"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Страница 1277
«Нам нужна помощь, – подумал Натаниэль, – людям надо помочь. Они бегают кругами».
«Ну, это уж не наша за… Ага, я их вижу! Пошли!»
Шаг, прыжок – мы приземлились на крыше летнего театра, развернулись вокруг центрального столба, выстрелили четыре раза. Три гибрида погибли; четвёртый, встревоженный смертью товарищей, шарахнулся, отскочил, заметил нас и выпустил Спазм. Летний театр разлетелся в щепки, но мы ловко кувырнулись в сторону, съехали вниз по парусиновому навесу и, прежде чем наши сапоги коснулись земли, превратили сущность нападавшего в сноп потухающих искр.
Я ощутил укол совести. Решимость Натаниэля ослабла. Он замешкался. «Это… это же была Хелен Малбинди! Да, точно. Она…»
«Она давно уже мертва. Ты убил её убийцу. Шевели ножками! Вон там, у озера! Видишь ребятишек? Скорее!»
Лучше не останавливаться. Лучше об этом не думать. Главное – сражаться[340].
Прошло десять минут. Мы стояли под дубом в центре парка. Рядом курились останки ещё двух джиннов.
«Ты не замечаешь в наших духах ничего странного? – подумал я. – В смысле, такого, что было бы заметно».
«Глаза? Они у них иногда светятся».
«Глаза-то глазами, но я имел в виду ауры. Они вроде как выросли».
«И что это означает?»
«Не знаю я. Такое впечатление, что им вроде как тесно в человеческих телах».
«Ты думаешь…»
«Духи, которых призвал сюда Факварл, все очень могущественны. Быть может, они становятся ещё сильнее оттого, что подкормились. И если…»
«Погоди. Там, у озера…»
И мы бросились дальше.
Мы гоняли по парку взад-вперёд, среди павильонов и детских площадок, беседок и дорожек, всюду, где мельком замечали крадущиеся, хищные движения. Временами джинны замечали нас и пытались дать сдачи. Чаще нам удавалось подкрасться незамеченными. Перед мощью посоха никто устоять не мог, а семимильные сапоги переносили нас с места на место прежде, чем кто-либо успевал нас заметить. Натаниэль был холоден и решителен, с посохом он с каждой минутой управлялся все искуснее. Что до меня, то, возможно, дело было в адреналине, бурлящем в нашей общей крови, а может быть, и нет, но я мало-помалу начал получать огромное удовольствие. Во мне постепенно просыпалась былая кровожадность, бешеная радость битвы, которую я ощущал в первых египетских войнах, когда ассирийские утукку маршировали через пустыни и тучи стервятников застилали все небо. Это была любовь к проворству и ловкости, к тому, чтобы бросать вызов смерти и побеждать её; это была любовь к свершению новых подвигов, о которых будут рассказывать и петь у лагерных костров, пока не закатится солнце. Это была любовь к энергии и силе.
Это тоже была часть разлагающего влияния Земли. Птолемей бы этого не одобрил.
Однако это всё же куда лучше, чем быть пирамидой из слизи.
Я кое-что заметил и мысленно подтолкнул Натаниэля. Он застыл посреди поля, чтобы приглядеться получше. Мы чуть-чуть постояли, поразмыслили. Посох мы держали горизонтально, небрежно сжимая его в руке. Он светился и потрескивал, набалдашник его слегка курился белым дымком. Земля у нас под ногами почернела и обуглилась. Вокруг валялись трупы, туфли, куртки, листовки. Дальше – горящие деревья и тёмная пропасть ночи.
Вдали, за парком, отсветы огней большого Хрустального дворца. Внутри, бросая тени на лужайку, двигались далёкие фигуры. Рассмотреть их как следует мы не могли – слишком велико было расстояние.
«Ноуда? Факварл?»
«Может быть…»
«Берегись!»
Кто-то приближался к нам слева. Мы вскинули посох, но атаковать не спешили. Из темноты появился мужчина – человек, с почти невидимой аурой. Он был без ботинок, в разодранной пополам рубашке. Он проковылял мимо нас, оставляя кровавые следы. На нас он даже не оглянулся.
«Какой кошмар!» – подумал Натаниэль.
«Да ладно тебе, мужика тоже можно понять. За ним только что гонялось сорок демонов».
«Я не о нём. Я об этом. Обо всём».
«А-а. Да. Да, кошмар».
«Так ты думаешь, их всего было сорок?»
«Этого я не говорил. Мудрый воин…»
«А убили мы сколько?»
«Не знаю. Не считал. Но сейчас их тут уже не так много».
Центральная часть парка практически опустела. Как будто бы кто-то проколол невидимый мех или преграду и поток лихорадочно метавшихся людей хлынул туда и мало-помалу иссяк.
Натаниэль шмыгнул носом и утёрся рукавом. «Тогда, значит, Хрустальный дворец. Тут мы, считай, управились».
Шаг, другой… мы неслись над лужайками; через подстриженные изгороди, клумбы, водоёмы, журчащие фонтанчики. Натаниэль замедлил движение сапог, и мы огляделись.
Хрустальный дворец вздымался в центре парка, точно выбросившийся на берег кит, длиной в двести метров и шириной в сто. Он практически целиком состоял из стеклянных панелей, закреплённых в сети железных балок. Наружные стены были закруглённые, плавно уходящие ввысь; там и сям над ними торчали малые купола, шпили, башенки и коньки. На самом деле это была не более чем огромная теплица, только вместо плесневеющих помидоров и мешка компоста там росли пальмовые деревья, струился искусственный ручей, вились мостики и переходы, стояли сувенирные магазинчики и ларьки с едой и находилось множество прочих замшелых развлечений[341]. Тысячи электрических ламп, подвешенных на балках, освещали дворец днём и ночью. В обычные дни это было любимое место простолюдинов, желавших убить время.
Прежде я редко приближался к дворцу: мою сущность плющило от его железного скелета. Однако теперь я был надёжно защищён телом Натаниэля, и железо меня не волновало. Мы поднялись на крыльцо восточного входа. Здесь тропическая растительность и пальмы плотно прижимались к стеклу изнутри, за ними почти ничего видно не было.
Из здания доносился слабый шум. Мы, не останавливаясь, подошли к деревянным дверям, толкнули их, и двери распахнулись. С посохом на изготовку мы вступили внутрь.
Сразу сделалось душно: снаружи стояла прохладная ночь, а внутри, под стеклянной крышей, воздух был тёплый. Одновременно дохнуло магией: дымом от сернистых Взрывов. Откуда-то справа, из-за зарослей и суши-бара в японском стиле, донеслись жалобные стоны и рыдания.
«Простолюдины, – подумал Натаниэль. – Надо бы подобраться поближе. Посмотреть, кто их захватил».
«Может, по мостику?»
Слева от нас была спиральная железная лестница, которая крутыми витками поднималась к мостику высоко над головой. Оттуда нам было бы все отлично видно. Мы бросились туда и беззвучно взбежали по лестнице. Очутившись выше раскидистых пальмовых крон, вплотную к изгибу стеклянной стены, мы вышли на узкий мосточек, железной соломинкой протянувшийся к противоположной стороне дворца. Натаниэль низко пригнулся и опустил посох параллельно полу. И мы медленно, крадучись заскользили над бездной.
Вскоре нам стало видно, что творится за деревьями, в центре дворца, под самыми высокими стеклянными куполами. Там, на открытом пространстве, зажатом между безвкусно раскрашенной каруселью и столиками кафе, стояла толпа людей, человек сто. Они жались друг к другу, точно пингвины в зимнюю бурю. Простолюдинов пасли штук семь-восемь духов Ноуды, окружив их со всех сторон. Среди их оболочек было и тело Руфуса Лайма, и – это я понял по смятению в уме Натаниэля – тело премьер-министра Руперта Деверокса. Судя по властности их движений, духи в своих новых телах вполне освоились. Их ауры распространялись далеко за пределы тел. Однако не они привлекли наше внимание.
«Ты погляди на Ноуду! – подумал Натаниэль. – Что это с ним такое?»
Ответа у меня не было. На крыше карусели, метрах в двадцати в стороне от нас и метрах в двадцати ниже, стояло бывшее тело Квентина Мейкписа. Когда мы виделись с ним в последний раз, Ноуда испытывал некоторые проблемы с определением границ возможностей своего нового обиталища. Теперь он, хотя и поздновато, похоже, научился-таки им управлять. Ноги твёрдо стояли на крыше, руки были уверенно сложены на груди, подбородок выпячен – у него был вид победоносного военачальника в разгар кампании.