Заповедный омуток - Страница 8
– Вот и я о том же, – Колян поднял стакан с кровью. – За тебя, новый брат.
– Как молодым? – засуетился Никитенко. – Мне бессмертие обещали. Вы чо делаете? – Никитенко перешел на более привычный ему язык разборок и все более злился, «накручивая» в себе злость. – Да я манал. Пидором обозвали. Теперь ухлопать обещаете. В рот и в душу. Не с такими разбирались. Плевать. – В руках его темным отблеском зачернел «Макаров», направленный на Коляна.
Гульфик повернулся на стуле и медленно поднял глаза на вновь посвященного. Глаза, способные останавливать ветер и дождь, смотреть сквозь стены и проникать в души. Как два зеленных луча сфокусировались они на лбу Никитенко, голос глухой, как из преисподней произнес:
– Пей. Не медли.
Рука Никитенко против его воли выронила пистолет, взяла со стола, подняла стаканчик с кровью и опрокинула в удивленно приоткрытые губы. Вот они шевельнулись, ловя последние капли, и ярко закраснели. Выступил яркий румянец на щеках, полыхнули искрами глаза из-под полуопущенных век.
– Вот и пришло бессмертие, – подвел итог Колян, поднимая из травы пистолет. – На первом этапе ты перестал отражаться в зеркале, теперь окончательно стал Мнимозиной. Никитенко только оболочка, которую ты сможешь сбросить по желанию и заменить на что-нибудь покруче. Скажем, на фигурку певицы, с задницей в миллион баксов.
– Это было бы прикольно, пацаны, – игриво произнес Мнимозина глубоким контральто.
И от такой перемены начал смеяться даже Петрович.
– С возвращением, брат, – потянулся к Мнимозине со стаканом Колян. – Нас еще ждут великие дела. Расскажи-ка впечатления. После смены тела нам свойственно красноречие.
– Колян. Рвусь от гордости за причастность. Мы лучше людей, мы выше людей. Для нас не существует прошлого и будущего. Мы вечны, а, значит, всегда в настоящем. Мы пролетаем через повседневность на казенных иномарках с мигалками на крышах и персональным водителем за рулем. Однажды родившись, мы живем мертвыми в живых телах, изнашивая и меняя их по мере износа. Мы полностью подчиняем их себе. Тело продолжает жить, работать, рожать и растить детей, но оно уже Вампир, тоскующий без свежей человеческой крови, боящийся света и не отражающийся в зеркале. А страх быть узнанным приносит пикантность и очарование. Ах, мальчики, как нравится мне быть вампиром, – совсем игриво закончил свою напыщенную поначалу речь Мнимозина.
– Ну, поплыли. – засмеялся Колян. – Кстати, у Никитенко крутилась на языке какая-то просьба. Просканируй его мозги.
– А без проблем, – Мнимозина достал из кармана пачку Винстона, закурил и заговорил голосом Никитенко. – Корефана моего Андрюху в вампиры. Мы с ним дел немало накрутили и еще накрутим
– Это который Андрюха? – переспросил Петрович. – Маньяк и педофил?
– Он самый, – подтвердил Колян. – Подонок и паскуда из последних. А у Джульетты как раз бесхозный вампир шкуру ищет. – Весело обвел глазами лица собеседников и рассказал.
– Налоговый инспектор повадился старушек-торговок на вокзале рэкетировать. У бабулек товару: пирожки, семечки да вареная картошка, а он обкладывает по полной. То лицензию потребует, то медсправку, то ОМОН напустит, а у тех головы дубовые, им все равно, кого метелить, наденут маску, и мать родную в лапшу искрошат. Надо было видеть ту картину. За щитами укрываясь, вытеснили женщин на вокзальную площадь, и давай лупить на просторе. Старушка по глазам узнала сына, когда он ей в лицо прикладом приложить нацелился: «Андрюша, – кричит. – Мать я твоя!» – и дрогнула рука бойца, в грудь ударил, ногой наступил, и поплатился… Уволили парня за слабохарактерность. Теперь ходит в больницу к мамане с упреками, а та уже и сама извелась: «Испортила сыну карьеру.»
– Странные люди, – Петрович нахмурился. – Подставляют левую щеку, получив по правой. Так что налоговый инспектор?
– Довел бабушек до ручки, разозлил. Натолкали в рот семечек и пирожков. «На, говорят, жри!» Накормили до смерти. Не догадались осиновый кол в сердце загнать. Тело сдохло, а вампир здесь. Третья категория, триста лет. Кастрат.
– Это… имя? – голос Никитенко осип и превратился в голос Мнимозины. – Колян, колись, что подсунуть пытаешься?
Теперь засмеялся Гульфик:
– Кастрат – это сущность. Предложи другу вечно кастрированную жизнь…
– Да он по три девки на нем вертит. Ради этого живет. Для него это второе я…
– Придется отказаться от «своего я», – злорадно усмехнулся Колян. – В пользу богатства и бессмертия – это не достойно, но, пожалуй, практично.
– И будет, о чем с грустью вспомнить, – подхватил Гульфик. – Эх, люблю пирожки! – он мечтательно закатил глаза. – Родину продам за сладкое и печеное.
– А есть у тебя Родина? – Колян спросил нарочито просто, но Гульфик сразу стер с лица улыбку и внимательно глянул на друга.
– Родина? Это слово включает в себя не только «любимые до боли» пригорки и березки, но, к сожалению, и радеющих о нашем благе депутатов, и украшающих жизнь чиновников. Вот и приходится обустраиваться, где есть кровь и деньги, чтобы купить кровь. Для индивида с деньгами везде Родина. Я Гражданин Мира, как, впрочем, и вся Российская элита.
Колян закурил, в пол прищура глядя на Гульфика:
– Диву даюсь, какая мерзость последнее время прет в вампиры. Никитенко, – он брезгливо смахнул пепел. – Пробы негде ставить. Андрюха – мразь, рядом стоять постесняешься. Без совести, без чести… Хотя, если честно, с честными работать тяжело, а иногда невыносимо. – Колян усмехнулся своему каламбуру. – Этот Кастрат очень современно себя обзывает – «Гламурный Подонок». Только почему «гламурный»? Подонок, он и есть подонок. Какие тут еще эпитеты, если совести нет?
– Да, – усмехнулся Петрович, – совесть не тот товар, за которым охотятся чиновники. Сами, работая в верном направлении, по капле выдавили ее из себя. На них теперь хоть пальцем покажи, сделают честные глаза и аккуратно нимб на макушке поправят.
– Понятие «совесть» не принимает критерия «объективности-субъективности», – перехватил тему Гульфик. – А, значит, не является понятием философским, и, может быть, вообще, понятием не является. Ничем не наполненное слово. Ну, конечно, мы из благородных, мы из рыцарей. Думаю, не забыл, Николя-сын пастуха, как колачивал Жуля-сына пастора?
– Припоминаю. Кстати, вспомни и Джульетту, которую мы думали, что соблазнили в сарае с пыльной овсяной соломой, а стали приобщенными.
– И сожгли сарай. Джульетта, которая сегодня? Тесен мир.
– Начальница Кастрата. Сейчас позвоню.
– Погоди, – Петрович поставил на стол недопитый стаканчик с вином и всмотрелся в лицо Гульфика. – Так у вас кровное родство? А Мнимозина?
Гульфик только теперь в ответ внимательно вгляделся в Петровича, и захолодело внутри. Проклял себя за неосторожность и легкомыслие. Спокойствие в прежде голубых, а сейчас старчески посветлевших глазах старика несло в себе отпечаток мудрой вечности, которая читалась в глазах только пяти братьев Ордена. Тех, кто управлял, повелевал и, если считал нужным, обрекал на смерть любого из вампиров. Один из пяти, правящих миром неживых.
– Судья!? – Гульфик поднялся со стула, попятился, споткнулся и, опомнившись, почтительно склонил голову. – Приказывайте.
Глава 7 Команда
Создавая «по образу своему и подобию»,
Бог наградил нас жадностью, завистью,
тщеславием, злобностью. Ну и Бог у нас!…
– Садись. Так что, Мнимозина?
– Жорж Мнимозина из семьи потомственных Парижских палачей. Профессия всегда востребованная и денежная, а в те мрачные времена еще и уважаемая. – Гульфик засмеялся, и все улыбнулись вместе с ним. – Гильотины, на которой и мне случилось однажды оставить буйную голову, тогда еще не изобрели,…
– Помню, помню, – весело перебил Колян. – Приговоренный Робеспьер, едва сдерживал естественные позывы организма опорожниться, а вампир Гульфик ерничал и смеялся в закрытое маской лицо палача.