Зарницы смуты (СИ) - Страница 13

Но Гродверд, даром, что скособоченный и коренастый, продолжал удивлять.

Увернувшись от очередной сучковатой дубины, ловко вскочил на резной парапет. Описав полукруг, палаш начисто снес голову ближайшему мутанту. Туша рухнула на ступени, но место погибшего собрата заняли сразу двое. Кистень слегка задел Гродверда по бедру, но даже этого касания хватило, чтобы воин потерял равновесие и слетел с парапета на брусчатку.

Быть может, это и спасло Рубаку — теперь, когда он не мельтешил перед охотниками, мутанты превратились в замечательные мишени. Захлопали тетивы, кто швырнул в скулящую свору факелом. Жалобно скуля и лая, месшифы растворились в ночной мгле, оставив на ступеньках с десяток мертвых тел.

Гродверд был уже на ногах. Грудь тяжело вздымалась, руки дрожали от напряжения и боевой горячки, но оружие воин так и не выпустили.

— Остальные… в башне! — крикнул он нам. — Сейчас спустятся… если успеют.

Леденящий душу вой снова прокатился над замком. В ночи мелькали огоньки глаз, слышалось утробное рычание. Там, куда не проникал свет, топтались порождения Кристалла. В бессильной ярости щелкали зубами, лаяли и скулили… Холодный ветер доносил до нас отвратительный запах мокрой псины, свежей крови и гниения.

Лица охотников в мгновение осунулись, побледнели, будто в них не осталось ни капли крови. Ауру страха, казалось, можно потрогать рукой.

Громкой стукнуло. Едва не стоптав Гродверда, по ступеням сбежали остальные охотники. Рубака зло выругался, но на ногах устоял. Опираясь на меч, как на заправский костыль, подошел к нам. От него пахло кровью, потом и смертью.

— Будем прорываться к остальным, — прохрипел он сорванным голосом. — С шавками что-то не так. Они организованы.

— Глупость какая-то, — начал было старый охотник, но Гродверд зло посмотрел на него, процедил сквозь зубы:

— Я не полный придурок. И не фермер с юга, где считают мутантов выдумкой. Видел их в деле не раз, и знаю, как себя ведут в свалке. Что-то заставляло их… думать.

— Уходим, — коротко бросил Склазис. — Не по нашим силам здесь беда, как есть говорю! Не по нашим. Уносим ноги.

Плотной группой двинулись в сторону моста. Рычание невидимых врагов заставляло воздух вибрировать.

Я старался держаться посередине отряда. По спине туда-сюда сновало стадо мурашек, пальцы мелко дрожали, холод пробирал все сильней. Хотелось не идти — бежать. Но паника может обернуться смертью, и об этом следовало думать в первую очередь…

Слова Гродверда не показались мне бредовыми. Было, было что-то в этой промерзшей каменной громаде. Жуть какая-то.

Мы покинули двор Трогдума побежденными, но не убитыми. Да и сигнальный огонь горел по-прежнему ярко.

Наши спутники тоже потрудились на славу — на пустыре было светло, как днем.

Чуть в сторонке от большого костра стоял на раскаленных камнях котелок — в нем бурлила похлебка из репы, мяса и лука. В воздухе витали ароматы трав, сушеного хвоща и поджаренного хлеба. Охотники, не теряя времени даром, разделывал мелкие тушки незнакомых мне зверей, с виду смахивающих на белок, но только с очень длинными и пушистыми хвостами. Мясо заворачивали в большие желтые листья, напоминавшие лопух. Хводр сказал, что это мясо будут коптить в дорогу.

Я устраивался у огня, когда моей щеки коснулось что-то холодное и мокрое. Раскрыл ладонь и поймал на нее кружевную снежинку.

Громко взревев, ветер обрушил на нас рой белых мух. Снег косо падал на землю, таял над костром, обращаясь в пар. Люди подсаживались ближе к огню, посильнее запахивали плащи, надевали шапки и перчатки. Из леса, стуча зубами и кляня непредсказуемую погоду, вернулись дозорные. На их плечах лежали настоящие сугробы рыхлого снега, а изо рта вырывались клубы пара.

— Бежать отсюда надо, — пробормотал Хводр, обгрызая мясо с ребрышек. — Этот снег уже надолго! К утру засыплет по самую жопу…

— Нельзя отходить от костра ночью, — перебил его Гродверд. — Местность кишит месшифами. Да и еще хрен знает кем. Дождемся утра. Если не перережут нас ночью — отправимся в деревню.

— Если ту еще по бревнышкам не разметали, — мрачно закончил один из охотников, зло уминая пальцем табак в трубке.

Завернув в лепешку кусок парующего мяса, я еще ближе придвинулся к костру и поджал ноги. Долгий и нервный день не смог отбить аппетита, нажитого за годы, проведенные в трущобах.

Снег ровно ложился на промерзшую землю, кое-где ветер уже намел небольшие сугробы. Наше стойбище окружал ореол тишины. И страха.

Пальцы кукловода сжимали прутья чугунной решетки.

Моросящий дождик орошал затянутые утренней дымкой поля, ветер шумел в кронах редких деревьев, мерно скрипели колеса. Изредка повозка застревала в мокрой глине, и тогда воины останавливались, с дружным уханьем вытаскивали ее на более пригодный участок дороги, каковых, к сожалению, встречалось все меньше и меньше — сезон дождей уже вступил в права.

Холодные капли падали на бледное лицо кукловода, стекали по щекам; ветер остужал разгоряченную кожу, принося временное облегчение. Вздохнув, Валиадо отцепился от решетки, лег на пол. От влажной соломы пахло гнилью и мочой.

Кукловод осторожно провел пальцами по полоске красной меди, что охватывала его голову кольцом. Заколдованный замок не оставлял шанса избавиться от нее, а маленькие и острые иглы с внутренней стороны причиняли постоянную боль. Именно так маги решили обезопасить свой разум от проделок кукловода — непрекращающимися муками. В первые дни пленения Валиадо пытался сорвать обруч, но потерял сознание от боли. Новые попытки следовало выбросить из головы сразу. Бесполезно.

Слезы наворачивались на глаза. Он никогда не был хорошим, честным человеком; на жизнь зарабатывал грабежом, прикрываясь, точно щитом, своим редчайшим талантом. Но ведь и отъявленным душегубом или мерзким насильником его не назовешь! Разве заслуживал он такого украшения, как проклятый обруч?

Пальцы вновь нащупали зачарованный замок. Легкое покалывание напомнило о неминуемой расплате за любопытство. На лбу выступили крохотные алые капельки. Валиадо опустил руки и крепко зажмурился.

Собственное бессилие угнетало не меньше плена. Боль не давала собрать мысли, направить их в нужное русло, и здесь можно было только подивиться изощренности магов — они лишил Валиадо единственного оружия. И если раньше, когда его только взяли под стражу, он не собирался причинять вреда своим конвоирам, то теперь с удовольствием отправил бы в Иномирье каждого гвардейца, каждого мага. Раньше ненависть была мало знакома кукловоду, скорее, он смотрел на мир сквозь призму сарказма. Но только не сейчас.

Повозка подскочила на очередном бугре, боль пронзила сдавленную голову. По виску потекла тоненькая багровая дорожка, спустилась на щеку… Кукловод нервно стер кровь рукавом, всхлипнул. Он ждал дня, когда они доберутся до Лей-КванЧи. Дальше терпеть не было сил, и даже смерть казалась избавлением.

На очередном привале его вытащили из повозки и загнали в реку. Маги сняли обруч, правда, тут же заставили выпить кружку терпкой настойки бело-серого цвета. Она одурманивала почище халифатских наркотиков. В воспоминаниях остались лишь обрывки: как бултыхался в холодной реке, смывая дорожную грязь и пот, как получил свежую одежду, как уплетал кашу с жареным мясом, улыбаясь гвардейцам и болтая околесицу.

А дальше и эти обрывки сменились чернотой. Кукловод оказался в плену у изломанной, искаженной реальности мира духов. Странный напиток на время лишил его рассудка, и большую часть дороги Валиадо провалялся на полу фургона, пуская пену изо рта и глядя в темно-коричневый потолок. Что он видел во время болезненного забвения — загадка. Но… последствия транса оказались совершенно неожиданными.