Заповедный омуток - Страница 4

– Спросить хочу. Как узнать, если опять в человека?

– Перед зеркалом встань. Как отразишься… Ха-ха. Давайте заканчивать. Банкет, я понимаю, отменяется?

– Нет, как же? – засуетился Кирюха. – Икра, рыба, фрукты в ассортименте. Стриптиз и упражнения с бананом госпожи Козетты.…

– Силос, он и в Африке силос! – отрезал гость. – Закрывай лавочку. Да не забудьте зеркала убрать в кладовку, недотепы. Колян, Мнимозина, в машину. Покажете вашего пчеловода.

Гульфик зашагал к двери. План по изъятию вампиров из тел зажравшихся чиновников начал осуществляться. На первом этапе следовало убедить людей-вампиров, что теряют бессмертие по своей глупости и жадности.

За областным вором разочарованной толпой потянулись Непряхинские вампиры. Успевшая сбросить юбку Козетта, перебирая на месте тонкими кривыми ножками, нервными движениями рвала кожуру с банана, сверлила взглядом спину Гульфика. Совершенно поникший Кирюха, сознавая, что его дни в должности главы города и района сочтены, огляделся потеряно, вырвал у архитекторши полу очищенный овощ, откусил, выплюнул и поплелся к своему кабинету.

По мановению кончился дождь. Ветер легко разгонял излившие бремя воды тучи. Освобождали площадь, увозя по вотчинам упырей, тяжелые темные автомобили, и в бампере последнего отразился луч выглянувшего из-за облаков солнца.

Баба Таня, вполголоса матерясь и оглядываясь, не слышат ли муж Петрович и Бог, выбирала яйца из гнезд в лукошко и заранее тоскливо злилась на соседей, которые повадились скупать у нее яйца оптом на выходе из двора:

– Перестренут. Или вкруг пойти?

В угловом гнезде несушка уже уселась, готовясь яйцами начать отсчет нового дня, и баба Таня нежно просунула под нее руку:

– Отдай, не жадничай. Умничка. – вспомнила и снова разозлилась. – Сколько можно тех яиц сожрать? Неделю на базар дойти не дают.

К торговле на базаре баба Таня приохотилась лет десять назад, когда вышла на пенсию. Поначалу оправдывалась:

– Ой, раньше мимо торговок пройти стеснялась, а сейчас день дома просижу, и места мне нет: чего бы продать?

Предлагала она покупателям поначалу огородину: капусту раннюю и позднюю, помидорки всех расцветок, морковку ядреную, картошечку молодую, петрушечку кудрявую ярко-зеленую, яблочки ароматные – свежие и моченые, а вскоре завела три десятка кур, и проблема товара отошла на второй план. Курочки исправно приносили не меньше десятка яичек, а баба Таня успешно реализовала продукцию своего подворья, высиживая три часа в торговом ряду шесть дней в неделю и отчаянно скучая по понедельникам, в «небазарный» день.

Муж Петрович относился к увлечению жены снисходительно, помогал ухаживать за курами, смотрел телевизор и читал газеты, лишь бы самого не задевала бурная энергия и неостановимая деятельность, хотя с некоторых пор начал задумываться, обеспокоенно поглядывая на спутницу жизни.

Баба Таня забежала в дом, оставив кошелку в сенях, промчалась к окну на улицу и, прячась за шторку, осторожно выглянула. Соседка Ольга Ивановна сидела на лавочке, терпеливо ожидая выхода бабы Тани. Ей привезли внуков, троих прожорливых хлопцев, от десяти до пятнадцати лет, и Ольга Ивановна сбилась с ног, в попытках удовлетворить немереные аппетиты.

– И отказать неудобно: соседи. – баба Таня взяла кошелку и походкой обреченного на казнь вышла из калитки.

– Ой! – подхватилась Ольга Ивановна. – А я беспокоюсь: не заболела ли моя кормилица. Тяжело уж в такие годы на базар таскаться. Хорошо, я тебя выручаю.

– Выручаешь, выручаешь! – нежно ядовито пропела Баба Таня. – Вот еще пятнадцать штук твоим огольцам. Надолго оне у тебя?

– Недельки две побудут пока

У бабы Тани охнуло внутри и провалилось, но виду не подала, только меду в голос добавила и запела еще ядовитей:

– Надо, надо ребятам, заморышам городским, подкормиться свеженьким, немагазинным. А и ходить не далеко…

– Уж, очень твои курочки яйца вкусные несут

Стремительно ворвавшись в кухню, баба Таня схватила кастрюлю, с приготовленным жидким тестом, швырнула на газовую плиту сковородку и начала яростно печь блины. Стучал половник о кастрюлю, зачерпывая жидкую массу; грохотала о конфорку, обмазываемая маслом сковорода, шлепался на теплое полотенце горячий парящий блин.

Петрович напрягся в кресле, оторвался от газеты, сдвинул очки на кончик носа, глянул в телевизор и повернулся к жене:

– Чем беситься, сходи на рынок. Просто так.

– Рынок у Чубайсов с Гайдарами. У меня базар.

– Хорошо, хорошо. Сходи на базар, а то к тебе уже спиной поворачиваться страшно.

Баба Таня прожгла мужа взглядом, обкатала тесто в сковороде, шумно поставила на огонь и заперебирала в нетерпении ногами, ожидая, пока одна сторона пропечется и можно будет перевернуть. Через две минуты подскочила к Петровичу уже одетая на выход:

– Допекай, а я за дрожжами сбегаю. Пирожки поставлю на завтра.

– В холодильнике дрожжи, – засопротивлялся, накликавший себе работу Петрович.

– Мне сухие нужны, – «крутанула хвостом» баба Таня, резво семеня к дверям. – Турецкие. И велосипед мне почини. Бегаю везде пешком, как савраска, а сам на мопеде королем.

Непряхинский базар, некоторые оскорбительно называют его рынком, – особый мир продуктов, покупателей, торговок и торговцев, а главное, сплетен, слухов, житейских незамысловатых или крайне закрученных историй; конфликтов за лучшие торговые места, споров о ценах и фантастических рассказов о «поднявшихся»: «Год назад вот на этом месте жвачками торговал!»

Баба Таня, едва не бегом, влетела в торговые ряды, а сердце опережало еще метров на двадцать, притормозила, сделала лицо безразличным и скучающим, и пошла вдоль прилавка, небрежно здороваясь с товарками.

– Где пропала, подруга? – окликнула Верка-молочница, приподнявшись из-за банок со сметаной и пластиковых бутылок с молоком.

– А чего мне пропадать-то, – ринулась в наступление баба Таня. – У меня товар из дома забирают: великая радость – туда-сюда таскаться.

– А я базар люблю, – встряла Наташка-огородница, крупная сорокалетняя деваха. – И новости все узнаешь, и людей по… – привстала и торопливо начала поправлять волосы. – …смотришь.

Все повернулись за Наташкиным взглядом, к прилавку шел рослый стройный кавказец. Остановился, взял длинный красный стручок горького перца:

– Сколка?

Наташка ногами от восторга засеменила на месте:

– Десять. Го-орький. Берите, не сомневайтесь…

Кавказец небрежно уронил на прилавок десятку, откусил половину стручка, пожевал и вторым укусом доел:

– Нэ горкый.

– Как «не горький»? – подскочила баба Таня, оттолкнув краснеющую Наташку. Схватила стручок, откусила и осталась с открытым ртом, глаза ее смотрели в разные стороны.

Первым засмеялся кавказец, а за ним все остальные. Едва отдышавшись, зашлась смехом баба Таня.

– У нас весело. У нас не дома, – подытожила Верка.

– Одичаешь дома! – сочувственно пробасил цветочник Колюня, горбатенький, низкорослый, но всегда выбритый и наодеколоненный до безобразной невозможности, продавец роз.

Колюня среди базарных сидельцев пользовался снисходительным уважением как холостякующий, малопьющий, полуинтеллигент и единственный отчасти мужчинка на полтора десятка женщин.

Верка потянула бабу Таню за рукав, зашептала в ухо горячо и нетерпеливо последнюю сплетню.

– Колюня с Ольгой сошлись позавчера. Такая пара.

– С пирожками которая: «Кто не купил, давайте купим»? По Сеньке шапка, по едреней матери колпак!

– Вроде не уродина.

– Ага. Красавица Фаинка – на ней три волосинки.

Колюня, поняв, что речь о нем, засмущался, закрутил красненьким носиком:

– Перемены у меня, баб Тань, в личной одинокой жизни.