отнюдь не гуманоиды.

— Предположение, что они в корне отличаются от нас, совершенно абсурдно, — возразил Лоуренс. — В городе на Четвертой могли бы жить и люди. Обитатели этой планеты столкнулись с теми же техническими проблемами, что встали бы и перед нами, если бы мы затеяли подобное начинание, и выполнили все в том стиле, какого придерживались бы и мы.

— Ты не учитываешь того, что сам же так часто подчеркиваешь, — указал Гриффит. — Ты не учитываешь фанатической тяги, которая заставила их пожертвовать решительно всем во имя великой идеи. Мы никакими силами не достигли бы столь тесного и фанатического сотрудничества. Один допустил бы грубейшую ошибку, другой перерезал бы горло третьему, четвертый потребовал бы следствия, а тогда оказалось бы, что вся свора спущена с цепи и лает на ветер.

— Они были последовательны, — продолжал Гриффит. — Ужасающе последовательны. Здесь нет жизни. Мы не нашли ни малейшего признака жизни — нет даже насекомых. А почему, как ты думаешь? Не потому ли, что жук мог бы запутаться в шестернях или еще где-нибудь и расстроить весь комплекс? Поэтому жукам пришлось исчезнуть.

Помолчав, Гриффит вскинул голову.

— Если на то пошло, хозяева планеты сами напоминают жуков. Вернее, муравьев. Колонию муравьев. Бездушное общество взаимных услуг, которое в слепом, но разумном повиновении неуклонно движется к намеченной цели. А если это так, друг мой, то твоя гипотеза, будто вычислительная машина применялась для разработки экономических и социальных теорий, просто вздор собачий.

— Это вовсе не моя гипотеза, — поправил его Лоуренс. — Это всего лишь одно из нескольких предположений. Есть и другое, не более спорное, — что они пытались разгадать тайну Вселенной: отчего она существует, что она такое и к чему идет.

— И каким образом, — прибавил Гриффит.

— Ты прав. И каким образом. А если они этим занимались, то, я уверен, не из праздного любопытства. Значит, был какой-то серьезнейший стимул, что-то вынуждало их к этому занятию.

— Продолжай, — усмехнулся Тэйлор. — Я жду с нетерпением. Доскажи свою сказку до конца. Они проникли во все тайны Вселенной и…

— Едва ли проникли, — спокойно проговорил Баклей. — Чего бы они ни добивались, вероятность того, им им удалось получить окончательный ответ, крайне мала.

— Что касается меня, — сказал Гриффит, — то я склонен думать, что они своего добились. Иначе зачем было уезжать и бросать эту гигантскую машину? Они нашли то, что искали, поэтому им стал не нужен ими же созданный инструмент познания.

— Ты прав, — подхватил Баклей. — Инструмент стал не нужен, но не потому, что сделал все возможное и этого оказалось достаточно. Его бросили, потому что он слишком мал, он не может решить задачу, которую должен был решить.

— Слишком мал! — не выдержал Скотт. — Да ведь все, что в таком случае надо было сделать — это нарастить вокруг планеты еще один ярус!

Баклей покачал головой:

— Помнишь, я говорил о факторах ограничения? Так вот, перед тобой фактор, которым не так-то просто пренебречь. Подвергни сталь давлению в пятьдесят тысяч фунтов на квадратный дюйм — и она потечет. Здесь-то, должно быть, металл воспринимает гораздо большее давление, но и у него есть предел прочности, выходить за который было небезопасно. На высоте двадцати миль над поверхностью планеты ее хозяева достигли этого предела. Уперлись в тупик.

Гриффит шумно вздохнул.

— Моральный износ, — пробормотал он.

— Аналитическая машина — это вопрос габаритов, — рассуждал Баклей вслух. — Каждая интегрирующая схема соответствует клеточке человеческого мозга. У нее ограниченная функция и ограниченные возможности. То, что делает одна клетка, контролирует две другие. Принцип «зри в три» как гарантия, что ошибок не будет.

— Можно было стереть все, что хранилось в запоминающих устройствах, и начать все сызнова, — сказал Скотт.

— Не исключено, что так и поступали, — ответил Баклей. — Много-много раз. Хотя всегда был элемент риска, что каждый раз после стирания машина потеряет какие-то… э-э… ну, рациональные, что ли, качества, или моральные. Стирание памяти для машины таких размеров — шок, подобно тому как коррективная хирургия мозга — шок для человека. Здесь произошло что-то одно из двух. Либо машина очутилась на пределе стирания — в электронных устройствах слишком заметно скапливалась остаточная память…

— Подсознательное, — перебил Гриффит. — Интересная мысль развивается ли у машины подсознание?

— Либо, — продолжал Баклей, — ее неизвестные хозяева подошли к проблеме настолько сложной, настолько многогранной, что эта машина, несмотря на фантастические размеры, не могла с нею справиться.

— И тогда они отправились на поиски еще большей планеты, — продолжил Тэйлор, сам не вполне веря в свои слова. — Другой планеты, масса которой достаточно мала, чтобы там можно было жить и работать, но диаметр достаточно велик для создания более мощной вычислительной машины.

— В этом был бы какой-то смысл, — неохотно признал Скотт. — Понимаете ли, они бы начали все заново, но с учетом ответов, полученных здесь. При усовершенствованной конструкции и новой технологии.

— А теперь, — торжественно провозгласил Кинг, — на вахту становится человечество. Интересно, что нам удастся сделать с такой диковиной? Во всяком случае, совсем не то, к чему ее предназначали строители.

— Человечеству, — ответил Баклей, — решительно ничего не придется с нею делать, по крайней мере, в течение ста лет. Головой ручаюсь. Никакой инженер не осмелится повернуть ни единое колесико в этой машине, пока не будет достоверно знать, для чего она, как и почему сделана. Тут надо вычертить миллионы схем, проверить миллионы полупроводников, сделать синьки, подготовить техников…

Лоуренс грубовато ответил:

— Это не наша забота, Кинг. Мы с тобой — сеттеры. Мы выслеживаем и вспугиваем перепелов, а дальше обойдутся без нас, и мы переходим к очередным вопросам. Как поступит человечество с нашими находками — это опять-таки очередной вопрос, но не нам с тобой его решать.

Он поднял с пола мешок с походным снаряжением и взвалил на спину.

— Все готовы к выходу? — спросил он.

Десятью милями выше Тэйлор перегнулся через перила, ограждающие пандус, и взглянул на расстилающийся под ним лабиринт машин. Из наспех уложенного рюкзака выскользнула ложка и, вертясь, полетела вниз.

Долго все прислушивались к тому, как она звенит, задевая о металл.

Даже когда ничего уже не было слышно, всем казалось, что до них еще доносится звон.