Запредельная жизнь - Страница 56

Не думаю, что Ванесса меня как-то воспринимает. Но она не дала матери ссвободить шкафчики, забитые моими художественными принадлежностями. Ей приятно спать в жилище незнакомого мужчины. В объяснение того, почему трейлер продавался со всей обстановкой, мой отец, чтобы не смутить покупателей, рассказал, будто я бросил жену и удрал на край света с любовницей. И Ванесса из ночи в ночь лепит образ этого беглеца и переносит на него свои мечтания вырваться на волю. Постепенно ее воображение делает из меня красавца-мужчину, который в один прекрасный день встретит ее, Ванессу, и бросит ради нее жену и детей. Я стану знаменитым художником, очень богатым, очень сексуальным. И увековечу ее на своих полотнах, которые будут стоить бешеные деньги. Она зажжет во мне страсть, уйдет от меня, вернется, снова уйдет, я пойму, что не могу без нее жить, буду на коленях просить ее руки, и она снизойдет, и станет моей женой, а потом вдовой, и выпустит духи, носящие мое имя, и будет жить как захочет, и плевать она тогда хотела на предков и на школу, и увезет брата в Америку, и там его вылечат, и больше никто не будет называть его дебилом.

Я действительно полюбил Ванессу, не за недозрелое тельце или изменчивый, как весенняя погода, нрав, а за то, как хорошо она вписывается в мой антураж. Как хозяйничает в трейлере, как повторяет мои жесты: дергает и захлопывает дверцу холодильника, чтобы не трясся; цепляет занавеску душа на защелку круглого окошка; расправляет посудную тряпку на краешке хлебницы… Все эти мелочи умиляют, питают и привязывают меня к ней больше, чем любые мысленные воззвания, любые молитвы… И с братом она обходится так же, как обходился бы я. Фредерик целыми днями вырезает фигурки из комиксов, а она собирает их, наклеивает на большие листы бумаги, точит ему ножницы. Всячески показывает, что понимает смысл этих его занятий, их важность, видит, как красиво получается. Она даже превосходит меня в неуклюжем усердии и психологическом невежестве. Никакого творческого импульса, которым так восхищается сестра, у Фредерика нет – наоборот, он хочет кромсать, разрушать целостность мира, в котором для него нет места и который он сам отвергает. Наклеенные Ванессой фигурки он вырезает снова, а она и рада: получается, что они делают какое-то общее дело. Мать только вздыхает. Она давно потеряла надежду. Отец и подавно отступился. Он не может даже показать сына людям и никогда не сможет гордиться им, заниматься его образованием, сделать его своим преемником в филиале «Пежо – Южный Гренобль». Трейлер был куплен именно для того, чтобы не видеть больше в гостиницах замешательства и жалости других постояльцев. Вот кончится лето, и он поместит Фредерика в интернат для аутичных детей, там он будет среди таких же, как он сам, и перестанет отравлять жизнь нормальным людям. Ванесса еще ничего не знает. Она, конечно, будет против, разбушуется, но это пройдет. Купят ей собаку.

Я прожил в моей новой семье уже, наверное, недели две. За это время парни из окрестных деревень всерьез обозлились на динамистку Ванессу. Я чую, как сгущаются тучи, Ванесса же ничего не видит или, может быть, бессознательно провоцирует опасность, лишь бы случилось хоть что-нибудь. Ножницы брата, бесцеремонно взрезающие упорядоченную жизнь окружающих, воздействуют на нее гораздо сильнее, чем моя блеклая тень, о которой она больше не думает.

И вот однажды ночью, после очередной танцульки под фонариками, где она забавлялась по своему обыкновению, трое на мотоциклах догнали ее на выезде из деревни, сбросили с велосипеда и потащили в траву. И снова, как в тот раз, когда пытался вступиться за Люсьена, я исходил яростью от бессилия и вынужден был смотреть и терпеть, меня терзали ее крики, жгла ее боль. Мерзавцы заглушали ее стоны смехом, заливали рыдания водкой, которую вливали ей в рот из горлышка, сдирали с нее одежду. Изнасиловать ее они не смогли – были сильно под кайфом, но вволю поиздевались и избили ногами.

За это время с полтора десятка машин проехало мимо, прибавив скорости, пока наконец одна не остановилась и из нее не выскочил человек с зажженным фонарем. Молодчики оседлали мотоциклы и умчали. Человек с фонарем выкрикнул: «Есть кто-нибудь?» Ванесса замерла скрючившись, лицом в землю, чтобы задушить всхлипы. Тогда он сел в машину и поехал своей дорогой. А Ванесса еще долго лежала, дрожа всем телом, и только сверчки стрекотали в высокой траве. Начало светать, когда она пешком, в разорванной в клочья одежде вернулась в трейлер. Взгляд у нее стал таким же неподвижным, как у брата. Она помылась, вылив на себя весь запас воды, а когда душ поперхнулся и зашипел, натянула свитер и легла рядышком с Фредериком, который, по обыкновению, спит как бревно, не слышно даже, как дышит. Ванесса прижалась к нему, окунулась в тепло и тишину. Я прикладываю всю оставшуюся у меня энергию, чтобы поддержать, успокоить ее, помешать замкнуться в немоте, подобно брату. Ты не должна молчать, Ванесса, должна рассказать матери, подать в суд… Не оставляй этого в себе. Ты никогда не сможешь забыть того, что произошло, если не найдешь слов, чтобы выразить это, выпустить из себя…

Я чувствую, это моя последняя попытка передать импульс. Силы явно иссякают, и я уже не подзаряжаюсь, как прежде. Должно быть, мое время на исходе. Но стоит ли экономить: на что еще имело бы смысл растратить себя, перед тем как погаснуть? Выскажись, Ванесса, откройся, разберись в себе и объяснись…

Утро. Трейлер залит солнцем. Ванесса наконец уснула. Зато приподнимается в постели Фредерик и смотрит на сестру с тревожным удивлением. Ванесса прижала его к самой стенке, он осторожно выкарабкивается и переступает через нее – так же делал я, когда у меня ночевала Наила. Наконец он вылезает и садится за стол перед листом бумаги, на которой Ванесса наклеила для него Снупи и Бэтмана. Но вместо ножниц берется за карандаш. Потом переворачивает лист и начинает рисовать. Я смотрю и не верю. По мере того как он водит карандашом, моя усталость исчезает бесследно. Он очертил рамку, а в ней рисует волны, кресло, стоящее не то на песке с протянувшимися по нему тенями, не то на примятой ветром траве. Карандаш снует по бумаге, обводит, заштриховывает. Невероятно! Он делает три картины в одной. Вольтеровское кресло под акацией, забытое окно и силуэт встающей с высокой травы Ванессы. Все это неумело, коряво, неясно, но сомнений нет – это моя мечта, мой кошмар и несчастье с его сестрой… Мне это не мерещится. Я прослеживаю ход его композиции, растворяюсь в нем, направляю его руку, замедляю, убыстряю движения…

Наконец-то, наконец кто-то слышит и слушает меня. Значит, я предназначался не Ванессе. Теперь я знаю, кому должен являться, кому я нужен и как могу ему помочь.

Стоп, Фредерик! Остановись. Ты перегрузил эскиз, потерял мысль. Порви этот лист, вот так, чтобы не было соблазна скопировать, возьми другой и начни сначала. Найди первую линию, наметь движение, как только что… Так… Не думай о деталях, удержи чувство, которое ты хочешь выразить, образ, который я тебе посылаю…

Нет. Порви и опять начни сначала. Не нервничай. Молодец. Бери карандаш. Ножницы не трогай. Не так. Ну постарайся, Фредерик! Доверься мне. Не оставляй меня. Попробуй еще разок…

– Режи! Смотри! Да иди же скорей! Посмотри, что он сделал… Да не Ванесса, это он! Я сама видела, прихожу – а он сидит и рисует…

– Ну и что? Тут же ничего не нарисовано, одни каракули.

– Да нет, это рисунок, как ты не понимаешь?! Он сделал нам рисунок! У тебя отлично получилось, Фредерик! Слышишь? Очень красивый рисунок, миленький, мне очень нравится, просто чудо, ты у меня молодец, я так рада… Спасибо, благодарю тебя, Боже…

– Не валяй дурака, видишь – он не хочет отдавать тебе эту штуку, накалякал сам себе, да и все. Прости, но, по-моему, все один черт: калякать, рвать или резать! Ему лишь бы нас изводить!

– Замолчи, Режи! Ты же помнишь, что сказал доктор! Посмотри, Фредо, у тебя тут есть еще и краски, и кисточки, все что хочешь, полным-полно, ты можешь делать цветные рисунки, давай, солнышко мое, придумывай разные истории и рисуй… Ванесса, куда ты? Ты мне нужна – полно стирки. Ванесса, вернись!