Заповедное место - Страница 73
Пес вскарабкался на Эмиля, распластался у него на груди, пыхтел, лизал ему лицо, царапал когтями рубашку. Эмилю пришлось сесть, этот ветеран уличных драк положил голову на спину Купидона.
— Навоз на собаке оказался тот же, что был внутри твоего фургончика, — сказал Данглар.
— А любовное письмо старика Воделя? Оно пригодилось комиссару?
— Еще как пригодилось. Привело его в вонючий склеп, где он чуть не умер.
— А проход через подвал мамаши Бурлан? Он ему пригодился?
— Еще как. Привел его прямо в лапы к доктору Жослену.
— Мне этот позер никогда не нравился. А где начальник?
— Хочешь его видеть?
— Да. Я не хочу, чтобы он осложнял мне жизнь, мы можем уладить это дело полюбовно. Я оказал ему помощь, так что теперь он у меня в долгу.
— Какое дело?
— Я буду говорить только с начальником.
Данглар набрал номер Адамберга:
— Комиссар, докладываю обстановку. Купидона невозможно отодрать от Эмиля, а Эмилю надо поговорить с вами, чтобы уладить дело.
— Какое?
— Понятия не имею. Он будет говорить только с вами.
— С ним лично, — важно произнес Эмиль.
— Как он себя чувствует?
— Выглядит неплохо, на нем новый пиджак с синей брошкой в петлице. Когда вы приедете?
— Я на пляже в Нормандии, Данглар, скоро вернусь.
— Что вы там делаете?
— Мне нужно было пообщаться с сыном. Нам удается понять друг друга, хотя мы оба не блещем красноречием.
Естественно, подумал Данглар. Малышу Тому не исполнилось и года, он еще не умеет говорить.
— Я же вам сто раз повторял: они не в Нормандии, они в Бретани.
— Я имею в виду другого сына.
— Какого… — начал Данглар, но не смог закончить фразу. — Какого другого?
В нем закипела ярость. Этот мерзавец с присущей ему безответственностью прижил сына на стороне, когда Том был еще в колыбели.
— И сколько лет этому другому?
— Восемь дней.
— Мерзавец, — прошипел Данглар.
— Да, майор, вот такие дела. Я был не в курсе.
— Вы каждый раз не в курсе, черт возьми!
— А вы никогда не даете мне договорить, Данглар. Для меня ему восемь дней, а для всех остальных — двадцать девять лет. Он сидит рядом с мной и курит. У него забинтованы руки. Этой ночью Паоле пригвоздил его к креслу эпохи Людовика Тринадцатого.
— Кромсатель, — слабым голосом произнес Данглар.
— Совершенно верно, майор. Кромс. Армель Лувуа.
Данглар посмотрел невидящим взглядом на Эмиля и Купидона: ему нужна была секундная пауза, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию.
— Вы употребили это слово не в прямом смысле, да? — спросил он. — В данном случае «сын» следует понимать как приемыш, воспитанник или что-то в этом роде?
— Нет-нет, Данглар, он мой родной сын. Вот почему именно он должен был стать козлом отпущения: Жослену это доставляло особое удовольствие.
— Как-то не верится.
— А Вейренку вы поверите? Ну так спросите у него. Это его племянник, и он вам расхвалит его до небес.
Адамберг полулежал на песке, выводя пальцем незамысловатые узоры. Кромс, сложив руки на животе — ему сделали местную анестезию, и боль прошла, — расслабленно грелся на солнышке, словно кот на ксероксе. Данглар мысленно просмотрел все фотографии Кромса, какие были в газетах: он пытался найти в этом лице знакомые черты. К своему ужасу, он понял, что Адамберг сказал правду.
— Не пугайтесь, майор. Дайте мне Эмиля.
Данглар, не сказав больше ни слова, протянул телефон Эмилю, который тут же отошел к двери.
— Твой коллега идиот, — сказал Эмиль. — Никакая это не брошка, это булавка, чтобы есть морских улиток. Я заходил в дом и забрал ее.
— Тосковал по прошлому?
— Ага.
— Что за дело ты хотел уладить? — спросил Адамберг, усаживаясь.
— Я тут подсчитал кое-что. Получается, с меня в общей сложности девятьсот тридцать семь евро. Но я теперь богатый, я могу их возместить, а ты обо всем забудешь, приняв во внимание, что я рассказал про любовное письмо и про коридор между подвалами. Согласен?
— О чем я должен забыть?
— О деньгах из секретера, черт возьми. Сегодня чуть-чуть, завтра немножко, а в итоге набралось девятьсот тридцать семь евро. Я подсчитал.
— Я понял, Эмиль. С одной стороны, как я уже тебе сказал, разбираться с этими деньгами — не моя обязанность. С другой стороны, не стоит ворошить прошлое. Вряд ли Водель-младший, у которого ты оттяпал половину наследства, будет счастлив узнать, что ты обкрадывал его отца, и вряд ли он утешится, если ты вернешь ему девятьсот тридцать семь евро.
— Угу, — задумчиво произнес Эмиль.
— Так что оставь их себе и держи рот на замке.
— Усвоил, — сказал Эмиль, и Адамберг подумал, что он, скорее всего, перенял это словечко у санитара Андре из больницы в Шатодёне.
— Так у тебя есть еще один сын? — спросил Кромс, садясь в машину.
— Совсем малыш, — ответил Адамберг и показал, какой он маленький, словно возраст сына мог упростить ситуацию. — Тебе это неприятно?
— Нет.
Кромс, вне всякого сомнения, был человек сговорчивый.
XLIX
Над Дворцом правосудия нависли тучи, и вид этого здания сейчас вполне соответствовал обстоятельствам. Адамберг и Данглар сидели на террасе кафе напротив и ждали окончания суда над дочерью Мордана. Часы Данглара показывали без десяти одиннадцать. Адамберг взглянул на ворота и решетку Дворца: позолоту на них заботливо обновили.
— Если соскрести позолоту, что вылезет наружу, Данглар?
— Чешуйки дракона, как сказал бы Ноле.
— Прилепившиеся к Сент-Шапель.[19] Не слишком гармоничное сочетание.
— Ну почему же. Ведь там две капеллы, нижняя и верхняя, и они отделены друг от друга. Нижняя предназначалась для простых людей, а верхняя — исключительно для короля и его окружения. Вот и сейчас то же самое.
— В четырнадцатом веке там уже ползал дракон, — произнес Адамберг, поднимая глаза к верхушке готического шпиля.
— В тринадцатом, — поправил Данглар. — Пьер де Монтрёй строил ее с тысяча двести сорок второго по тысяча двести сорок восьмой год.
— Вам удалось связаться с Ноле?
— Да. Этот одноклассник действительно был свидетелем на бракосочетании Эммы Карно с двадцатичетырехлетним молодым человеком по имени Поль де Жослен-Крессан, в мэрии Осера, двадцать девять лет назад. Эмма была без ума от своего избранника, а ее мать, хоть и радовалась дворянской частице «де» в фамилии зятя, все же утверждала, что парень не совсем нормальный, жертва аристократического вырождения. Брак длился всего три года. Детей не было.
— Этому можно только радоваться. Из Жослена не получился бы хороший отец.
Данглар промолчал. Он решил воздержаться от комментариев, пока не познакомится с Кромсом.
— И потом, в природе появился бы новый маленький Паоле, — продолжал Адамберг, — и один бог знает, что взбрело бы ему в голову. Но этого не случилось. Паоле уходят — так сказал доктор.
— Я еду к Рэдстоку, чтобы помочь ему завершить дело об отрезанных ногах. И останусь там еще на неделю: я взял отпуск.
— Поедете рыбачить на озеро?
— Нет, — уклончиво ответил Данглар. — Думаю, я останусь в Лондоне.
— В общем, программа пребывания скорее абстрактная.
— Да.
— Когда Мордану вернут его дочь, то есть сегодня вечером, мы откроем шлюзы, и дело Эммы Карно, как грязевой поток, захлестнет сначала Государственный совет, потом Кассационную коллегию, потом генерального прокурора, потом суд в Гавернане, и на этом все кончится. Поток не заденет нижние этажи, то есть судью первой инстанции и Мордана, которые не интересуют никого, кроме нас.
— Скандал будет еще тот.
— Конечно. Люди станут возмущаться, высказываться за реформу системы правосудия, но их внимание переключат на какое-нибудь другое громкое дело, и скоро все будет забыто. Что дальше, вы знаете.